- Тогда обзаведешься ими уже на месте. Уверена, если ты начнешь подавать признаки жизни, Даша на радостях выполнит любой твой каприз. А чем плохи мои наряды?
- Всем, – пробурчала Ристинка. – В них ты и правда тянешь на восставшую тень прошлого. Вытащенную из сундука и побитую молью. Для этого захолустья – предел мечтаний, но если ты не хочешь, чтобы в столицах тебя подняли на смех, найди хорошую портниху.
- Чем отличается хорошая портниха от плохой? – деловито переспросила Клима, понимая, что в таких делах к бывшей благородной госпоже можно и нужно прислушиваться.
- Деревня! – всплеснула руками Ристинка. – А еще в обды нацелилась. Хотя бы манерам в Институте научили, и то ладно... Какой у тебя мало-мальски крупный город в подчинении, Локит? Нужно найти там самых богатых и влиятельных людей, которые часто бывали в Фирондо, и спросить их жен или дочерей, – следующие слова она проговорила как тайное заклинание: – У хорошей портнихи всегда много заказов, она берет дорого, мерки снимает лично и обшивает только по знакомству!
Славный праздник – зимнее солнцестояние. Первый день праздничной недели самый трудный в году: темная морозная ночь, непременно с метелью, и короткий суетный день. На долгую ночь люди затихают, а лесные духи, как говорят, выходят на большую охоту, а затем жирно пируют. Ни один путник не выйдет в дорогу, боязно. Еще заплутаешь в темени и метели, угодишь прямо к духам на пир, где человек или сильф может быть лишь в качестве главного блюда. Так и сидят все по печам и кроватям, травят жуткие байки, завернувшись в одеяла, заложив окна подушками и щедро расспыпав у порогов соль пополам с корицей. Сильфы еще рассыпают сушеный укроп, но в Принамкском крае на эту ночь укропу веры нет. Девушки гадают: тайком от родичей открывают окна, рассматривают морозные узоры на стеклах и трещинки в сухом льду ставен, вглядываются в колючую снежную темень, ища кто суженого, кто судьбу, кто ответ на вопрос, кто точную дату исполнения заветного желания.
А утром, едва только рассветет, лишь пробьется сквозь завесу метели первый луч юного солнца, начинаются пляски и гуляния. Открываются двери (у сильфов – и окна), народ безбоязненно высыпает на улицы, набивается в трактиры и поет-гуляет-пляшет еще неделю кряду, не обращая внимания на время суток. Есть, чему порадоваться: солнышко пошло в рост, загнало духов в снежные норы, и больше не имеют они над живыми никакой власти. Поэтому нужно кричать погромче, приветствуя солнце, закатить пир и всех духов лесных переплюнуть, растревожить пляской дремлющую землю, чтобы знала, есть кому собирать урожай в нынешнем году. А еще на неделю солнцестояния непременно требуется хоть раз захмелеть, от меду, вина ли, или от укропной настойки. Откуда сей обычай пошел – и духам неведомо, но соблюдается он испокон веков.
...За день до долгой ночи проводили сильфов и Ристинку. Клима без труда сумела уговорить Юргена взять девицу с собой, чтобы тоску ветрами выдуло. Двухместная доска чуть задрожала, но все же подняла троих, унося в занимающуюся метель господ послов и бывшую благородную госпожу, у которой за пазухой было надежно спрятано маленькое водяное зеркальце в плотном кожаном футляре.
Домочадцы восприняли расставание по-разному. Гера вздохнул с облегчением: последнее время все трое улетевших изрядно действовали ему на нервы. Сильфы из-за секретности, слова лишнего при них не скажи, Ристинка – потому что истеричка. Зарин отнесся к отбытию гостей равнодушно, он вообще был человеком спокойным и дипломатичным, не склонным волноваться по пустякам. К тому же, на время отсутствия сильфов ему отдавали их комнату. Лернэ пару раз всхлипнула из-за разлуки с подружками, а затем объявила, что теперь-то Тенька просто обязан починить крюк, не к долгой ночи будь помянут. Сам колдун во время прощаний провозился на чердаке, и недостачу народа в доме обнаружил лишь за ужином.
Под руководством Лернэ юноши заложили подушками окна и подперли дверь здоровенным березовым поленом. Хозяйственная девушка достала откуда-то со своих многочисленных полок особый мешочек с солью и корицей, насыпала у порога аккуратную ровную дорожку, посетовала о ценах на корицу и упросила Теньку пообещать, что весной тот непременно свозит ее в Локит на ярмарку.
Это была едва ли не первая долгая ночь в Климиной жизни, отмеченная по всем правилам. Детство не в счет – тогда она забивалась к матери под одеяло и часами слушала про величие Принамкского края и свое предназначение, пока не засыпала. В Институте воспитанники разыгрывали какие-то идеологически верные пьесы, затем ночь шушукались по спальням, а утром получали к завтраку по куску пирога с вареньем и кружке простой воды, слабо разведенной медом. В прошлую же зиму еще не привыкшая постоянно управлять большим количеством народа Клима так вымоталась, что и ночь, и почти всю неделю проспала, вознося хвалу высшим силам за такую удобную возможность.
Сейчас же все было как полагается: подушки на окнах, грозное завывание вьюги, жарко растопленная печь, полумрак и они впятером, почти как во время празднования Тенькиного открытия, только не весело гомонящие, а сидящие кучкой на медвежьей шкуре, тихие и между собой загадочные.
Лернэ прижалась к теплому боку Геры, Климу с двух сторон грели Тенька и Зарин. Было очень уютно, и у обды весело гудела кровь в висках, когда Зарин клал руку ей на плечо и словно невзначай обнимал за талию. Поблескивала в полумраке соляная дорожка, пахло горячими печными кирпичами, тестом для завтрашних пирогов и конечно же корицей.
Неожиданно в запертую дверь что-то глухо бумкнуло, и Лернэ завизжала, вцепившись в Геру. Тенька немедленно завел рассказывать классическую страшную историю, но выходило оригинально и весело, поскольку всякую непонятную жуть колдун умудрялся обосновать научно, и лесные духи выходили полнейшими неучами, жрецы культа крокозябры производили впечатление стукнутых об тучу, а большая деревенская семья выжила в полном составе лишь потому, что постоянно пила ромашковый чай с капища и не воспринимала прыгающую кругом малахольную нечисть всерьез.
Клима тогда не столько слушала, что Тенька говорит, сколько наблюдала за его удивительно живым лицом. Появлялись и прятались ямочки на щеках, в глазах прыгали смешинки, а непослушный белобрысый вихор стоял торчком. Тенька словно сам походил на героя из своей истории: эдакого бесшабашного исследователя, перед которым любое неизведанное разбегалось в панике, теряя щупальца, из страха быть досконально изученным. Климе нравился этот взгляд, и этот вихор, и вся эта веселая целеустремленность, которую излучал Тенька. Может быть, именно поэтому колдун стал для замкнутой хладнокровной обды самым близким другом.
Вечером следующего дня Клима, Тенька и Зарин заявились в деревенский трактир, где во всю шли гуляния, песни и возлияния. Гера еще обходил опустевшую на время праздника стройку, а Лернэ отправилась в гости к кому-то из односельчанок и собиралась там же заночевать.
Накануне в деревню приехали бродячие артисты, поэтому теперь посреди трактира располагался целый оркестр: бубен, гусли, балалайка и даже сильфийская дудочка. Певцом был голосистый мальчишка с усыпанным веснушками носом. Старинные народные песни в исполнении его звонкого высокого голоса звучали непривычно, такое обычно пели хором, но в прочувствованности юный певец ничем не уступал народу.
Солнце на небе сегодня задержится,
Ой, да задержится, теплое, милое,
Землю и воду обнимет покрепче
Ой, да обнимет покрепче, хорошее,
Как мы ночами тебя дожидалися,
Ой, дожидалися, долгого солнышка,
Солнце весну позовет за собою,
Ой, позовет, да кипучую, звонкую,
Духи на капищах в танце закружатся…
- Все уже, откружились, – фыркнул Зарин, отпивая из чаши.
Клима поглядела на свою. Обычная трактирная чаша, деревянная, большущая. И кислым вином из нее не пахнет – наоборот, сладким медом и все той же корицей.
