Драко отошел, пропуская Беллатрису вперед.

– Дверь откроется сама, – сказал он.

Белла шагнула вперед. Под ее каблуками захрустело битое стекло, а потом громкий гортанный смех снова разлетелся по комнате.

Этот смех подхватили другие. Как заводные куклы, как заколдованные тряпичные игрушки они смеялись вместе с ней — тихо и беззубо, громко и хлюпающе, пискляво и громогласно

– Ну что, повеселимся, господа?

Белла рванула к двери, складки ее мантии разлетелись в стороны. Она была — сама чернота с человеческим лицом. Она была зло во плоти.

Никогда прежде он не видел ее в деле. Обычно она говорила и слушала Темного Лорда, заглядывала в его безобразный рот, глотала каждое его слово и выглядела покорной. Но сейчас – сейчас была ее минута славы. Ее час. Она, наконец, выбралась на волю и готова была срубать головы.

Он был в курсе того, что именно только что сделал. Он знал, что сейчас произойдет что-то страшное, и Хогвартс – тот Хогвартс, который он считал жалким подобием школы – больше не станет прежним.

Драко стоял и смотрел им вслед, не дыша. Беллатриса оглянулась, приглашая его выйти с ними.

– Я догоню, – произнес он сухим голосом.

– Не играй с нами в игры, мальчишка, – прорычал Фенрир. Он был омерзительно безобразен, этот нечеловек. А еще он обладал отличным нюхом и оставалось только верить, что он не учует запах Грейнджер сквозь всю эту вонь.

Драко вскинулся. Внезапно его накрыло такой волной ледяной злости, что пришлось с силой вжать ногти в ладони, чтобы успокоить чувства.

– Ты забыл, кто привел вас сюда? – спросил он, шагнув на оборотня. – Я должен подготовить пути к отступлению на случай, если ты облажаешься и вас схватят.

Фенрир зарычал, оскалив грязные зубы. На секунду Драко показалось, что он набросится, но Беллатриса, сверкнув глазами, вышла вперед.

– Хочешь узнать, что я делаю с теми, кто трогает мою семью?

Семья. Это слово, слетевшее с ее губ так легко, вдруг показалось ядовитым. Но оно подействовало. Вскоре оборотень отступил и вместе с остальными двинулся к выходу.

Драко не шевелился до тех пор, пока дверь за ними не закрылась с привычным скрежетом.

Ни слова.

Малфой умолял себя сделать это, не говоря ни слова. В последний раз собраться с мыслями и сделать это.

Ведь она так облегчила ему задачу придя сюда. Да, это было страшно, ведь ее могли заметить, но она помогла в какой-то степени. Потому что затащить ее сюда в конце концов было частью плана.

Ему не пришлось ничего придумывать, она сама это сделала. И их не поймали. Она была глупой, господи, дурой, раз явилась сюда, но все обошлось, ее не заметили, можно выдыхать.

Но выдохнуть не получилось.

Ворохом в голове пролетали мысли, воспоминания. Вот она стоит перед ним у входа в Большой зал, огромные глаза, в которых плещется ненависть, похожи на два блюдца, Драко видит обиду в ее глазах и получает дозу. Драко говорит ей разное. Драко унижает ее, выплевывая слова. И доза, ядовитая, как сама чернота, проникает в него капля за каплей. Лучшая доза в его жизни.

Он схватил ее за руку и вытащил из-за груды хлама рывком.

Выволок, не дыша, не говоря ни слова. Грейнджер забилась в его руках, пытаясь сопротивляться, слова хлынули из ее рта потоком.

– Как ты смеешь! Ты – грязный, мерзкий, подлый… Что ты натворил?! – и тут же посмотрела в глаза, прямо в глаза своими глазами, прямо насквозь и, видимо, все поняла. Продолжила пьяным, неразборчивым, торопливым полушепотом. – Нет, Малфой. Нет, мы же поговорили, ты не собираешься этого делать...

Впился в тонкое запястье крепче, до синяков, перешагнул через старый ковер из которого тут же вырвался рой пищащих насекомых.

Главное – не говори с ней. Ни слова. Все получится, если ты будешь молчать.

– Пожалуйста, Малфой! – ее крики стали громче, сопротивление яростнее. Пришлось обхватить и вторую руку.

Он тащил ее волоком по Выручай-комнате, через обломки старых парт и стопки учебников. Она спотыкалась, пытаясь вырваться, падала, но он хватал ее и снова тащил, не произнося ни звука.

Бесстрастно, сказал он себе. Молча. Не говори с ней, потому что ты не выдержишь, ты сломаешься, едва откроешь рот.

Бесстрастно.

– Да что с тобой такое?!

Она ударила его ногой, забилась с такой силой, что на секунду Драко выпустил ее из рук.

И она побежала. Выдернула палочку из кармана, но Драко был слишком быстр и слишком сосредоточен – взмах, и ее палочка уже зажата в его руке, а сама она на полу и пятится задом к стене, отталкиваясь ногами.

Боялась ли она его? Вряд ли. Боялась ли она того, что он собирался сделать? Да.

Она ломала, рушила, убивала его план и его самого. Снова и снова – появлялась и разваливала все на куски, а он снова строил, чтобы она снова разваливала.

Пришлось как следует потрудиться, чтобы догнать ее и поднять на ноги. Он перехватил ее за локоть и впился пальцами в шею, и тут…

Грейнджер заплакала. Повернулась к нему лицом, и он увидел, как слезы чертят дорожки на ее щеках.

Сколько раз она плакала при нем? На пальцах сосчитать. Это были слезы ненависти, слезы обиды или заботы, но не сейчас.

Сейчас она плакала, потому что не хотела его терять.

И Малфой зажмурился изо всех сил, не желая видеть этого. Но он все равно продолжал слышать. Руки на мгновение опустились, Драко почувствовал себя таким пустым и беспомощным, будто никогда больше не восстановится. У него больше не будет сил даже на то, чтобы сделать шаг.

Он хочет тебя, подумал Драко и сцепил зубы так сильно, что почувствовал кровь. Ты можешь охрипнуть от крика, Грейнджер. Я не отдам тебя. Пусть берет меня, делает все, что захочет, я готов, но только не ты.

– Почему ты делаешь это с нами? – ее шепот и теплое дыхание коснулись лица.

Только не открывай глаза.

– Не делай этого, Драко, просто пойдем со мной.

Дура, ты же видишь что уже поздно!

– Я помогу тебе, я защищу тебя от него, от всего мира, мы защитим нас вместе, только не уходи с ними!

Его сон оживал наяву. Как в том сне она умоляла его, а он не мог ничего сделать. Она просила, а он отдалялся, уходил, разрывал все нити, что связывали их когда-то.

Он распахнул глаза. Ее лицо – великолепное, красивое, заплаканное – было так близко. А руки вцепились в его рубашку.

Она облизала губы.

Драко проследил за тем, как язык скрывается у нее во рту и вдруг понял. Это в последний раз. Он больше никогда этого не увидит. Он никогда больше не увидит ее. Прощаться вот так? Молча? Пока она плачет, желая быть с ним? Они могли бы начать с начала, стереть друг другу память и просто начать. Они могли бы взяться за руки и уйти отсюда вместе, как два подростка, которых впереди ждет будущее, просто будущее, как белый лист. Она готовила бы завтрак утром в его рубашке, выращивала бы клубнику и завела парочку коз, чтобы под рукой всегда был домашний сыр. А он срезал бы для нее розы в саду у соседей и подолгу ссорился бы с ними из-за этого, а потом снова срезал.

Это будущее рисовалось в его голове так ярко, в малиново-зеленых красках, только руку протяни и возьми.

Загребая воздух раздирающимся горлом, Драко открыл шкаф.

Запястье Грейнджер опасно хрустнуло в руке. Наверное, он сломал его. Она пискнула от боли.

– Нет! – закричала она, когда он толкнул ее к шкафу. – Нет, Малфой, нет, умоляю, прошу тебя!

Она умоляла его. Не так давно он бы отдал жизнь за то, чтобы услышать это, но сейчас было слишком поздно. И не было больше Дозы, ничто не проникало в него, не подпитывало, не позволяло видеть просвет. Закончилось. Теперь унижать ее не было смысла, потому что он сам был унижен, он был у нее под ногами, и ничто в мире не могло больше этого изменить. Она сама стала Дозой, никто и ничто в этом мире не сможет этого изменить.

Если не она, то больше никто на свете.

«Я больше никогда не увижу тебя, Грейнджер, – подумал он. – Не увижу, как ты смеешься, краснеешь и пытаешься что-то сделать с этими своими дурацкими волосами. Не увижу, как ты бьешься с Поттером за высший балл по зельеварению, как ты бежишь по замку, сломя голову и рассыпая свитки с домашним заданием. Не увижу, как ты прищуриваешься, пряча глаза от солнца за козырьком ладони. Не увижу, как ты сметаешь со стола завтрак, не замечая этого, потому что зачиталась свежим выпуском «Ежедневного пророка», как ты отчитываешь Уизли за недописанное эссе, как ты идешь на патрулирование и язвишь в ответ на каждую мою колкость. Никогда. Больше никогда».