— Хоуп стала так похожа на тебя, — заметила Мелиса, когда я приехал навестить их и привёз лекарство.

— мне так не кажется, — я отложил ложку, которой до этого с удовольствием уплетал похлёбку и вспоминая как малышка по началу дичилась, но уже через двадцать минут с удовольствием тянула меня за бороду, показывала свои игрушки и весело что-то лопотала, на только ей понятном наречии.

— ничего, вот будут у тебя ещё детки, поймёшь…

— У меня нет, не было и не будет больше детей, — резче чем надо было, оборвал её я.

Знахарка приподняла бровь и встала, чтобы положить мне второе. Проходя она потрепала меня по волосам, от чего я замер. В сердце шевельнулись что-то, наверно именно так меня трепала по волосам мама, меня затопило теплом, так захотелось словно маленьком прижаться к знахарке и поведать о всех сомнениях и страхах. Женщина словно почувствовала это и поставив тарелку на стол прижалась щекой к моей макушке:

— будут сынок. Как же не быть? Будут. Вот встретишь женщину от которой затрепещет сердце и все будет, — она чмокнула меня в волосы и села на своё место, подперев щёку кулаком.

У меня же в душе вновь завозился тот огромный комок сумбура, что неотрывно появлялся там, стоило мне чуть ближе подпустить к себе человека. Теперь в голове заметались мысли о матери. Какая она была? Попытки вспомнить выдали лишь размытое светлое пятно. Она меня любила, сейчас я это понял точно, она заботилась, помогала, а я… я отвечал ей по-разному, когда-то взаимностью, когда-то незаслуженно обижал. Эти муки совести вылезли неожиданно, но я с полной уверенностью мог сказать, что они ещё до потери памяти долго терзали меня. Почему? Что произошло с матерью?

Мелиса кажется прочитала мои мысли, а может просто на моём лице всё так чётко отражалось, я не пытался закрыться от этой женщины. Я был дома и хотелось отдохнуть от той маски, что я вынужден был «носить» в центре.

— Не мучь себя, ты всё вспомнишь со временем.

— Я не уверен, хочу ли я этого.

— Будто бы воспоминания от нас зависят. Это наша награда и наказание, — печально улыбнулась она, — как хочется помнить обо всём хорошем. Не раз, по ночам, я перебираю воспоминания о муже, они хоть и блекнут с годами, но помогают мне держаться. Любовь то чувство, что не даёт скатиться нам в бездну.

— Для меня оно, похоже, не доступно, — хмыкнул я.

— Оно доступно всем, даже выращенным, только немного в другой мере. Ведь физиология не дарит покоя, секс без чувств, принося мимолетное удовольствие, выжигает нутро оставляя пустоту, это понимаешь не сразу, а когда осознаешь, стараешься её больше к себе не подпускать.

— Откуда ты это знаешь?

— Я же человек, — хмыкнула она, — давай считать, что я просто очень мудрая женщина.

Я улыбнулся и кивнул. На этом разговор о высоких материях закончился, всплыли домашние дела, которые я старался переделать за те два недолгих дня что пробыл дома. Негоже заставлять женщину колоть дрова, коль скоро у неё в хозяйстве имеется, пусть и приходящий, мужик. Даже на охоту и рыбалку успел сходить, пополнив запасы на время моего отсутствия. Хоуп таскал с собой, где только мог, Мелиса ворчала, что весь график ребёнку порчу, а я даже спать клал дочь в своей кровати. Сам спал на краю, боясь пошевелится и придавить свою маленькую принцессу, но так хотелось побольше побыть с нею, надеялся, что может, в следующий раз, она будет ждать меня.

Всё хорошее заканчивается не когда-нибудь, а очень быстро и так же быстро пролетели мои выходные. Уезжал я скрепя сердце, но выбора у меня не было, Хоуп нужны лекарства и я ещё долго буду вынужден видеть её урывками.

Исследовательский центр встретил меня никогда не засыпающей жизнью: сменялась охрана, работала кухня, в некоторых лабораториях эксперименты не прекращались даже ночью.

— Собачка твоя, карманная, два дня ходила, повесив голову, — хохотнул один из приятелей за завтраком. Сердце кольнуло от жалости к девушке, а ещё я вдруг понял, что хочу её увидеть. Попытался представить лицо и оказалось, что не могу. Был некий образ: русо-золотистые волосы, зелёные глаза, а вот воспроизвести в памяти черты лица не получалось, даже тело вспоминалось то ли её, то ли нет. Я инстинктивно мотнул головой, чертовщина какая-то, — ты чего? — спросил приятель, по-своему истолковав мой жест, — голова болит?

— Да, — согласился я, от всех этих размышлений виски заломило.

— Так сходи в мед блок. Он в восьмом секторе, туда допуск есть у всех.

— Да у меня почти везде есть допуск, — растянул я губы в подобии улыбки, — чистая тара, всем нужна.

Я, послушавшись совета, решил дойти до медиков потому, что голова с каждой секундой болела всё сильнее, словно мозги кто-то сжимал раскалёнными щипцами. Пройдя половину пути мне стало совсем не хорошо, я шатался, будто напился хмельного напитка. Не гоже, чтобы меня видели в таком состоянии, плохо соображая я дернул ближайшую дверную ручку и ввалился в помещение. Надо было хоть где-то немного пересидеть, пока перед глазами не перестанут мельтешить черные мушки. Я рухнул на стул стоящий почти у входа и шумно задышал, борясь с накатывающей тошнотой.

Головная боль начала опускать так же неожиданно, как и напала, мир приобрёл краски, дышать стало легче и я, наконец огляделся. Помещение было странным три глухих стены, а четвертая была тёмным, матовым стеклом ведущее в другое помещение, из мебели тут стояло пара стульев да металлический стол, на шатких ножках. Из-за стеклянно стены были слышны голоса, слов, говоривших я по началу, не мог разобрать из-за приступа, но как только он стал отступать, любопытство заставило в начале прислушаться, а потом и вовсе подойти к импровизированной стене.

За стеклом находилась другая комната, пол которой был на этаж ниже, чем находился я. Она была хорошо освещена. Прямо посередине стоял стул, с привязанной к нему девушкой, перед ним вышагивал один из охранников, второй стоял поодаль, за спиной пленницы. Они переговаривались друг с другом, обсуждая, что девица грохнула какого-то большого командира, но, когда я подошел один из них, заметив, что девушка, приходя в себя дернулась, тихо всхлипнув и заговорил с ней.

— Очнулась деточка?

Пленница подняла голову и с трудом открыла глаза, было видно, что она с практически не ориентировалась, по тому, как щурила глаза.

— Ну что подруга, кто ты у нас? Неужто, та самая предводительница повстанцев? Собственной персоной? Или у вас много девиц воюет?

Девушка молча опустила голову на грудь, явно не собираясь отвечать.

— Какая неразговорчивая, — вступил в разговор второй охранник, — но сейчас мы это исправим, он сделал шаг и оказавшись прямо за спинкой стула всадил девушке какой-то укол, а потом ткнул её в бок шокером, она выгнулась дугой и взвыла, заставляя меня вздрогнуть, где-то в голове на границе сознания начало нарастать желание бросится ей на помощь.

— Ну, так как тебя зовут? Или у нас не действенные доводы?

Охранник игриво перекинул шокер в другую руку из угрожающе защелкал им у другого бока жертвы.

— Ася, — прохрипела девушка. Имя заставило меня вздрогнуть. Что в нём для меня? Я прямо физически почувствовал, как под черепной коробкой пробежали мурашки.

— Вот и молодец. И зачем же ты к нам Ася пожаловала? Не очень-то похоже, что решила послужить Обществу.

— Я пришла, чтобы убить Маркуса, — было видно, что говорить пленнице тяжело, она ели ворочала языком. Тяжело вздохнув, она прикрыла очи.

— Глазки открыла, дрянь, — в живот жертве прилетел удар такой силы что стул противно заскрежетав отъехал назад, девушка закашлялась, но она заставила себя снова поднять взгляд.

Охранник вышагивал у стены, засунув руки в карманы, но девушка, лишь мазанув по нему взглядом резко повернула голову и посмотрела на меня, а точнее мне в глаза, хотя я понимал, что скорее всего меня с той стороны не видно. От этого взгляда зелёных глаз меня окатило волной жара, руки затряслись, и я понял, что порву этих двух палачей на мелке кусочки. Сейчас. Сию минуту!