Пока подруги снимали верхнюю одежду и сдавали ее в гардеробную комнату, я с посыльным работающим при заведении отправила короткую записку маркизу, о том, что вынуждено задержусь. Поправив макияж у старого зеркала в раме из красной бронзы, мы отправились искать свободный стол. Ресторация была переполнена; купцы, заключившие удачные сделки, на ярмарке можно было торговать не только в розницу, но и оптом, и многие торговцы именно здесь находили клиентов на весь следующий торговый сезон; покупатели довольные своими приобретениями; проголодавшиеся продавцы, отмечающие пополнение кошельков. За одним из столов было несколько свободных мест, и осмотрев на предмет угрозы будущих соседей по трапезе я смело направилась к ним. Между столами оставались только узкие проходы и поэтому к вожделенному столу мы шли гуськом, я, Теана, которая то и дело отбивалась от рук норовящих хлопнуть ее по попке, и Нори, державшая руку на тонкой перевязи шпаги и испепеляющая взглядом тех, кто просто поднимал на нее свои глаза. Широко улыбнувшись я с шумом отодвинула стул и без приглашения села, девушки последовали нашему примеру. Подозвав запыхавшуюся официантку и на пальцах показав, что нам помимо дежурного блюда, жаркого из кабана с тушеной капустой, нужно еще три кружки светлого эля, дождалась кивка и улыбнулась соседям по столику.

— Благородные господа не откажутся составить компанию простым девушкам? — спросила я кокетливо порхая длинными белыми ресничками и роняя пышное декольте в сторону одного из них продолжила, — Мы страстно проголодались и с удовольствием отведали бы чего-нибудь остренького.

— Дело говоришь подруга, — присоединилась к моей игре Теа, в отличие от Нори, одетой мужчиной, она могла поддержать мой двусмысленный диалог в открытую, и тряхнув рыжими кудряшками подсела поближе к крайнему мужчине. — Благородным нессам просто необходимо усладить свои потребности.

Расторопная официантка расставляла эль и приличествующую ему закуску — маленькую глиняную плошку с подсоленными сухариками, стружкой красной рыбки и сушеным острым перчиком. Мужчины молчали словно набрали воды в рот, лишь приглянувшись между собой да продолжая не торопясь попивать пенный напиток. Нори заговорила третьей и не садясь, закинула острое сушеное колечко в рот и с хрустом принялась жевать: — Дык, может они не по девкам вовсе, — вставила свои пять серебрушек герцогиня, — уж больно молчаливы. Да еще и на таких красоток не западают. Пожалуй, вот этот ничего будет, мой размерчик. И плюхнулась на колени сидевшему с краю мужчине. Он поймал ее взгляд, громко рассмеялся и смачно поцеловал в губы.

Двое других отмерли и притянули нас к себе. Удобно устроившись на коленях своего — я закинула руку ему за шею и слегка прикусив мочку уха прошептала. — Так как на счет остренького, любимый?

*Спо́рран (гэльск. sporan) — поясная сумка-кошель, чаще всего кожаная, носимая на поясе, на ремне килта или на отдельном узком ремешке или цепочке.

**Тэрлэг — подстрекательница, шотландское женское имя.

***Пая́цы — клоуны, шуты. Комедийный персонаж старинного народного театра.

****Чавела — девушка-цыганка.

***** Эталаж — выставка товаров, витрина.

Уважаемые читатели, как бы не грустно мне было заканчивать историю Соль, она подходит к концу. До финала осталось едва ли пяток глав. Восполняя эту потерю, я начала третью книгу, про Теану и Себастьяна, следите за обновлениями, лайкайте и комментируйте.

Спасибо за то, что со мной.

Ледяной ветер трепал скорбные, темно-фиолетовые стяги. Полотнища государственных флагов были приспущены не только на главной площади или в столице государства, траур был повсеместным. Весь Ориум скорбел сегодня. Особенным указом Его Величества Цесса Себастьяна Виверна отныне и до скончания времен в этот календарный день, будет Днём поминовения всех усопших героев Ориума; тех, кто отдал свои жизни на полях сражения, на тайной или явной службе Отечеству; со внешними или внутренними врагами; в открытом бою или тайном противостоянии: всех, кто когда-либо сложил голову за Родину, за Отчизну, за Цесса. Это был день битвы в Израиловом ущелье.

Площадь, на которой еще несколько унов назад проходила грандиозная ярмарка, которая была полна яркими цветами, громкой музыкой, толпой праздного люда — сегодня тоже была заполнена. Темные скорбные одежды, зажжённые магические свечи, тишина от края и до края.

Десятки…

Сотни…

Тысячи граждан пришедших на церемонию…

Открытие поминального монумента с этого мгновения именуемого Столбом Памяти проходило под хоровые песни прощания. Его Величество сам зажег огонь на навершии гранитного памятника и яркое пламя скорби осветило толпу.

Теперь оно негасимое будет гореть вечность.

Я стояла недалеко от помоста, на котором расположилась монаршая чета, Тристан стоял рядом, переплетя свои пальца с моими. Его лицо, впрочем, как и лица многих окружающих нас людей выражали искреннюю скорбь, светлая печаль окутала толпу, словно бледно-фиолетовым туман. Виверн произнес проникновенную речь о чести, долге, горе, расплате, и цене, которую порой приходится платить за амбиции, нечистоплотность, гордость и самомнение. Многие из пришедших оставили у основания Столба скорбные розы*. Анастатика всегда была поминальным цветком, но никогда еще я не видела это растение в таком количестве.

За ужином царила печальная атмосфера, но печаль эта была светлая, словно то, что до сих пор держало любимого в напряжении, растворилось вместе с лиловой дымкой на опустевшей площади. Свеча горела всю ночь, и лежа в кровати, я крепко обнимала любимого, и не представляла, как же я раньше жила без него, а тот в ответ с благодарностью принимал мои целомудренные объятия и шептал мне слова любви и обожания.

Добродетельная ночь сменилась жарким, грешным утром. Я металась в полусне от горячего напряжение свившегося змейкой у меня пониже живота, мне снились совершенно невообразимые, наполненные откровенными ласками сны, которые дарил мне любимый, доводя моё желание до безумия. В то мгновение, когда накал восторга достиг края и выплеснулся наружу, приводя мое тело в состояние эйфории я распахнула глаза и увидела, как Тристан, смотрит на меня. Его голова покоилась между моих коленей, а язык, губы, зубы и пальцы творили что-то невообразимое с моим плавящимся телом. Я стенала, кричала и хрипела, требуя ещё. Я сгорала в пламени страсти. Внутренняя сторона бедер стала невероятно чувствительна, любое прикосновение к моим влажным лепесткам вызывало агонию жажды, мне хотелось еще, больше, мне хотелось его в себя, о чем я тут же заявила, требуя и прося одновременно.

Руки Тристана давно царапали когтями, синие глаза полыхали сапфировым огнем безумной страсти, вылизывая плоть, он урчал и вибрировал, не дожидаясь, когда я приду в себя от ослепительного оргазма, который в полусне был ярче и ослепительнее, он вошел в меня, пронзая горячей, твердой величиной. Я тихо закричала, поддаваясь ему на встречу, готовая принять его сейчас сильнее, чем мгновением ранее, еще…Он пронзал меня, входя и выходя, танцуя древний танец страсти, снося все преграды, заботы, осуществляя мечты. Я обняла его за плечи, царапая спину острыми ноготками, зарывалась пальцами в медный шёлк его волос, кусала ключицы, целовала губы, а поймав в плен язык уже не отпустила его. Восхитительное напряжение нарастало с большей силой, мне хотелось, чтобы состояние перед эйфорией не заканчивалось, тянулось как можно дольше, отсрочивая момент кульминации. Тристан протиснул руку между нашими слившимися телами, нашел горячую, мокрую жемчужинку и нежная круговая ласка, нажим и я парю и содрогаюсь. Пару раз он вторгается еще глубже и отчаянней и присоединяется к моим стонам, громко рыча: «МОЯ».

Я проваливаюсь в полный неги сон, бережные объятия размыкаются и мне слышится что-то про дела и обед, но я не в силах открыть глаза и мычу что-то невразумительное. Просыпаюсь я уже когда солнце упрямо пробивается сквозь неплотно задернутые шторы, они оставляют маленький зазор для жёлтого лучика, и тот беспрепятственно проникает в мой сон, щекоча щеки теплой лаской. Я сладко потягиваюсь и с удивлением обнаруживаю, что еще очень рано, и во сколько же тогда ушел маркиз?