Стив эгоистично пожалел, что вообще о чем-либо спросил. Тот единственный пронимающий его до чертиков кошмар вдруг оброс реальностью, выбрался из глухой тишины снов наружу. Стив закаменел, заиндевел так, что ему казалось, что он рассыплется осколками, если его кто-то тронет.

Брок высвободился из его рук и повернулся лицом, прихватывая его за волосы на затылке.

– Чего ты там себе навыдумывал, Роджерс? – рявкнул он, выводя его из ступора. – Я тебя люблю, Стив, – добавил Брок, ласково погладив его по лицу. – И одновременно с тобой я чувствую то, о чем тебе сказал и… Мне страшно, что с тобой может что-то случиться, раз я как будто снова кого-то ищу. Я без тебя жить не буду, Роджерс, – серьезно предупредил он.

Наверное, Стив должен был сказать что-нибудь вроде: «Не смей так говорить, жизнь на мне не кончается», но он в своей собственнической ревности недалеко ушел от самого Брока.

– Ничего со мной не сделается. Ванда до сих пор никого не чувствует и не чувствовала, не накручивай себя, – сказал он, целуя потянувшегося к нему Брока в губы.

Его поведение стало объяснимым и понятным, хотя Стива здорово тревожила эта история про «опять те ощущения».

– Оскверним еще разок тот ужасный диван? – предложил Брок, отстраняясь, и сверкнул глазами, обрастая шерстью.

Стив, понадеявшись, что сознательный Джек постоит на стреме, молча потащил его в тренерскую.

***

Брок с Баки продолжали соблюдать вооруженный нейтралитет, как два генерала враждующих стран, которых загнал в угол кто-то третий. И если раньше Баки чаще всего уступал, по неведомой причине опасаясь связываться с Броком, то теперь начал скалиться в ответ.

Они уже не расходились по разным углам дома, а начинали переругиваться, как сварливые супруги, пока Стив, у которого такими темпами вскоре должна была развиться мигрень, не знал, чью сторону принимать.

Поводом для ссоры могло послужить все, что угодно. Стив очень подозревал, что им и повод был не нужен, но для отвода глаз они находили оправдания для своих свар. Ни Брок, ни Баки при этом по-прежнему не перекидывались, хотя Стиву иногда даже хотелось, чтобы они оба сменили облик и погрызлись так. Животные, как он успел понять, легче находили общий язык, чем люди.

Затем Баки вдруг перестал при Броке сдерживать свой тактильный голод. Когда он впервые привалился вечером к плечу Стива, Стив почти ждал драки, однако Брок, сидевший от него по другую сторону, сверкнул глазами, но почему-то смолчал. Получивший высочайшее дозволение от «владельца» Баки моментально вернулся к их прежней, еще довоенной манере общения, от которой Стиву теперь подчас становилось неловко. Он прекрасно помнил, что чувствовал к Баки тогда, когда он был единственным светлым пятном в его жизни, как хотел от него не этой близкой, но все-таки дружбы, а другого. Совсем другого.

Затем тактильный голод Баки вдруг переполз и на Брока тоже, и Стив, чувствуя, что ни черта не понимает в жизни, наблюдал как-то вечером, как они, заняв вдвоем диван, соприкасаются ногами и молча сверлят друг друга взглядами. Взгляды были далекими от обожания, но по сравнению с самым началом их «взаимодействия» это был уже прогресс. Они напоминали двух котов, которые вдруг оказались на одной территории и теперь безостановочно проверяли границы дозволенного друг с другом.

Брок по-прежнему перекидывался крайне редко и исключительно в постели, будто успокаивал этим Стива, и по-прежнему периодически нервно потирал грудь, но, по всей видимости, понемногу свыкался с ощущениями. Баки, отвоевавший себе место в доме, тоже притих, привычно крутился большую часть времени вокруг Стива, неизменно исчезая из виду, едва только к Стиву подходил Брок, словно не хотел ни видеть, ни слышать ничего личного.

Воцарился хрупкий шаткий мир, и Стив, глядя на все это, почти готов был вздохнуть спокойно, но в жизни так просто не бывало. Постоянная близость Баки, его запах, волей-неволей оседавший на коже, на который даже Брок уже перестал реагировать, его тревожили. Баки всегда был красивым, но теперь, когда юношеская смазливость переросла в жесткую, хищную привлекательность, Стива начало пронимать уже всерьез. Вот только одновременно с тем он по-прежнему до безумия любил Брока и застарелые, едва ли не вековой давности, неправильные теперь чувства к Баки пытался давить в зародыше.

Неизвестно, чем бы все это закончилось – каждый из них дурел и дурил по-своему – если бы не одни за другими произошедшие события.

В тот день к Фьюри приезжала очередная делегация из кучки политиков. Таких в последнее время было много – всем внезапно понадобился практически устроивший государственный переворот директор ЩИТа, а Фьюри старательно демонстрировал лояльность ко всем сразу и никому не отказывал. Стива он при этом по-прежнему держал подальше от выступлений, за что тот был ему благодарен, зато Брока с отрядом постоянно таскал с собой, быстро переназначив его в свою свиту телохранителем.

Стива невозможность вмешаться во что бы то ни было с участием Брока напрягала, но приходилось с этим мириться, как сам Брок мирился с его редкими, конечно, но одиночными заданиями.

Этот день должен был пройти так же скучно, как и все остальные, но все пошло не по плану. Стив наблюдал за приехавшими «гостями» из окна кабинета, привычно отслеживая глазами Брока, когда площадку перед зданием заволокло дымом.

Послышались звуки стрельбы. Выронив чашку, которую держал в руках, Стив моментально перескочил через стол и кинулся наружу, проклиная тех, кто выдал ему кабинет на двадцать восьмом этаже.

К тому времени, как он, перескакивая через лестничные пролеты, добрался до площадки, дым уже почти рассеялся. СТРАЙКовцы, до того охранявшие трусливо сбившихся в кучку политиков, деловито стаскивали в общую кучу тела нападавших. Брок, придавливавший к земле Фьюри, которого он прикрыл собой, целый и невредимый на вид, оказался чуть в стороне. Перед ним стоял Баки, удерживавший за голову вяло трепыхавшегося человека, запакованного в сложный черный костюм по самые глаза. Куртка на Баки оказалась прорезана на левой руке до самой кисти, но едва ли хоть какой-то нож мог повредить металл. На мгновение Стиву показалось, что он заметил шерсть на ушах Баки, но это могли быть и остатки все еще клубившегося дыма.

Стив и шагу сделать не успел, как Брок вдруг оброс шерстью, ошарашенно глядя на Баки, который, свернув попытавшемуся вырваться пленнику шею, молча бросил труп перед ним и, развернувшись, двинулся прочь.

– Рамлоу, хорошая работа, конечно, но, может, уже встанете с меня?! – прошипел придавленный Фьюри.

Стив помог Броку подняться на ноги. Брок, выглядевший так, будто его хорошо приложили по голове, молчал, то обрастая шерстью, то возвращаясь к человеческому облику.

– Ты как? – спросил Стив, взглядом убедившись, что все остальные тоже целы.

– Порядок, – резко отозвался Брок, уперся взглядом в труп, который ему под ноги бросил Баки, и сплюнул в сторону.

Стив сильно сомневался, что действительно «порядок», но настаивать не стал, зная, что Брок, если захочет, поделится потом, предварительно обмозговав все самостоятельно.

Фьюри после этого вполне официально принял Баки в ЩИТ, но теряться из виду ему пока запретил. Ему не нравилось не знать, каким дуалом является Баки, так что Стив по-прежнему считался почти добровольным надсмотрщиком.

Сам Стив, искренне благодарный Баки за спасение Брока, думал, что хотя бы после этого они все-таки сблизятся, но все случилось ровно наоборот. Брок сухо поблагодарил Баки за вмешательство, Баки сухо кивнул, и они взаимно перестали обращать друг на друга внимание, избегая даже в одной комнате друг с другом находиться. Стив, которого эти двое тянули в разные стороны, опять превратился в проклятый японский столб. В воздухе витало напряжение, нараставшее с каждым днем, как грозовая туча на горизонте.

Если Брок его целовал, то минут через десять после непременно объявлялся Баки и хлопал его по плечу. Затем снова появлялся Брок, Баки, Брок, Баки, и эта чертовщина творилась целыми днями. На прямые вопросы в духе: «Какого хрена здесь происходит?» они или не отвечали, или наивно хлопали глазами, делая вид, что не понимают, о чем вообще речь, и Стив терпеливо пытался ловить дзен, списывая все происходящее на какую-нибудь бешеную внутреннюю зверюшку.