- И что, там совсем жить нельзя?

- Можно. Только электричество не проведено, мебели нет и подъемник не работает. Вернее, работает, но внешний, ручной, для стойматериалов.

- Значит, – подытожил Финдекано, – решено. Постелим на первом этаже ковры, перетащим часть мебели из дедушкиного дворца, а на улице организуем кухню. Осталось оповестить дядю Феанаро. Желательно, чтобы после этого все остались живы.

- Скажи ему, что хочешь провести испытания небоскреба, – посоветовал Тенька. – Он будет счастлив.

- Надо не только дяде сказать, – призадумался Финдарато. – Еще и моему отцу. Он, конечно, скандала не устроит, но без его ведома выносить мебель из его же дома неприлично. Да и валар надо все объяснить.

- Вот уж без кого мы точно обойдемся! – Майтимо тряхнул головой, отбрасывая волосы назад, и крепко стянул их ремешком.

Словно в возражение его словам посреди комнаты разлилось голубое сияние, вскоре соткавшееся в стройную фигуру Эонвэ – традиционно чем-то недовольного.

- Легок на помине, – проворчал Финдекано и мужественно выступил вперед, чтобы принять на себя первый удар упреков.

Расчет оказался верным: едва проявившись целиком, глашатай владыки Валинора принялся ругаться.

- Что вам опять спокойно не сидится, нолдор? То взрывы, то Саурон, то Мелькор, то небоскреб этот, прости Эру! Нельяфинвэ Феанарион, до тебя когда-нибудь дойдет, что ты отвечаешь за все, творимое здесь твоим безалаберным гостем, а я отвечаю за тебя?! И не загораживай его, Финдекано Нолофинвион, у меня слов на всех хватит! Грядет день, когда я все-таки перестану заступаться за вашу компанию, и вас вышлют обратно в Эндоре! Там хоть дюжину небоскребов в пятилетку стройте и материк пускайте на дно, но здесь извольте вести себя прилично и не таскать из иных измерений кого попало! – тут разошедшийся майа повернулся к сородичу. – А ты бы уж мог понять, что нарушать границы разумного – удел недальновидных смертных. Но нет, туда же! Вот пошли теперь со мной на священную гору Таникветиль и сам им объясняй, что ты здесь забыл! Еще и за посторонних я отчитываться не стану!

Ортхэннэр молча выслушал обращенную к нему гневную отповедь и всхлипнул.

- Я пойду куда угодно, светлоликий, Говорящий-Словами. Но лишь одна просьба содрогает жестокий небосвод отчаяния: пусть жертва моя не будет напрасной! О, я утону в черных маковых полях, я изойду на хрупкий воздух небытия, но пусть дети будут живы, пусть Тано улыбнется еще хоть раз и возмет в ладони жгучие бисерины звезд!

Эонвэ осекся и совсем не по-возвышенному вытаращил глаза.

Стало тихо.

- Понимаете, – заговорил Финдарато, подозрительно часто моргая. – У них там – полынь...

Сорок три минуты спустя.

- ...Тано взывал к ним, – рассказывал Ортхэннэр, и голос его то и дело срывался. – Но Изначальные нашего измерения глухи и слепы, насколько лишь могут быть слепы грозовые облачные молнии. Они пришли, заливая утро болью, и роса стала багряной под неотвратимой поступью их шагов.

- Какая печальная история, – проговорил Эонвэ, вытирая глаза шелковым кружевным платочком, насквозь мокрым от слез.

Майа и фаэрни сидели на коврике у камина друг напротив друга, а Финдарато вовсе тихо плакал, уткнувшись Эонвэ в плечо. Тот не возражал.

Другая троица – Майтимо, Финдекано и Тенька – взирала на это скорее ошеломленно, чем сочувственно.

- По-моему, оно заразно, – отметил Майтимо. – И даже на майар действует.

- Интересненькая теория, – согласился Тенька. – А почему с нами ничего не происходит?

- Может, зараза не выносит цинизма?

- А мы циничные? – искренне удивился колдун.

- Судя по всему – очень!

- Кажется, мои резервы на исходе, – обеспокоенно поделился Финдекано. – Что-то в носу подозрительно щиплет.

- Беги, Астальдо, – от души посоветовал Майтимо. – Лучше – к моему отцу. У него противоядия на весь Валинор хватит. Заодно договоришься насчет небоскреба.

Эонвэ тем временем отжал свой платочек в камин, подул на шелковое кружево, заставляя его высохнуть, и снова принялся смахивать набежавшие слезы.

- Конечно, – проговорил он. – Мы спасем ваших детей от уготованной им ужасной участи. И не нужно идти со мной на Таникветиль – я сам расскажу все Великим, и они тоже преисполнятся сострадания.

Майтимо с ужасом представил толпу рыдающих валар с кружевными платочками.

- Нет, я пойду с тобой! – всхлипнул Ортхэннэр. – Я не могу оставить тебя одного, ведь я уже покинул Тано, и во второй раз сердце мое разорвется, и звезды мои погаснут, и завянет горькая полынь на вересковых россыпях.

- Ни в коем случае, – запротестовал Эонвэ, вытирая покрасневший нос. – Ты нужен здесь, ведь я понимаю, как тебе нелегко, и какой гнет рока лежит на твоих плечах.

- Позвольте, – подал голос Финдарато, – я пойду на Таникветиль вместо вас обоих!

Разумеется, его тут же принялись отговаривать.

- Да идите вы уже все куда-нибудь из моего дома, – еле слышно пробормотал бывший лорд Химринга, в полной мере унаследовавший от отца ценное противоядие.

Тенька водрузил посреди комнаты медный таз, на котором прибыл фаэрни (на сковородке можно было перемещаться только в одиночку, что куда неудобнее), придирчиво покрутил (без ручки было сложнее ориентироваться) и махнул рукой:

- Ортхэннэр, айда с нами спасать детей! Пореветь под тронами Великих еще успеешь.

- А просто пореветь – вообще всегда, – проворчал Майтимо, первым садясь в таз.

Вскоре к нему присоединились колдун, фаэрни и даже Финдарато.

Две сотых секунды спустя. Другое измерение.

Таз весело громыхнул о черный блестящий каменный пол, создав громогласное эхо. На грани слышимости кто-то заполошно ахнул.

Когда Майтимо обрел способность видеть, то обнаружил, что они оказались в просторной комнате с высокими колоннами, большим окном и широченным подоконником, за которым занимался во всю ширину неба золотой рассвет. По полу шуршала сушеная полынь, у стены стояла кровать, на ней валялась развороченная заплечная сумка, а у кровати, вжавшись в высокую спинку, застыла изумленная тоненькая девушка, по инерции продолжавшая пилить свои тяжелые серебристые локоны маленьким узким кинжальчиком. Ее глаза влажно поблескивали.

- Привет, Элхэ, – жизнерадостно поздоровался Тенька. – А мы к вам в гости! Ну и по делу. У-у, ты этой штукой ничего путного не сотворишь, сейчас, – колдун порылся в собственном мешке и протянул девушке здоровенные ножницы. – Держи, если надо – дарю! Здорово режут, ровно, и не только волосы, а даже стекловолокно!

- Где Тано? – это к девушке подбежал Ортхэннэр и остановился в нерешительности, словно боясь коснуться. – Что с тобой? Почему твои ладони белы и холодны, как безмолвный зимний снег? Почему твои глаза смотрят пеплом и огнем, а в мыслях ветер ломает вересковые пустоши?

- Не во имя Арты, – прошептала Элхэ. – Я сломала аир. Мы клялись, но клятва моя пуста и слова просыпались пеплом на покрывало горя. Сердце мое – в ладонях его, я вижу крушение неба, но больше не боюсь. А что видел ты, фаэрни? Почему пришел сюда и привел за собою чужих? Энгор близко, и ее дыхание на твоих волосах.

- Я видел, как ломались яблони, – по щекам Ортхэннэра лились слезы. – Я видел зарево клинков-не-для-танца, я видел сушь и свет, из которых сложилось изреченное слово жестокости. Я тоже нарушил запрет, бежав за грань разумного, но я снова здесь, чтобы не позволить вам погибнуть.

- Не нам, – Элхэ улыбнулась, и из ее глаз тоже потекли слезы. – Им. Я – остаюсь. Прости меня, простите меня все, но я уйду в огонь и беззвездную тьму – за ним. А впрочем... – она щелкнула по волосам огромными ножницами, и ровно отрезанные пряди легко посыпались на пол, смешиваясь с полынью. – Не прощайте. Не нужно...

- У меня только один вопрос, – проговорил Майтимо, оборачиваясь к спутникам. – Как каждый из этих двоих понимает, что несет другой, и умудряется отвечать в том же духе?

- Я тоже понимаю, – Финдарато вытер лицо мокрым платочком, позаимствованным у Эонвэ.