Кровь уже не сочилась из ран на его груди, но они воспалились, кожа вокруг распухла, и, глядя на это, Марк снова почувствовал предобморочное головокружение. Нет, надо было срочно что-то предпринять, пока этот балбес не уморил себя!

Дождавшись, пока Йаке с жадностью напьётся, Марк решительно скомандовал:

— Сядь!

— Чего тебе? — с подозрением протянул Йаке, но послушно подчинился, усевшись на траву.

Марк сердито протянул ему пару капсул с антибиотиками — слава Вакан Танке, у него с собой всегда была дорожная аптечка!

— Пей давай, — сурово приказал он. — Теперь уже можно. Солнце всё видело. Ты невъебенно крут, чтоб тебя… Пей!

Но Йаке и не спорил. Он широко улыбнулся и губами собрал с ладони Марка эти капсулы — почувствовав прикосновение его губ, Марк сам едва не осел на землю.

Он склонился над Йаке, откупорив бутылочку с антисептиком — наконец-то, о Вакан, о Господи! — и принялся осторожно промокать раны стерильным тампоном.

— Сейчас в больницу поедем! — свирепо прорычал он, поспешно разрывая упаковку с пластырями. — Вакан Танке не требуется, чтобы ты тут от сепсиса загнулся! Не представляю только, что мне там врать… но что-нибудь совру.

— Я и не загнусь, — серьёзно заверил его Йаке. — Не загнусь, но ты… как скажешь, в общем, Пачаншихута.

— Я смотрю, Ви… или Вакан… или не знаю кто… всё-таки вселил в твою упрямую башку какие-то искры разума! — сварливо буркнул Марк, заканчивая обрабатывать раны и пряча лекарства обратно в аптечку.

— Ага, — вновь со всей серьёзностью согласился Йаке и вдруг поймал Марка за запястье, притягивая к себе. — Пачаншихута…. Спасибо, пила майа.

Марк закрыл глаза, чувствуя, что к горлу опять подкатывает солёный ком. А потом он почувствовал на своих губах шершавые тёплые губы Йаке, ласкающие его рот нежно и бережно… и понял, что сейчас точно грохнется в обморок, но уже не от страха, а от счастья.

Он опять потерял всякий счёт времени, забывшись в этом медленном и нестерпимо сладком поцелуе, но очнулся, как от толчка, и распахнул глаза, уставившись прямо в зрачки Йаке.

Взгляд у того был совершенно уплывающий, ужас какой томный и шальной, но Марк ему уплыть не дал.

— Кто я для тебя? — требовательным шёпотом спросил он. — Ты сказал, что я твой самый близкий человек… тут, у столба… но всё кончилось, и мы сейчас уедем… ты найдёшь своих родных, свой народ, ты добьёшься, чтобы тебя признали и приняли, это точно… ну а я? Я?!

Голос его зазвенел.

Йаке озадаченно моргнул:

— А я что, прогоняю тебя, что ли?

Марк облизал губы, всё ещё ощущая на них медовый вкус поцелуя — медовый, хмельной, кровавый… но сбить себя с мысли не дал.

— Я не желаю быть твоей маленькой грязной тайной! — сорванным голосом проорал он. — Слышишь?!

Йаке опять непонимающе моргнул, а потом вдруг разулыбался, и при виде этой улыбки Марк окончательно растерял всякое самообладание.

— Смеёшься?! — зашипел он, раздувая ноздри, но тут крепкая рука Йаке поймала его за волосы на затылке и легонько встряхнула.

— Не вкурю, о чём ты толкуешь, Пачаншихута. Солнце соединило нас. Солнце описало круг. Я вернулся сюда — с тобой. Уйду отсюда — с тобой. И буду с тобой… так что не понимаю, чего ты тут развыступался. Я, правда, ни фига не знаю, как всё это должно быть между парнями, чтоб правильно и клёво… но ничего, в Интернете посмотрю и научусь, — добавил он с озорным смешком, вновь сведя на нет всю торжественность момента, зараза, чёртов бешеный волк, дуб бесчувственный! В Интернете он посмотрит!

Марк всхлипнул и прошептал:

— Я тоже тебя люблю.

*

19.. год, резервация Пайн-Ридж, штат Южная Дакота.

— Уоштело! Я доволен, винчинчала-васичу. Если мои слова ложатся в твою память, о Вакан, почему бы и нет? Всё живёт в круге Бесконечного огня и движется по кругу. Придут дети детей лакота, и эти слова будут услышаны.

Надо мною покой и подо мной покой, и за мною покой, кругом со мною покой. Я, Анункасан Сапа, всё сказал вам. Хейапи!