В мэрии блуждали совсем разные люди – от мелких чиновников, вызванных на доклад к начальству, до известных всей стране персон. Аркадий помнил, как они вместе с приятелем рассказывали Ростроповичу с Вишневской, случайно оказавшись с ними в одном лифте, как лучше попасть в Белый зал. Знаменитости из числа творческой интеллигенции в лужковской мэрии появлялись часто. В коридорах можно было встретить Иосифа Кобзона, Сергея Михалкова, Аллу Пугачеву, Олега Табакова, Марка Захарова, Александра Калягина, Александра Градского… У Юрия Михайловича вообще было особое отношение к творческим людям…

Как во многих больших комплексах, и в московской мэрии существует почти вся инфраструктура, позволяющая работникам сэкономить свое свободное время. В течение рабочего дня здесь можно сдать одежду в химчистку, починить обувь, отправить бандероль, купить билеты на самолет и поезд, выбрать лекарство и, конечно, поесть. Одно из зданий мэрии почти полностью отдано под индустрию общепита. В нем две столовые, несколько буфетов, магазины, в которых можно купить себе на ужин почти все – от колбасы и коньяка до икры и конфет.

Тут же находится и совсем небольшое, всего мест на тридцать пять, уютное кафе, в котором в лужковскую эпоху любили пообедать с рюмочкой начальники среднего звена, например, руководитель протокольного отдела, начальник отдела писем и другие уважающие себя чиновники. Обедать в общей столовой эти люди считали ниже своего достоинства, а чиновничий график позволял перекусить не торопясь, с аппетитом. В буфете эту компанию, насчитывавшую в разное время человек восемь-десять, уже знали, специально для них сдвигали вместе несколько столов и резервировали к определенному времени.

Получалось, что поесть в мэрии можно было по-разному: в столовых и буфетах «для всех», в уютном кафе для тех, «кто знает», и в закрытой столовой для руководителей города, в которой они обедали, почти не отходя от своих кабинетов.

– А вы сегодня пиво решили пить? – Алексей выпил рюмку коньяка и укоризненно посмотрел на своих приятелей.

– Это мы разминаемся, целый вечер еще впереди, – Игорь сделал несколько глотков и поставил кружку на стол.

– Хуже нет, чем мешать, – Алексей кинул в рот лимонную дольку.

– Надо же! И это говорит любитель подливать себе водку в пиво, – Николаич откинулся на спинку стула.

– Когда это было!

В чиновничьем мире почти все подчинено законам иерархии, и обойти эти правила не могут ни сами чиновники, ни их улыбки и мимика, ни их водители и секретарши, и даже чиновничьи кабинеты вовлечены в эту игру власти.

Кабинеты московских чиновников, включая и кабинет Лужкова, на самом деле не отличались какими-то роскошными излишествами и были все примерно в одном стиле. Высокие потолки с лепниной по периметру и вокруг массивных люстр, деревянные настенные панели коричневатых тонов на высоту человеческого роста, стены «теплых» оттенков, в тон им современная добротная мебель под классику, двойные (для хорошей звукоизоляции) двери, отделявшие кузницу чиновничьих распоряжений от внешнего мира… На полу паркет и ковры.

На ближайших подступах перед кабинетами держали оборону просторные приемные, в том же стиле, но попроще, где доступ к первому лицу фильтровали секретарша, разнообразные помощники, а в некоторых случаях и охрана. В глубине кабинетов, за неприметными дверями прятались комнаты отдыха, где чиновники могли отвлечься от суеты городской жизни или просто подремать между деловыми встречами.

Кабинет Лужкова принципиально от кабинетов его заместителей не отличался, хотя, следуя законам иерархии, был заметно больше других. Кроме того, «первый» кабинет окружала VIP-зона, а фильтрация посторонних начиналась еще на дальних подступах. С двух сторон к кабинету можно было пройти только через милицейские посты. Внутри этой особой зоны находились старый зал заседания правительства, оперативное управление, которое напрямую докладывало мэру о чрезвычайных событиях в городе, и кабинет одного из первых замов.

Перед самой приемной главного кабинета стоял еще один милицейский пост, а в самой приемной всегда была охрана в штатском. Приемная, если Лужков был на месте, жила бурной жизнью: помощники, исключительно мужчины, гости, телохранители, некоторые из которых со временем стали для Юрия Михайловича ближе всяких советников.

Было у «первого» кабинета и еще несколько особенностей, скрытых от посторонних глаз. Рядом с приемной между этажами двигался персональный лифт, доступ к которому имели только избранные. Прокатиться на нем можно было с помощью специального ключа, которым обладали всего несколько человек во всей мэрии. Из самого кабинета можно было попасть в библиотеку, где Лужков принимал близких друзей, иногда давал телевизионные интервью. Побеседовать с мэром среди фолиантов считалось знаком особого доверия. Тайные, еще генерал-губернаторские, коридоры вели из кабинета в закрытую столовую и торжественные залы, где принимали официальные делегации.

Сам главный кабинет мэрии был очень вытянутым. Если войти в него со стороны приемной, то в глаза сразу бросался огромный длинный стол для совещаний, перпендикулярно которому у дальней стены стоял рабочий стол Лужкова. На стенах несколько гравюр старой Москвы, на столе Лужкова большой глобус.

Рейтинг кабинетов зависел не только от размеров, но и от близости к самому главному из них. В VIP-зоне пятого этажа, кроме кабинета Лужкова, был еще только кабинет его первого заместителя по городскому хозяйству. Его занимал Борис Никольский, долгие годы действительно являвшийся первым человеком после мэра. Неслучайно, что именно его кабинет оказался ближе всего к градоначальнику. Со временем личности людей, сменивших Бориса Васильевича, мельчали и уже не имели такого влияния на жизнь города, но расположение кабинета первого заместителя мэра по городскому хозяйству оставалось неизменным до самой отставки Лужкова.

Вообще, фигура Никольского была особенной. Высокий, широкоплечий, с большой головой, седыми волосами, с немного неуклюжей походкой – он был неуловимо похож на Бориса Ельцина.

Каждый будний день в девять часов утра Никольский проводил у себя в кабинете селекторное совещание с городскими службами. Человек пятнадцать сидело прямо за столом в кабинете, а остальные докладывали по громкой связи из разных концов города о том, сколько газа сожгли за сутки на освещение и отопление мегаполиса, сколько вывезли снега, где прорвало водопровод…

Прессу на эти внутренние совещания не допускали, за исключением агентства, в котором работал Аркадий. И заботливый начальник решил обкатать своего нового сотрудника, доверив ему канализационные трубы и мусорные свалки. Для молодого журналиста это было настоящее испытание. Селектор начинался ровно в девять. Опоздать нельзя было ни на секунду, потому что двери кабинета закрывались, и тогда прорваться было уже невозможно. Привыкший к свободному графику Аркадий, до этого не придававший значения минутному опозданию, выскакивал как ошпаренный из метро «Охотный ряд», смотрел на уличные часы, которые показывали уже без семи девять, и в ужасе несся вверх по Тверской, чтобы не опоздать. Переходя с быстрого шага на бег и обратно, весь потный от стремительного движения и страха не успеть, он сворачивал за угол Красного дома и вбегал во второй служебный подъезд. И тут его ждало новое испытание: в холле перед гардеробом к двум лифтам выстраивалась целая очередь из спешащих на работу чиновников, простоять в которой можно было минут десять. Аркадий сбрасывал в гардеробе куртку и пешком, из последних сил мчался по широким лестничным пролетам на пятый этаж, где у подоконника его уже караулил бдительный руководитель.

Ворвавшись с «последним звонком» в кабинет, он плюхался на стул в дальнем конце стола под пальмой и несколько минут приходил в себя. Побегав так около месяца, Аркадий на всю жизнь научился рассчитывать время, решив для себя, что лучше на пятнадцать минут раньше проснуться, чем нестись всю дорогу, высунув язык.