Она услышала, как Виктор произносит запирающее заклинание, а потом просит у нее прощения. Снова и снова. А она срывает горло, кричит и бьется в закрытую дверь.

Три года назад Блейз уговорил Драко сходить в одно магловское место. Вернее – не так. Он соврал ему, сказав, что покажет следы бывшего портала неподалеку от Кингс-Кросс, и Драко повелся, потому что не ждал от Забини никакого подвоха. Но они не пошли на вокзал, наоборот, с каждой минутой уходили все дальше и дальше от жилых районов, и в какой-то момент Малфой начал беспокоиться, что сейчас они заблудятся окончательно.

Место, в которое Блейз привел его, выглядело, как магловское, и было таковым, поэтому расплачиваться за ложь ему пришлось долгой малфоевской истерикой.

Он боялся подумать, что скажет отец, когда узнает об этом. Ничто, ничто не могло заставить Драко появиться в подобном месте. Не было уважительных причин, их не существовало.

Но каким-то непостижимым образом Драко заворожила общая картина. Поле, простирающееся на мили вперед, большое темное небо с крупными звездами, гигантский шатер, под которым на пластмассовых стульях сидели маглы. Их было так много: взрослые и совсем юные, уродливые и красивые. Драко никогда в жизни не видел так много маглов рядом с собой. И в какой-то момент он поймал себя на мысли, что любопытство пересиливает страх.

Никто не обращал на них внимания. Они с Блейзом протиснулись сквозь толпу и сели в проходе на два обшарпанных стула. Надо ли говорить, что Драко чувствовал себя так, словно сидел на пороховой бочке? Он боялся каждого шороха и испуганно озирался по сторонам, обнимая себя руками.

Они были совсем детьми, а это место – как потом объяснил Забини – называлось «кинотеатр под открытым небом», где на большом экране транслировали видеозапись.

Драко прежде не думал, что что-либо в этой жизни может его так сильно завлечь. Когда фильм начался, он пропал. Он погрузился туда, в мелькающий на бледном фоне мир, в каждого героя, который был словно живым, словно стоял перед ним и разговаривал, обращаясь не к кому-то конкретно, а лично к Драко.

Там была стрельба и кровь, много криков и люди, падающие от выстрелов на землю, как куклы. Все казалось таким реалистичным, настоящим, и трудно было поверить в то, что маглы, создавшие все это, не владеют магией и даже не знают о ней.

Так вот, сейчас все было в точности, как в том фильме. Наверное, со стороны выглядело впечатляюще, но внутри, в обломках лестничных перил и разбитых стекол – страшно.

Драко слышал, как кричали малыши, когда они шли по коридору школы, занимая его собой целиком. Внезапно деление на факультеты сошло на нет. Это были малыши. Просто дети, которые плакали, пугаясь громких звуков и дыма.

Беллатриса сочла забавным, если она будет поджигать все на своем пути.

«Зачем ты это делаешь?» – хотел спросить он, но отчетливо понимал, что ответа не последует. У тетки не было цели. Она делала это, потому что ей нравилось это делать.

Поэтому Драко просто шел, окруженный четырьмя Пожирателями, и чувствовал, как прилипают к затылку взгляды. Он не смотрел в ответ. Шел, понимая, что не выдержит, если наткнется на знакомое лицо. На Забини, Нотта, Асторию. Мерлин, да даже если на гребаного Уизли наткнется – не выдержит. Теперь, когда маска была сброшена и не осталось ничего, что можно было бы скрыть, он не хотел видеть, какими взглядами его провожают.

Не смотреть было довольно легко, ведь у него перед глазами стоял образ заплаканной Грейнджер. Умоляющей Грейнджер. Признающейся ему в любви Грейнджер. Эта дура решила, что теперь самое время. Когда все разваливается на куски. Совсем скоро не останется ничего ни от ее чувств, ни от этого мира – порой скучного, убогого, но спокойного, тихого мира. Но эта дура, она останется. Под веками, в горле, на каждом сантиметре кожи – останется.

Он зажмурился и зашагал быстрее. Кто-то с громким криком упал позади – от заклинания упал. Драко не обернулся, ему было страшно узнать лицо. Ему было страшно заикнуться о том, что в этой школе никого, блять, трогать нельзя.

Дверь кабинета выросла перед ними, как полотно. Он распахнул ее без стука, ступил внутрь, слыша, как шуршит по полу платье Беллатрисы, когда она входит следом, как захлопывается и запирается на заклинание дверь.

– Добрый вечер, профессор, – сказал он громко, не узнавая собственного голоса. Он стал железным и бесчувственным, как засохший в горшке цветок.

Макгонагалл уронила на пол пузырек с чернилами. Из ее задрожавших рук выскользнула палочка и пролетела мимо Малфоя в ладонь Пожирателя.

Драко ждал ее взгляда. Ждал, когда она посмотрит на него с ужасом, но, черт бы ее побрал, она была бы не Макгонагалл, не декан факультета Гриффиндор, если показала бы им свой страх.

– Что вы здесь делаете? – воскликнула она, вскочив. Фенрир за секунду оказался рядом и, прижав ладонь к плечу старухи, опустил ее обратно в кресло.

Драко взял свободный стул, развернул его спинкой вперед и уселся, свесив вниз руки с зажатой в пальцах волшебной палочкой.

Лицо профессора напряглось, челюсть сжалась. Драко вдруг стало жаль ее. Он никогда не питал теплых чувств ни к одному из учителей, но сейчас до него дошло, насколько она стара и беспомощна без своей палочки, без директора и святого Поттера за спиной.

– Не бойтесь, нам всего лишь нужно кое-что уточнить, – любезно ответил он.

Макгонагалл презрительно осмотрела его, потом сидящую на столе Беллатрису, которая выглядела так, словно пришла сюда поболтать с ней о погоде. Снова перевела взгляд на Драко.

– Ты... гнусный, маленький...

– Ай, – Драко цокнул языком. – Разве можно так говорить со студентами? Где же ваши манеры, профессор?

– Убирайтесь вон из этой школы, иначе директор...

– К слову о нем, – Драко на самом деле пытался поверить, что ему весело вот так говорить с ней. – Мы его уже обыскались, честно говоря. Даже в кабинете смотрели. Случайно все там разнесли, но старика и след простыл. Как и Поттера. Куда бы они могли деться, вы не в курсе?

Макгонагалл улыбнулась, в глазах заблестела издевка. Вероятно, старуха поняла, в чем ее козырь.

– Понятия не имею.

– Думаю, мы не слишком вежливо спросили.

Драко кивнул Фенриру. Тот вцепился в волосы Макгонагалл, и от ее резкого вскрика Малфой вздрогнул.

Что она сказала бы? Что сказала бы Грейнджер? Начала бы кричать, не иначе. Молотила бы кулаками по его груди или ткнула бы палочкой в лоб и, вздернув высоко подбородок, выдвинула бы требования.

Но здесь не было Грейнджер, ее не могло тут быть, и теперь ничто из ее слов не имело значения. Он делал это, потому что должен был. Он делал это, потому что ни одна из потраченных минут на разработку плана не будет упущена. Он так решил.

И если он не может отдать ЕМУ Грейнджер, то вторую часть своего задания он должен, он обязан выполнить, иначе все пропало.

– Где он, отвечайте! – Драко вскочил, и стул перевернулся, упав на пол.

Беллатриса присвистнула, восхищенная его тоном.

– Вы ничего от меня не добьетесь, – процедила Макгонагалл сквозь зубы.

И тут, казалось бы, все пропало, план летит к чертям, но Драко вдруг услышал стук. Тихий, словно кто-то щелкает клювом по закрытому стеклу.

Постойте-ка. Клювом?

Он обернулся, глядя в окно. На перекладинке, за пыльным стеклом сидела сова. Она была крошечной, совсем мелкой, таких Драко видел в Министерстве Магии, когда приходил на работу к отцу. Они передавали послания между этажами и издавали отвратительные звуки, вызывающие головную боль.

В зубах у совы был зажат клочок бумаги такого вида, словно кто-то оторвал объявление со столба и начеркал на нем строчки. Малфой забрал у совы письмо. Макгонагалл дернулась, вырываясь, закричала:

– Не смей трогать это! Не смей!

Драко вскинул брови.

– А что? Оно от директора, верно?

– Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, так ведь? – спросила она, сбрасывая руку Фенрира с себя. Она шагнула к Драко и протянула ладонь. – Отдай его мне.