Финдарато сидел трезвый, проникшийся и печально внимал рассказу. Даже вздыхал и протирал повлажневшие глаза салфеткой. Майтимо еще подумал, что иногда отец все-таки прав, и все арафинвионы немного того.

- Мы ведь просто хотели жить, – звенящим от слез голосом вещал Ортхэннэр, и вся его поза выражала смирение вкупе со счастьем постижения бытия. – Играть в снежки, варить варенье и выбирать королеву Ирисов. Серебром и золотом весен, кружевом дальних дорог, чередою ласточек в горном хрустале небес и полынной россыпью в десницах полей – мы просто хотели – жить! Но пригнулись к земле травы, и предчувствие беды пеплом осело на сердца, наши глаза утонули в нем, и стало известно нам, что не в блаженной тишине свободы и покоя жили мы, нет – то было лишь затишье перед грозной пеленою лилового отсвета бури, что рассыпает пеплом могучие вершины и не щадит ни сосен, ни робкого света полынных ростков...

- О чем он говорит? – снова дернул кузена Финдекано.

- Жалуется, вроде, – неуверенно отозвался Майтимо, тщетно стараясь не потерять нить повествования и одновременно представить кружево дорог в деснице полей, светящуюся полынь и пелену лилового отсвета бури, непременно грозную. – Макалаурэ бы сюда...

- И будет два рыдающих менестреля вместо одного, – скептически предположил Финдекано.

- Хей, Кано все-таки феанарион и настоящий нолдо!

- В таком случае, он будет рыдать, опершись на меч и утирать слезы латной перчаткой...

- Но они – пришли, – похоронно вещал рассказчик тем временем. – В глазах сила, в сердцах лед, на мечах звездная пыль. И тогда наши – звезды – захлебнулись кровью. Они смотрят – и не хотят видеть, они слышат – и не хотят слушать. Их сердца светлы, но слепы осознанием безмолвной, безвыборной полуправды, которую им дали на заре времен.

Кап!

Из прекрасных глаз Ортхэннэра выкатилась очередная слеза и утонула в черном омуте кофейной чашки.

- О, мы не хотели той войны! Кричали, взывали о милосердии, но гибли. Изначальные, считающие себя светом, покинули Валинор ради войны с нами, пришли в Арту и погубили арта-ири. Некому больше рисовать кончиками пальцев по сумраку дождей, некому петь и праздновать. Сгорели ирисы, засохла полынь, и лишь озера черных маков бархатом распластались на осколках пустошей. Верить – нечему. Жить – незачем. И нет больше у нас ни отрады, ни крова, который бы не минула или не минет та участь. Последний оплот остался у нас, но и он рассыпается талым песком времен, и уже близко от него жестокое марево кровавой реки.

Кап! Кап!

Финдарато тоже не удержал слез, но в чашку не попал (не иначе как от недостатка сноровки), и капли ударились в столешницу.

Майтимо решительно тряхнул головой, понимая, что еще несколько минут, и он напрочь запутается, несмотря на выпитый кофе.

- Ортхэннэр, мы очень сочувствуем, но ты объясни покороче, без ботанических подробностей. Маки, полынь – это ладно, но ты к нам по делу или пожаловаться?

Финдарато воззрился на кузена как на святотатца.

- Растоптаны серебряные колокольчики, – как маленьким, пояснил Ортхэннэр. – Хрустальные кубки прежней жизни истолчены в крошево...

- А еще разбиты блюдца и погнуты ложки, – не удержался Финдекано. – Да уж... Так историю взятия Утумно мне еще никто не пересказывал.

- ...Тано не может это остановить, – печальный майа, который почему-то называл себя странным словом “фаэрни”, поднес ко рту чашку, но отставил, не сделав глотка. – Даже его жертва не принесет ничего, потому что нас хотят стереть с лика Арты. Даже детей...

- Тано – это Моринготто, – шепотом оповестил кузенов просвещенный Майтимо.

- ...Он велел нам уходить, всем, – у Ортхэннэра был такой разнесчастный взгляд, что даже сходство с Сауроном на миг пропало. – А Элхэ, среброволосая ясноглазая Элхэ-йолли хочет остаться. Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ! Стебелек полыни клонится к земле, и далекая вершина срывает с себя великую сосну, не в силах противостоять...

- А при чем тут Элхэ? – Майтимо с трудом припомнил, что так звали девушку, которая варила варенье.

- При том, что я тоже мечтаю остаться и погибнуть! – экзальтически сообщил фаэрни.

Финдарато всхлипнул.

- Эм... Волевое решение, – осторожно похвалил Майтимо.

- Но Тано не позволяет мне, он прячет от меня лицо в ладонях и гонит прочь, а воздух рвется и плачет от его боли.

- Ну а мы-то здесь каким боком?!

- Спасите детей!

- Каких детей? – рискнул уточнить Финдекано.

- Наших!

- Ваших с Морин... с Тано?!

- Детей Эллери Ахэ!

- Чего?

- Он же полчаса об этом рассказывал! – укоризненно воскликнул Финдарато. – Это наши сородичи, которые почитают Моринго... тьфу, Тано!

- Так давайте их сюда, – пожал плечами Майтимо. – Наших валар хлебом не корми – дай принять кого-нибудь под крылышко, холить и лелеять, невзирая на вероисповедание.

- Я не могу! – трагически произнес Ортхэннэр. – Не в моих силах преодолевать границы измерений с кем-либо, а Тано сейчас не может уйти даже на мгновение. Он там один, совсем один. Как вершина, которую сносит бурей, и его драгоценные крылья ломает ветер войны...

- Это мою вершину сейчас снесет, – мрачно пожаловался Финдекано.

Майтимо был с ним согласен.

- Но мы тоже не умеем перемещаться между измерениями.

- К вам часто приходит Фаллерэ-Мэато-Тахо, Смотрящий-Через-Радугу-На-Чужой-Закат. Он иной, не принадлежащий миру гроз и тепла, он сможет помочь, унесет детей в рукаве, и в их сердцах еще пробьет час цветения ирисов, полынное утро маргариток.

Кузены переглянулись. На сей раз даже Финдарато понял только про маргаритки.

- А... как он выглядит? – поинтересовался Майтимо.

- Разве у вас, называющих здесь себя квенди, такая недолговечная память? – удивился Ортхэннэр. – Ведь с ним ты был у нас в гостях.

- Тенька?! Фале-Махо-как-его-там-смотрящий?!!

Фаэрни горестно кивнул и единым залпом выпил присоленный слезами кофе.

Три дня, два часа, одна секунда спустя.

- Полынь – это серьезно! – сказал Тенька. – Надо выручать! Кто со мной?

Вместо ответа Майтимо тяжело вздохнул, мысленно браня семейное проклятие, и полез под кровать за сундуком с амуницией.

- Я тоже с вами! – заявил Финдарато, который последние дни почти не отходил от гостя и самоотверженно страдал вместе с ним.

- А я останусь, – неожиданно произнес Финдекано.

Майтимо, услышав такое, чуть не ударился затылком о дно кровати.

- Эру свидетель, тебя точно подменили во младенчестве! Финьо, что с тобой?!

- Кому-то знающему нужно будет взять на себя хлопоты о спасенных детях – найти им кров, пищу и присмотр, – спокойно пояснил бывший король нолдор. – Глупо получится, если мы все уйдем, никому не объяснив, кто прибыл сюда и зачем. Потом я, конечно, надеюсь к вам присоединиться.

Присутствующие (даже Ортхэннэр) уважительно переглянулись.

- Твой лик озарен печатью прожитых лет, но золотое пламя в сердце лишь острее жалит неосторожные мысли, – сообщил фаэрни.

Финдекано сделал вид, что все понял и польщен.

- А действительно, много у вас детей? – поинтересовался Майтимо, шнуруя поножи.

Ортхэннэр навскидку перечислил несколько десятков имен.

- Где бы их разместить? – задумался Финдекано. – Не раздавать же по домам, как выводок котят.

Теньке мигом представилось, как бывший король нолдор ходит по городу в окружении толпы детей, стучится в двери и заискивающе спрашивает: “А не нужны ли вам маленькие Эллери Ахэ? Добрые, пушистые, приучены варить варенье, забирайте сразу по две штуки...”

- Может, в дедушкином дворце? – предложил Финдарато. – Там сейчас только отец живет. И если ему все рассказать...

- То мой отец устроит новый скандал, – перебил Майтимо. – Он ненавидит, когда мимо него проходит общественная жизнь.

- Тогда давайте поселим детей в его небоскреб, – пожал плечами Финдекано. – Сто этажей, полсотни комнат на каждом, и никто там не живет.

- Потому что небоскреб не достроен! – пояснил Майтимо. – Там еще сто этажей будет по проекту, и это если отцу не вздумается возводить многоуровневый чердак.