Для посвящения Амыр явился к Муклаю во сне, примерно за два года до появления Штефана у них в доме. Тогда Георг с утра распознал, что из дома во двор вышел шаман. Не по внешнему виду, а по глазам понял. Взгляд у Муклая стал похож на взгляд Амыра. Да и в разговоре изменился он, осознаннее стал говорить, а по пустякам вообще молчал. Лишь через месяц объяснил он Георгу, что способность у него появилась молча разговаривать.

Муклай внимательно вгляделся в Штефана своими небольшими тёмными глазами. Его сухое, скуластое лицо излучало уже привычное спокойствие. Как будто уловив правильный момент, он тихо, но чётко, с нотой радости за мирно ушедшего друга, произнёс:

– Георг умер в мире с собой. Он достойно прошёл свой жизненный урок и был спокоен тем, что некоторые вещи, которые он желал тебе передать, ты получишь, и они не пропадут. В тот момент, когда его сердце перестало биться, ты сам узнал от него о его смерти.

Хотя Виктор уже привык к мистике этого места, но всё же его глаза вновь расширились, и по телу пробежала дрожь. Он повторил про себя последнее сказанное Муклаем предложение и вопросительно бросил взгляд на Штефана.

– Да, в мае. Он пришёл ко мне во сне и попросил приехать к нему, но почему-то приехать только сейчас. Приехать для того, чтобы забрать некоторые вещи, лежащие в его доме, а также вернуть то, что когда-то отнял. Последнего я тогда не понял, – так же спокойно произнёс Штефан. Новая волна гусиной кожи прокатилась по телу Виктора.

Муклай не стал заострять внимание на незаданном вопросе Штефана, сказав лишь:

– Ну, раз он так сказал, значит, вернёшь, а может, и вернул уже. Время даст знак, и сам всё поймёшь. Вот ключ, держи. Теперь он твой, – вынув из выдвижного ящика стола ключ от двери, Муклай протянул его Штефану. – Заберёшь его себе. Дом не закрыт. Георг никогда не запирал дверь на замок.

Штефан держал в руке, разглядывая, как драгоценный камень, абсолютно новый и к тому же простейший ключ для навесного замка. Затем зажал его в ладони и прижал к груди. Виктор понял, что передача ключа есть ни что иное, как получение разрешения от обоих стариков войти в их мир и стать частью их жизни, включая те загадочные вещи, которые должен будет забрать Штефан из дома покойного Георга.

– Всё, что он для тебя приготовил, лежит в таком же ящике, в столе. Найдёшь сам. Ты был в его доме. Теперь это хоть и не официально, но твой дом. Если желаешь, то можешь сегодня там спать. Ну, а если не сможешь, то у меня постелено. Много рассказывать нечего. Перед уходом он сказал, что с благодарностью осознаёт тот урок, который предоставила ему жизнь, что он счастлив тем, что судьба забросила его так далеко от родины и именно здесь дала ему возможность встретиться с внуком, – кивком головы Муклай указал на Штефана. – И в конце он сказал о том, что когда-то в этом месте ему помогли выжить. И он, в этом же месте, помог выжить тебе. Ну и тебе, Штефан, также уготовлен урок. Тебе тоже предстоит кого-то спасти, – Муклай сделал небольшую паузу, отпив из кружки чаю. – Возможно, это связано с тем, что тебе говорил во сне Жора. Видимо, ты когда-то кого-то обидел или обокрал и должен будешь вернуть нечестно отнятое. Ты сам должен в этом разобраться. Последнее, что сказал Жора, звучало так: «После того, как Штефан приедет ко мне на могилу, в его жизни, связывающей его с этим местом, начнётся продолжение». Я думаю, что смысл его слов в том, что ты, получив те вещи, которые он приготовил для тебя, полностью изменишь твоё мышление и вообще жизнь. Для тебя начнётся новый виток в развитии души, и вся твоя деятельность пойдёт совсем в другом направлении. Это моё предположение, и не больше. После тех своих слов Георг улыбнулся и закрыл глаза. Он придерживался древнего способа ухода в иной мир. Он не желал быть закопан в земле и просил меня сжечь его тело по древнему славянскому обычаю. Я выполнил последнюю волю покойного. Два дня горела крада. Костёр, на котором сжигают покойного, уносит душу, вместе с языками пламени, в небо, к роду. Тело, сгорая в огне, быстро теряет связь с душой и освобождает её, давая возможность эволюционировать дальше. Закопанное в землю тело долго разлагается и долгое время, хоть и на тонком волоске, но связывает душу с землёй. А душа Георга уже давно с родом, а может, уже и родилась в новом теле. Холмик со столбиком, для памяти о нём, стоит на могилках, неподалёку от могилы Амыра. Как встанешь у ног, то по правую руку, шагов двадцать. Они были хорошими друзьями. Сварщик в селе пообещал сделать оградку. Краска у меня в сарае есть, как будет оградка, покрашу, и будет у Георга привычная могилка. Я там лавочку сделал, можешь посидеть и пообщаться с дедом.

Прах, оставшийся от Георга, он попросил развеять на той самой поляне, где старая берёза. Ты знаешь, где. Это я тоже исполнил. Могилка его больше символична, ведь в ней никого нет. Но, если есть памятный столб с его именем, значит, существует и связь для общения. Если желаешь, схожу с тобой. Нет, сходи сам.

Глядя на Штефана, Виктор не верил в то, что он мог понять всё сказанное Муклаем. Он хотел верить, но в этом было столько мистики, с которой обычный городской человек практически не сталкивается. Ведь Муклай рассказывал долго. И слова, они были не простые, какие мог бы понять иностранец, имеющий небольшой запас русских слов для общения. Даже то, чему он сам сегодня был свидетелем и видел, как Штефан, без всяких научных объяснений, общался с Муклаем, не давало Виктору покоя. Он уже хотел спросить Штефана, не требуется ли ему перевод, но тот опередил его, ответив Муклаю на немецком:

– Спасибо тебе, Муклай, спасибо за всё, что ты сделал для моего деда. Но я схожу к могиле сам. Я попрошу Виктора, может, он сходит со мной. Посидим там, у могилы, и вернёмся к вечеру, – повернувшись к Виктору и увидев его большие удивлённые глаза, Штефан попросил: – Сходи, пожалуйста, со мной на могилку. Тут, по тропинке вдоль ручья, это недалеко.

Они вышли на край леса, ещё оставаясь в освежающей тени деревьев. Перед ними, в низине, лежала деревня, уже залитая утренним солнцем. С минуту они молча постояли, наблюдая лёгкую, размеренную и уютную деревенскую суету. Сверху, с пригорка, была очень хорошо видна вся деревня, до самой реки.

– Как приятно наблюдать за этим покоем и красотой, – произнёс Виктор. – Так хорошо, сразу детство вспомнилось.

Штефан осмотрелся и пошёл по тропинке вправо. Виктор поторопился за ним, понимая, что ему не терпится найти памятный столб своего деда, и, вероятно, он обдумывает и переживает эту предстоящую встречу, как встречу с живым человеком. Когда они прошли несколько десятков шагов, перед их взглядом появились оградки могил.

– Вот и пришли, – произнёс Штефан, остановившись у одной из могил. Оглядевшись по сторонам, он произнёс почти уверенно: – Кажется, это было с этого края. – И, указав рукой направление, сказал: – Если мне не изменяет память, то это должна быть она. Могила Амыра.

Они прошли между нескольких могилок, и Штефан остановился у одной.

– Да, это она. Здесь похоронен Амыр. Прочти, пожалуйста.

Обратившись к Виктору, Штефан продолжал идти и на ходу, чуть слышно, считал шаги. Виктор прочёл имя и дату смерти.

– Ты, наверно, как и я, заинтересовался отсутствием даты рождения? – уходя дальше, спросил его Штефан.

Виктор, догнав его, предположил:

– Я думаю, что никто точно не знал, когда он родился. А те, кто знали, давно умерли. В те времена, тем более здесь, в глуши, вдали от цивилизации, записывать дни рождений приходило в голову в самую последнюю очередь.

Штефан внезапно остановился у могильного холмика со столбиком, рядом с которым рос какой-то куст. На столбике чем-то было выжжено имя «Георгий» и дата смерти. Поняв, что его спутник стоит у могилы своего деда, Виктор остановился в нескольких метрах, облокотившись на оградку соседней могилы, и, не желая тревожить двух нашедших и потерявших себя здесь, на Алтае, иностранцев, просто стоял и наблюдал. Он ещё не знал всей предыстории того, как Георг оказался, прожил всю свою жизнь и был похоронен здесь, на Алтае. Он имел лишь пару своих догадок по этому поводу. Можно было бы предположить, что во время войны Георг оказался в плену, а после, не важно, по каким причинам, остался в СССР. С другой стороны, трудно представить, как европеец, пусть даже военнопленный, оставшись жить в Советском Союзе, очутился в такой глуши, вдали от цивилизации. Он мог бы жить в каком-нибудь городе, это было бы логичней. А может, он был в этих местах в заключении и не имел права выехать за пределы региона.