Гермиона впервые в жизни в полной мере осознала, как прекрасен вечерний Лондон. Какое большое и красивое небо у нее над головой. Как много там звезд, как тихо скользят по дорогам машины, как задорно смеются хозяева магазинчиков, закрывая их до завтрашнего утра.

Боль разрасталась и набухала внутри нее, глаза горели от слез, а сердце. Сердце засыпало, и голова отключалась тоже.

Только не теряй сознание, – просила она себя, следуя за Виктором шаг в шаг. Она убеждала себя сосредоточиться на переплетении их пальцев. Сосредоточиться на том месте, где заканчивается ее рука и начинается его – вот эта граница, нужно сфокусироваться на ней.

Но усталость и боль пересилили и скоро она осела на землю, чувствуя, как голова теряет свой вес.

Тело не хотело просыпаться. Гермиона понимала, что приходит в себя, но глаза отказывались открываться, как будто кто-то приклеил веки друг к другу.

С трудом приподнявшись, она сделала над собой усилие и посмотрела вокруг.

Узкая кровать, накрытая старым стеганным одеялом, маленькая тумбочка у стены, просаленный письменный стол и широкое окно, завешанное грязной шторой.

– Где мы?

Виктор сидел на стульчике у стены, его руки были скрещены на груди, а усталый взгляд застыл на ней, как примагниченный.

– Дырявый котел, – произнес он и встал. После чего подошел, опустился на край кровати и аккуратно откинул волосы со лба Гермионы. – У тебя был сильный жар. И еще что-то с рукой.

Она кивнула. Повертела запястьем, и боль снова вернулась. Вспомнились крепкие пальцы, хватающие, тянущие, рывками отрывающие от пола.

Виктор протянул ей кружку с горячим чаем, и Гермиона молча принялась пить его. Она пила большими глотками, чувствуя привкус огневиски и чего-то травяного. Обожгла нёбо и горло, но все равно продолжила пить, пока кружка полностью не опустела.

И тогда сила снова наполнила ее до краев.

– Что там было? – спросила она, заглядывая в опустевшую емкость.

Краешек губ Виктора тронула улыбка, но тут же исчезла.

– Старинный болгарский рецепт. Мама делала.

Гермиона села, спустив ноги с кровати.

Сознание возвращалось к ней обрывками воспоминаний, рубленными сценами, которые били по голове и снова причиняли боль.

– Гермиона, прости меня, – в очередной раз произнес Виктор, сложив на коленях руки. Только сейчас она заметила, что его пальцы дрожат.

– За что? – спросила она.

Он посмотрел в ее лицо. Взгляд был долгим и таким, какие прежде он себе не позволял. Виктор всегда был сдержан в проявлении чувств. Не потому, что не чувствовал, а потому что знал – она этого не хочет. Его чувства заставляют ее ощущать неловкость и неметь. Но теперь он ничего не прятал. Наверное, и смысла уже не было.

Гермиона знала, что может заставить его быть счастливым, как и разбить его сердце в один миг. Именно поэтому рвать на себе волосы, кричать на него, обвинять в предательстве не было смысла.

Он не ответил. За что он просил прощения? За то, что пошел на поводу у Малфоя? За то, что заботился и любил?

Она встала на ноги и дала себе три секунды, чтобы привыкнуть к твердому полу под подошвой кроссовок. Голова кружилась, слабость молила ее лечь в постель, уложить голову на подушку и снова погрузиться в сон.

Но время заканчивалось. Она и так потратила слишком много, позволила себе побыть слабой несколько часов.

– Куда ты? – Виктор тоже поднялся на ноги. Он не сводил с нее взгляда, наблюдая, как она натягивает кофту на плечи, как прячет учебник в карман.

– Возвращаюсь в школу.

– Постой, ты не можешь…

– Виктор, ты не несешь за меня ответственность.

– Ты не понимаешь? Я всегда несу за тебя ответственность.

– Нет, это ты не понимаешь! – она не хотела срываться на крик. Но горло само разжалось, и злость выплеснулась горячей волной. – Там мои друзья, а он впустил туда Пожирателей!

Он. Впустил.

Господи.

Если бы существовала кнопка, выключающая эмоции, то она нажала бы на нее, не раздумывая. Потому что вспоминать об этом, трогать руками появляющиеся тут и там образы его лица, сжатых губ, слез на белых щеках… Это было слишком тяжело.

– Прости.

– Не извиняйся, – грубо ответила она. Потом сделала вдох, чтобы успокоиться. Она не могла позволить себе кричать на единственного человека, который был рядом с ней в такую минуту. – Лучше перенеси меня в Хогсмид. Оттуда дойду пешком.

– Гермиона, послушай. Он отослал тебя не просто так.

– Я не успела сдать свой экзамен по трансгрессии, и вряд ли смогу впервые в жизни переместиться без происшествий. Перенеси меня туда. Это будет последним, что я попрошу. Так или иначе я попаду туда, и ты это знаешь.

Он шагнул в ее сторону. Теплые пальцы убрали локон волос и спрятали за ухо. Казалось, совсем недавно они сидели на лужайке в Хогвартсе, подставляли лица под солнечные лучи, и он сделал то же самое, но какой же разный смысл несло в себе это прикосновение тогда и сейчас.

Тогда он говорил ей о своей любви, а сейчас прощался, потому что никто из них не мог точно знать, как дальше повернутся события.

Трансгрессировать впервые было не больно. Но лучше пусть была бы физическая боль. Рука Виктора крепко держала ее за здоровую руку, сжимала ее изо всех сил и, падая на сырую землю в Хогсмиде, Гермиона перевернулась на живот. Ее тут же вывернуло выпитым чаем. Около минуты она не могла подняться, потому что не управляла своим телом. Оно просто перестало что-либо весить, как вата. Земля плыла под ней, и воздух, который она проталкивала в себя горящим горлом, был горячее огня.

Виктор помог ей встать.

– Сейчас пройдет. Дыши носом.

Гермиона послушно задышала, стараясь контролировать биение сердца, но тело было слишком измученным и слабым. На восстановление ушла пара минут.

Наконец, в голове прояснилось, и Гермиона огляделась, пытаясь понять, в какой именно части Хогсмида она находится.

Невдалеке мирно спали крохотные домишки. Они казались такими умиротворенными, тихими, и жители внутри даже не представляли, как близко опасность. Ей вдруг захотелось стать одной из них – просто девочкой, которая утром проснется от запаха свежей горячей еды.

Одна такая хижина была прямо перед ними. Она выглядела заброшенной, видно, много лет здесь никто не жил, и Гермиона провела ладонью по покрытому пылью почтовому ящику.

– Почему именно это место? – спросила она, обернувшись. Виктор выглядел немногим лучше нее. Его тоже вымотал этот бесконечный день.

Он пожал плечами и посмотрел на дорогу.

– Здесь ты позволила мне себя поцеловать.

Она прекрасно помнила, но не сам поцелуй. Поцелуй стерся под волной страшных, разрушающих ее воспоминаний. О Малфое, о том дне, когда она пыталась вытравить его из себя чувствами к другому человеку. О том дне, когда они оба, кажется сошли с ума.

Гермиона не нашла что ответить. Она вздохнула и посмотрела на Виктора прямым взглядом.

– Думаю, нам нужно попрощаться здесь. Ты туда не пойдешь.

Было так странно указывать человеку, который был крупнее нее в три раза, но она должна была попытаться. Беспокойство и так не давало ей связно мыслить, она не позволила бы ему пойти туда, не тогда, когда в замке и без того так много людей, за которых она боится.

Виктор кивнул.

– Ты права, – сказал он мягко. – Мы должны попрощаться.

На секунду ей показалось, что он послушает ее. Возьмет и уйдет, возможно, обняв ее напоследок, но кто она такая? Кто она такая, чтобы судьба шла ей навстречу?

Он сделал вдох и прижал ее к себе. Гермиона буквально почувствовала, как дрожит его тело. Секунда, всего секунда, и он так крепко обнял ее, а потом отпустил. Схватил руками за плечи, толкнул к черной двери, скрипнули ржавые засовы.

Гермиона забилась в чужих руках – снова. Снова забилась, закричала, ей казалось, что она вновь переживает то же самое, что было в Выручай-комнате, только вот Малфой задавил ее морально, когда Виктор был намного, намного сильнее физически. Маленькая хижина, всего одна дверь и ни одного окна. Гермиона упала на пол, столб пыли поднялся в воздух, ослепив ее.