Прошли мимо грифельно-серой многоэтажки, Андре было лень считать, сколько там на самом деле этажей. Приблизились к грязно-белому квадратному зданию в семь этажей. Первый этаж пестрил красными тонами кафе. Винкерту сразу бросилось нелюбимое сочетание красного и белого цветов. Парень никак не мог расслабиться, невидимое напряжение не отпускало, он ждал, что Дарси вот-вот позвонит. Но подруга не звонила, Андре пытал себя с Энн.
Вошли в небольшое немноголюдное кафе. Бежевые стены пестрили картинами с изображениями абстракций. Глядя на вялый персонал, Андре чувствовал с ними некое родство – официанты, видимо, тоже ходили из-под палки на работу.
Сели за столик у окна. Неторопливо поднесли меню. Винкерт полистал, остановился на стейке – хотелось побаловать себя отборным, прожаренным куском мяса. Энн заказала крошечную порцию низкокалорийного салата.
– Ничего удивительного. Опять всё предсказуемо, – думал про себя Андре, смотрел на Энн, словно к ней можно только придираться.
Он слушал, что ему эмоционально рассказывала Энн, пытался даже слышать, но безапелляционно скучал.
– Нет, она не Дарси, даже издалека. И говорит не так – слишком много наивного текста. А когда ест, то просто раздражает. Сначала прожуй, потом говори, хотя лучше жуй, и молчи, – уже устал думать про себя Андре. – Да тут при желании ничего не получится, не моё – до отвращения. Дружба могла бы получиться, если бы у неё было хотя бы одно, но важное достоинство – Энн должна быть «из соседнего космического корабля». Это точно первое и последнее, совместно проведённое время. – Мысленно, с прохладой, Андре совершал посыл Энн.
– Ты постоянно молчишь, что-то не так?
– Я бываю, красноречив, но по настроению. А сегодня спутанные мысли мешают связать несколько слов в обыкновенное предложение.
Дальше в основном Андре пытался говорить о работе. Всё яснее, давая понять, что продолжения после этой короткой встречи точно не будет. Он не хотел обманывать Энн, чтобы поживиться её молодостью и привлекательностью. Также не было смысла искусственно закидывать и маскировать огромную ментальную пропасть, пролегающую между ними. Да и Энн не будоражила, не подогревала кровь, скорее раздражала. Винкерту захотелось, как можно скорее очутиться на своём рабочем месте и спрятаться ото всех под грудой рабочих обязанностей. У его работы есть небольшой плюс – она способна временно занять и отвлечь.
Обратная дорога на работу тянулась по тому же сценарию, что и в кафе, только поменяла направление. Энн ожидала чего-то другого от встречи и была разочарована, не зная, что делать дальше – переключить внимание на другой, более доступный объект или что-то изменить в стратегии по захвату симпатии Андре. Но пока решила, не обращать на равнодушного коллегу никакого внимания.
Наступивший вечер сулил парню встречу с домашними стенами и инерционное спокойствие. Но вышло совсем наоборот. Очутившись дома, Андре поужинал, и рискнул зайти на свою творческую страницу. С замиранием сердца, начал читать первые отзывы о своей книге. Пройдя глазами по рецензии, и дойдя до последнего предложения, явственно ощутил накрывшую волну негодования, затем выдрал самый убийственно обидный клок и прочитал заново «…автор не достаточно раскрыл проблематику ряда жизненно важных вопросов, над которыми стоит задуматься, поспешно проработал трудности человеческих взаимосвязей, стоящих на повестке дня во все века. Юмор подан в случайных мелочах и на поверхности, и не подчинен всему строю. Несмотря на своеобразную композицию, слог прост и без проблесков исключительной поэтической силы. Отсутствует некая изюминка, которая выделяет данный masterpiece3 среди множества подобного рода и жанра. Сюжет вялотекущий, нединамичный, сомнительная хитросплетенность событий и тривиальность фактов сигнализирует о художественной незрелости произведения…».
– Может, это вашему поколению ничего не дано понять, может, это вы ещё не дозрели? Возможно, поймут только следующие, ваши дети или внуки? – гневно задал вопросы в пустоту Андре. – Я вообще чувствую себя, как сапёр в этом бушующем и стремительно меняющемся мире! Я даже больше скажу, – это не я автор незрелой литературы, – это мир не готов к моей книге!».
Андре был раздавлен и больше не хотел читать мнения о своей книге, даже хвалебные и положительно заряженные не смягчили бы сейчас удар. Хотя, подумал о том, что он никогда, за глаза, не оставлял нелицеприятные комментарии в сетях незнакомым людям. Если в сети читал что-то, и ему это не нравилось – обходил молчанием, стараясь быстрее забыть. Не был также сторонником, желчных, хлёстких дебатов в сети, порой лишённых не то что, заслуженной объективной критики, но и здравого смысла в целом.
– Надо с благодарностью принимать критику только от людей, познавших творчески муки, и которые причастны к литературному миру. – Удаляя фрагмент книги со всех виртуальных площадок, думал подавленный Андре, – а необъективная критика и мнения больше всего мне напоминает поражение человеческого тела рассеянным склерозом.
Нервная почва была совсем не плодородна и не подарила желанный сон. Лишь под утро полусон выплыл откуда-то, опустил ресницы, и прикрыл глаза. Винкерт провалился в сон, а когда проснулся, и подглядел за работой часов, то в панике понял, что второй раз в жизни опоздал на работу. В офис пришлось лететь так быстро – с такой скоростью, с какой Андре ещё никогда не добирался до здания где находилось его рабочее место.
– А что ты сегодня такой мятый на работу в начале одиннадцатого прибежал? Поспал бы тогда до ланча, привёл себя в порядок, – с задором отчитал Люк. – Что случилось?
– Да, ничего особенного.
– Я понял, потом всё расскажешь. Не увлекайся с опозданиями, ты же знаешь – дисциплиной пренебрегать нельзя.
Несколько минут коллеги проявляли интерес к редкому, из ряда вон событию – неряшливому опозданию Андре Винкерта. Но вскоре всё устаканилось, и рабочий процесс торопливо забурлил. Все погрузились в свои обязанности, как ни в чём не бывало, многочисленные пальцы вновь стали с разным ритмом отчеканивать степ по кнопкам клавиатур. Как и прежде в помещении стоял гвалт, образованный разно тональными голосами, телефонными переговорами с поставщиками, клиентами и прочими лицами, которые тем или иным образом относились к компании. Андре не прислушивался, но сидел, словно его временно обесточили. Нашёлся неожиданный повод для размышления:
– Каждый день по будням я хожу на работу, и из-за монотонности самого процесса и ограниченности во времени и пространстве эти дни практически не запоминаются. Если конечно, не произошло нечто из ряда вон – у кого-то день рождения, кто-то уволился или умер, или новые лица интегрировались в коллектив после успешного собеседования. Мне запоминаются активно проведенные выходные, отпуск, интересные события и люди, в общем, всё, что выделяется из ровной бытовой линейки. Сегодня вторник, который сам по себе вряд ли зацепится в памяти красочным пятном, но сегодняшнее опоздание точно запомнится надолго. Между отпусками и от выходных до выходных надо разбавлять свою повседневность какими-нибудь запоминающимися событиями. А как это сделать в условиях занятости, да ещё и среди недели? – Пока Андре всерьёз стал прикидывать варианты, его профессиональная загруженность совсем не двигалась к разгрузке. – Надо подумать над этим сегодня вечером, дома.
Неуловимо проскользнуло время, и Андре отработав, снова очутился в своей квартире. Маленькое открытие, совершенное на работе, было окутано таинственным ореолом, хотелось полностью погрузиться в приятные размышления. Эти мысли принадлежали целиком только Винкерту, и он совсем не хотел ни с кем ими делиться, пусть даже с очень близкими людьми. Что-то необходимо сберечь для себя.
– Поступок должен быть необычный, совсем непродуманный, само собой безопасный, – перебирал в мыслях Андре. Ему в этот момент вспомнился необычный случай в метро, произошедший с ним года три назад. Он ехал на работу в подземке, был ничем не примечательный день, вокруг безликие пассажиры – одни исчезают на остановках, другие появляются. И тут зашёл в вагон метрополитена полный неопрятный мужчина с примерно недельной щетиной и седыми засаленными волосами. Он сел на одно из немногочисленных свободных мест, и окинул окружающих каким-то безынициативно потерянным взглядом. А потом он запел гимн Америки великолепно отточенным баритоном.
