Он запнулся.
— Ссыкотно? — ехидно подсказал ему Йаке. Он, видимо, тоже почти не спал после ночного ухода Марка и чувствовал сейчас ту же неловкость, что и Марк, потому и язвил. — Дальше будет хуже, учти. Ты, конечно, артист и всё такое, но копы могут не отстать от нас так легко, если вдруг стопорнут. Я тебя про тюрягу предупреждал? Примеришь оранжевую робу вместо своего навороченного прикида, реально.
— От-ва-ли, — по слогам процедил Марк, выводя «додж» на шоссе. — Ты меня что, нарочно запугиваешь?
— Да, — подтвердил Йаке негромко и серьёзно. — Насчёт тюряги я гоню, конечно, никто тебя туда сразу не засунет, такого примерного ангелочка, все сразу кинутся тебя выручать по первому же звонку… но…
Он помедлил, подбирая слова. Марк искоса посмотрел на него — прядь воронёных волос падала Йаке на лоб, выбившись из небрежно собранного сзади хвоста. Марку ужасно захотелось поправить эту прядку, однако он не осмелился.
— Что «но»? — вместо этого спросил он и опять уставился на дорогу. Следовало быть крайне внимательным, скорость не превышать и вообще никак не привлекать к себе внимания сил правопорядка — тут Йаке был абсолютно прав.
— Но ты себе всю жизнь перекорёжишь, — настойчиво произнёс Йаке. — Мне-то терять нечего, а ты что в резюме для разных крутых универов напишешь? Что угнал папину тачку ради бешеного правонарушителя-скина?
— Что такое «скин»? — помолчав, спросил Марк, и Йаке по своей привычке закатил глаза:
— Краснокожий, что, что. Ты по теме скажи, не перескакивай!
— Насрать, — лаконично и без раздумий ответил Марк, вздохнув так глубоко, что в горле аж запершило. — Папа мне всегда говорил, что надо правильно расставлять приоритеты. Так вот, мой приоритет — ты. Вот и всё.
— Да, парень, ты реально спятил, — после длинной, очень длинной паузы пробормотал Йаке и затих.
Марк опять краем глаза глянул на него — тот привалился плечом к дверце, умостившись поудобнее, и закрыл глаза, сделав вид, что спит, или на самом деле задремав. Поэтому Марк наконец-то получил возможность беспрепятственно любоваться чёткими линями его скулы и подбородка, угольной тенью сомкнутых ресниц, ямкой в углу твёрдого рта…
Губы Йаке шевельнулись:
— На дорогу лучше зырь.
У-у, волчара вреднющий!
Марк обиженно отвернулся.
…Им везло. Им очень сильно везло — их «додж» никто не остановил, они не привлекли ничьего внимания ни на бензозаправке, ни в кафе, где они купили жареного цыплёнка по-кентуккски на вынос и кофе. Подумаешь, два пацана на машине, эка невидаль!
Нервничавший доселе Марк немного расслабился, хотя по мере продвижения назревал новый повод для беспокойства. В груди у него вновь сладко щемило при мысли о неизбежно предстоящей совместной ночёвки, но он страшно боялся сам всё испортить. Потому что Йаке явно думал о том же самом, только в ином — не сладостном, а скорее паническом — разрезе. Он не смотрел на Марка, досадливо хмурился и молчал как каменный.
Вот дурачок-то.
Марк прямо плавился от нежности, косясь на его сумрачную физиономию, но тоже молчал.
Когда в наступившей темноте они остановились возле придорожного мотеля, Йаке наконец решительно заявил:
— Я заночую в машине.
Марк был готов к такому повороту событий и немедля отозвался:
— Хватит придуриваться! Ты тут не поместишься. Боишься меня, что ли? Я тебя не изнасилую.
Он по-разбойничьи прищурился. Такой аргумент бил ниже пояса, но как раз этого ему и хотелось.
— Иди ты… — вяло огрызнулся Йаке, уныло вылезая из машины и открывая багажник, чтобы достать вещи. — Иди… вон в кассу, закажи два номера.
— Денег нет на два, — кротко предъявил Марк второй неоспоримый аргумент, изо всех сил пряча ликующую улыбку. — Можешь лечь на полу, так уж и быть.
Йаке только зубами скрипнул, и Марк не выдержал — рассмеялся.
*
19.. год, резервация Пайн-Ридж, штат Южная Дакота.
— Я старик, винчинчала-васичу, и время моё утекает. Но я любил любить, хотя почти позабыл о том, как это делается… Ты улыбаешься, и это хорошо. Я сболтнул такую несусветную глупость только для того, чтобы рассмешить тебя. Конечно же, я не забыл. Ваши Шина Сапа — Чёрные Рясы — всё время твердят о том, что влечение тел — это грех, но это не грех, винчинчала-васичу.
Наши тела созданы Вакан Танкой гармонично и соразмерно, и он вложил в них тягу друг к другу, чтобы ни одному живому существу не было одиноко. Чтобы холодная пустота не поселялась ни в чьём сердце, ибо нет ничего страшнее такой пустоты.
*
20.. год, мотель на федеральной трассе, штат Айова.
Конечно же, Йаке не лёг на полу. Он наверняка прекрасно понимал, каким идиотизмом это бы выглядело. Когда Марк вернулся из душа, он уже лежал на своей половине широченной двуспальной кровати, отвернувшись к тумбочке и замотавшись в простыню, как в кокон. Старательно делал вид, что спит, но его выдавало совершенно неслышное дыхание.
— Спящие люди так не дышат, — ехидно проронил Марк, аккуратно развешивая на спинке стула свою влажную футболку. — Они, как минимум, сопят.
Йаке старательно прикидывался глухонемым. Из-под верхнего края белого кокона торчали пряди его растрёпанных иссиня-чёрных волос, а из-под нижнего высовывались смуглые пятки. При его размерах закутаться в простыню как следует было просто невозможно.
Марк нечеловеческим усилием воли удержался от того, чтобы не пощекотать его за пятку, понимая, что с психу Йаке вполне способен врезать ему этой самой пяткой в нос. Он просто осторожно прилёг на свою половину кровати, собираясь дождаться, когда тот немного успокоится и расслабится.
Чувствуя себя настоящим охотником в засаде, Марк сам постарался дышать ровнее и наконец минут через пятнадцать с удовольствием услышал, как Йаке зашевелился, выпрастывая руки и вообще раскидываясь в постели повольготнее.
Марк открыл было рот, уже сформулировав первую невинную реплику: «Не жарко? Может, кондиционер включить?», как вдруг раздалась мелодичная трель мобильника.
Папа, конечно же!
И почему родители всегда так не вовремя проявляются?
Философски вздохнув, Марк взял телефон с тумбочки и несколько минут высокохудожественно и без зазрения совести врал папе, живописуя, как доброжелательно его встретили в летнем лагере и в каком аккуратном удобном домике поселили. И каким замечательным соседом оказался приёмный сын преподобного Лайтмана!
Про соседа, кстати, была сущая правда.
Йаке, вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову, пялился на Марка с лёгкой ухмылкой на смуглом лице. «Пускай насмехается, лишь бы снова не прикидывался бревном!» — с облегчением подумал Марк.
Нажав на кнопку отбоя, Марк уставился в его блестящие глаза, ожидая неминуемой и закономерной подколки. Но Йаке вдруг тихо сказал:
— Он тебя понимает… твой отец?
Марк растерялся и нахмурился. Собственно, папино понимание было для него совершенно естественным. Папа принял даже его ориентацию. Когда Марк осознал, что ему нравятся не девчонки, а парни, то сам объявил об этом отцу два года назад. Папа, конечно, огорчился, долго и осторожно пытался выяснить, не блажь ли это. Но когда Марк убедил его, что нет, не блажь, и показал умные публикации на эту тему в Интернете, Митчелл-старший повздыхал-повздыхал и смирился с выбором сына, никогда не досаждая ему бесполезными нравоучениями или угрозами засадить в психушку — как, судя по тем же Интернет-статьям, часто поступали другие родители.
— У меня самый лучший отец в мире… и я не хочу его огорчать, — честно ответил Марк.
— Если ты загремишь в тюрягу, он точно огорчится, — пробурчал Йаке и вскинул руку, едва Марк попробовал возразить: — Я помню, помню. Приоритеты.
Марк кивнул и сел на кровати, поджав под себя ноги. Простыня ему мешала, и он раздражённо её отбросил. Чёрт возьми, на нём всё равно оставались его голубые пижамные шорты, — если что, от Дакаскиса! — и изображать из себя какого-то там римского сенатора ему отнюдь не хотелось!
