Колдовать вслепую было очень сложно, непривычно. Тенька не мог видеть собственное нутро, а первый закон колдовства – смотреть на предмет, свойства которого изменяешь. Но вспомнились давние занятия с отцом: еще тогда маленький Тенька, не умея косить глазами, пытался всячески филонить, лишь притворяясь, что видит световую модель пространства. Первого закона колдовства он тогда не знал, поэтому иногда даже что-то удавалось. Вот как и сейчас...
Шум в голове пропал.
Тенька поднялся на ноги, еще ватными пальцами отряхивая с коленей налипшие снежные комья, и наткнулся на потрясенный взгляд противника. Эдамор Карей стоял все там же, машинально придерживая сползающие штаны, и глядел так, словно увидел, по меньшей мере, крокозябру, рассуждающую о тонкостях поэзии.
- Атакуй! – рявкнула Клима откуда-то издалека.
Оцепенение спало, причем с обоих. Эдамор Карей выставил ладони вперед, и Тенька почувствовал, как опять сдавливает черепную коробку, словно голову зажали в тисках. Он попытался оттолкнуть от себя эти невидимые тиски и почувствовал, что это возможно, только очень трудно, как будто противник толкает их со своей стороны.
Эдамор Карей чуть наклонился вперед, ладони подрагивали, блестящее от пота лицо побурело. Тенька повторил его движение, краем сознания отмечая, что сейчас расстояние между их вытянутыми ладонями не больше пары шагов, и проще кулаком ударить, чем двигать это тяжеленное и неведомое. Проще – но невозможно. Остановишься, и тебя сомнет.
Поднялся шквальный ветер, снег вздыбился, разрастаясь в воронку. Задрожала под снегом влажная черная земля, загудел древний капищенский валун, и даже небо зазвенело, точно вот-вот лопнет и посыплется вниз хрустящим крошевом.
Теньке уже раз шесть казалось, что он больше не может и сейчас упадет, а ноги продолжали стоять, спина болела, но не гнулась, перед глазами были только кусочек неба, темный силуэт противника и собственные напряженные пальцы – грязь под ногтями, по пять крупных морщинок на сгибах, правая костяшка еще не зажила после прошлой учебной драки с Герой. Все эти драки сейчас казались далекими и ненастоящими. Наверное, как самому Гере – колдовские поединки, о которых он мог, в лучшем случае, читать. Тенька, впрочем, тоже только читал. И сейчас удивлялся, насколько правдивы и лживы одновременно были те истории. Вроде и земля столбом, и небо в осколочки, и даже чувства вроде похожие, но совершенно другие. Прежде казалось, что между собой сражаются только маститые, уверенные в себе колдуны, что-то крепко не поделившие на этом свете. Вступают они в поединок сознательно, и почти всегда ясно с самого начала, кто одержит верх.
Сейчас, по всем законам жанра, победить должен Эдамор Карей. И Теньке было жутковато от этой мысли, потому что кем-кем, а проигравшим в своих детских мечтах он себя никогда не представлял. И сейчас вдруг понял, что все проигравшие мечтали быть победителями. Они не знали, что по прихоти судьбы или автора очередных историй их надежды должны быть попраны. Они свято верили в свой шанс на победу, не зная, что с самого начала этого шанса лишены. Разве последняя обда короновалась с мыслью, что будет убита? Разве противники героя одной из любимых Тенькиных книг знали, что история писана не о них? А может, и сам Тенька – лишь пара строк в будущих мемуарах прославленного Эдамора Карея?
Стать строкой в чужих мемуарах было настолько обидно, что даже новые силы откуда-то взялись. Вздрогнув всем телом, Тенька сделал крохотный шажок вперед. Натиск усилился, став почти физическим: противно заныли ребра, мускулы напряглись до боли. Пожалуй, прав был Гера, говоря, что нельзя пренебрегать тренировками на свежем воздухе.
Хотя, Эдамору Карею такие тренировки, похоже, не помогали. Легендарного ведского вояку невозможно было назвать слабаком даже за глаза, но против щуплого мальчишки он оказывался бессилен.
Тенька сделал еще один шажок.
Незримая преграда натянулась, вибрируя, и дала долгожданную трещину. Снеговые вихри взвились до еловых верхушек и опали.
Эдамор Карей пошатнулся и закричал, хватаясь за лицо. Сквозь его пальцы полилась кровь.
Тенька поскользнулся, с трудом удерживая равновесие, и понял, что тоже кричал, во все горло, до хрипоты, а сейчас умолк, лишь рот остался открытым, жадно ловя холодный лесной воздух. Тенька только сейчас ощутил, что вокруг холодно, а он весь мокрый, будто вместо Климы стоял под струями родника. Кстати, вот и Клима – вылезает из-за снежной дюны, спокойно идет к ним. Значит, опасности больше нет? Тенька перевел взгляд на противника.
Эдамор Карей отнял руки от лица, и на снег упал темный кровяной комок. Вместо левой глазницы у колдуна зияла темная дыра, уже почти не кровоточащая.
- И так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на обду Принамкского края! – удовлетворенно изрекла Клима.
Эдамор Карей пошатнулся, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Заслоны сухого льда опали, а из-за деревьев выбежала стройная длинноногая лошадка. Снег под ее копытами твердел и таял, поэтому рядом с хозяином она оказалась в считанные секунды. Эдамор Карей вскочил в седло и унесся прочь.
Тенька не стал его задерживать – сил уже не было ни на что. Он плюхнулся на снег, ползком добрался до родника и ткнулся разгоряченной головой в прохладные струи. Сразу стало легче, всклокоченные мысли постепенно начали приходить в порядок. Тенька даже смог осмотреться по сторонам и удивиться:
- Странно, что солнце еще не зашло.
- Почему странно? – Клима села рядом и принялась поправлять сбившийся платок.
- Несколько часов прошло.
- Вы сражались не дольше десяти минут.
- Сражались, да... – до Теньки внезапно дошло. – Высшие силы! Я победил Эдамора Карея! Интересненько это у меня получилось...
- Иначе и быть не могло, – меланхолично заметила Клима. – Когда на капище высших сил сходятся в поединке два колдуна, побеждает преданный обде.
- Поначалу в это было трудно поверить, – Тенька с трудом верил и сейчас.
Клима глянула на него исподлобья и тихо призналась:
- Мне тоже. Но я себя заставила.
- И меня заодно... Ну и рожа у меня сейчас, наверное! Вся бурая, как помидор.
Клима молча показала свои ладони – тоже красные, отбитые. Тенька взял их в свои и так же молча поцеловал. Тишина была холодной и оглушительной, лишь родник журчал, все ему нипочем. Да тихонько поскрипывали верхушки елей где-то в вышине.
- Гляди-ка, – вдруг сказала Клима. – Что это справа от валуна в сугробе чернеет?
- Сумка, – пригляделся Тенька. Встал и подошел к находке. – Эдамора Карея, судя по всему. Так драпал, что про вещи забыл!
- И хорошо, – усмехнулась Клима. – Может, там есть что-нибудь ценное.
В сумке оказались смена белья, пара книг (к Тенькиному разочарованию – философские, а не колдовские), мелочи вроде бритвенного и письменного наборов, изрядный запас провизии и маленький, старый на вид портретик белокурой скуластой женщины.
- А я говорила, что покупать в трактире ничего не надо! – гордо сообщила Клима.
- Где-то я эту тетку видел, – задумчиво пробормотал Тенька. – Притом вот так же, на портретике.
- Давно? – Клима заглянула ему через плечо.
Тенька мотнул головой. Соображалось все еще туговато.
- Не далее, чем этой зимой. Погоди-ка... Интересненько получается! Это же копия того портретика, который мы нашли у твоего несостоявшегося убийцы! Я как раз на днях подобрал состав и очистил медальон от крови, но рассказать тебе не успел. Только этот крупнее раза в три.
Клима взяла у него портретик и вгляделась в незнакомый овал лица, словно надеясь увидеть там ответ на свои вопросы.
- Это может значить, что убийцу подослал не Орден, как мы думали, а веды?
- Крокозябра их разберет, – честно развел руками Тенька. – Ты сильфам еще этот портретик покажи. Может, им он тоже чем-нибудь знаком?
Клима не ответила. Хотя можно было не сомневаться, что услышала и приняла к сведению. Она тоже поднялась и теперь брезгливо трогала носком сапога валяющийся на снегу глаз.