Ему пришлось ускорить шаг. Ветер хлестал по его лицу, горло горело от боли, песок забивался в глаза. Шаг за шагом, он приближался к маме, а она словно отдалялась от него. Чем быстрее он шел, тем дальше она была, и, в конце концов, он побежал. Под ногами хрустнуло что-то, ступни опалило болью, но он бежал и бежал, не чувствуя ничего кроме бесконечного желания приблизиться к ней.

– Мама!

Он давно не видел ее. Он много месяцев не оставался с ней наедине, не говорил с ней, не спрашивал, как же его жизнь превратилась в подобный ужас. А ведь она могла бы сказать хоть что-то. Она могла бы дать совет, послушать, стереть кровь с его рук.

– Мама!

Когда он упал, споткнувшись о брошенную метлу, она словно увидела его. Драко встал на колени, и мама, она оказалась так близко, прямо перед ним, добрая и красивая, только немного грустная.

– Ты упал! – воскликнула она и села рядом, взяла его лицо в ладони.

– Ничего страшного, – вымученная улыбка коснулась его губ. У него болели ноги и душа. Душа – особенно. Разорванная в клочья, она болталась из стороны в сторону, как флаги факультетов на ветру.

– Нет, на матче. Ты упал. Я видела.

– Нет. Нет, мам, я не упал. Я здесь.

– Ты упал.

Ее голос дрогнул, а потом стал холодным. Похожим на отцовский. Драко вздрогнул, как от пощечины. Ему показалось, что сейчас его начнут отчитывать. И он даже зажмурился, но пальцы мамы заскользили по его лицу: очертили брови и уголки губ, дотронулись до век и исчезли.

И ему пришло в голову, что падением она считает их с Грейнджер разговор. Как он прижимал ее к себе и просил не плакать. Как она обнимала его за пояс и не хотела отрываться, словно уйди он – и ее мир поблекнет.

Мама видела их? Ей кто-то сказал? Откуда она знает?

Драко открыл рот, чтобы спросить, но из груди вырвался задушенный всхлип.

– Это ничего, – сказала мама, погладив его по волосам. – Ты дружишь только с хорошими ребятами, правда?

Драко кивнул. Мама улыбнулась – на этот раз искренне, как улыбалась ему на каникулах, когда он спускался к завтраку.

– Будь осторожен, сынок. Будь осторожен.

Наконец, возможность говорить вернулась, и Драко прошипел:

– Что?

– Будь осторожен с людьми. Будь внимателен. Иначе ты можешь снова упасть.

Она улыбнулась еще раз. Драко заметил, что кожа ее стала сухой, кое-где появились морщины, а уголки губ больше не изгибались так легко и красиво.

Больше она ничего не сказала. Встала и пошла, не оглядываясь, а Драко все пытался подняться на ноги, но земля тянула его вниз, пока он, наконец, не захлебнулся воздухом.

Проснуться удалось не сразу. Какое-то время его бросало из одного сна в другой, но ни один из них больше не был таким четким, реалистичным и пугающим.

Драко встал, вокруг стояла темнота, и с соседней кровати раздавался храп Гойла. Забини в комнате отсутствовал.

Он нашел на тумбочке Блейза стакан воды и осушил его, но жажда никуда не исчезла. Сны, налипшие на кожу, все еще окружали его. Он как будто пытался вырваться из водоворота, видел лицо Грейнджер, мамы, Кэти Белл, которая недавно вернулась в школу. Он думал, что следовало бы поговорить с ней. Просто поговорить, и тогда станет ясно, помнит ли она что-то, хотя…

Какая разница? Какая, к хренам собачьим, вообще разница, если все уже решено и кончено?

С Драко покончено. Что бы ему ни снилось – теплое тело Грейнджер в его руках или мама, умоляющая его быть осторожным. Это больше никогда ничего не изменит.

– Ты зачем встал?

Драко не заметил, когда именно Блейз появился в дверях. Он прокашлялся и вернулся к своей кровати. Мысли путались, ноги все еще дрожали, и он словно бы чувствовал запекшуюся кровь у себя на ступнях, но ее не было.

«Это всего лишь сон», – сказал он себе, но чувство смыкающейся над его головой черноты не покидало. Его как будто закапывали живьем. Давила тяжелая, плотная земля и крышка гроба.

– Выспался.

Забини посмотрел на пустой стакан. Взмахнув палочкой, снова наполнил его водой и сел. Драко смог разглядеть трещинку у него над губой и расплывающийся под глазом синяк.

– Послушай, если ты волнуешься насчет парней – забей. Монтегю больше слова тебе не скажет, а у остальных претензий и не было.

Драко хмыкнул.

– Это никак не связано с твоим разукрашенным лицом?

– Неважно.

Важно, блять, важно!

Как ты можешь быть так добр ко мне? Ко мне – к тому, кто не зовет тебя по имени и готов был отдать годы дружбы за крошечную дозу, которой хватило на одну ночь? Как?

Малфой помотал головой.

Потом улыбнулся, и слова сами вырвались у него изо рта.

– Вряд ли я достоин твоей дружбы, Забини.

Блейз почти рассмеялся тоже, но тут же зашипел от боли, прижав ладонью кровоточащую губу.

– Тебя, блять, никто не спрашивает, достоин я или нет, Малфой.

И вдруг… Стало так спокойно. Исчезательный шкаф, Пэнси, Снейп, Дамблдор, куча недоделанных дел. Они выстраивались в цепочку у Драко в голове, и он понятия не имел, как выпутается из всего этого, но была одна вещь, которую он понял, услышав смех Блейза.

Он никогда не заставит его рисковать собой.

Ни ради себя, ни ради Грейнджер. Это будет его, Драко, подарок ему. Даже если последний. Даже если их пути разойдутся или Драко просто… просто исчезнет, сотрется с лица земли. Блейз больше не впутается ни в одно дерьмо по его вине. Никогда.

Он схватил мантию и набросил ее на пижаму. Волшебная палочка нашлась под подушкой.

Забини вскочил.

– Куда ты идешь?

Драко похлопал его по плечу.

– Ложись спать, Забини.

Наверное, нужно было увидеть бледную, голую, горящую от возбуждения Грейнджер во сне, чтобы собрать по кусочкам план ее спасения. Он не был гениальным. Он был ужасным, непродуманным и требующим кучи доработок, но у него не было на это времени. Со дня на день Беллатриса свяжется с ним, и все будет кончено. Кон-че-но.

Забини не должен был помогать ему с Грейнджер, потому что не должен был рисковать из-за той, на которую ему плевать.

Драко был нужен тот, кому не плевать.

Все оказалось проще некуда. Мысли в голове успокоились, паника отступила, и теперь он был готов. Если отбросить панический ужас и чувство безысходности, закрыть глаза и подумать, то можно найти крючки и зацепки, можно обнаружить, что есть дыры и просветы, нужно только тщательно их искать.

Он постучал в дверь трижды, и через секунду она отворилась. Крам стоял перед ним одетый, как будто даже не ложился спать, и глаза его при виде Драко расширились.

– Однажды Дурмстранговец всегда Дурмстранговец? – спросил Малфой, посмотрев ему прямо в лицо.

Крам нахмурился.

– Что? Почему ты не спишь? Ты хорошо себя чувствуешь, Драко?

Эта его показная правильность, маленький словарный запас, добродушная улыбка и полный нейтралитет в том, что касалось работы. Никаких любимчиков даже среди друзей. Никакой предвзятости во время игры. Кого-то это подкупало, Малфоя это раздражало, а Грейнджер смотрела на него сияющим взглядом.

Но речь не об этом.

– Мне не нужна переигровка матча, – сказал Драко.

Крам прикрыл за собой дверь и оперся спиной о стену.

– Тогда чего ты хочешь?

– Ты не хороший парень, ведь я прав?

– Не понимаю.

– Ты можешь сколько угодно ломать себя ради нее, водить ее на пикники и втираться в доверие к ее друзьям, но ты – воспитанник Каркарова. Если будет нужно, ты перегрызешь ради нее глотку.

Наконец, до Крама будто дошло, и взгляд его стал прямым. Он никогда не смотрел на них так во время тренировок. Вся его сущность, то, что в нем взращивали годами в Дурмстранге, все это выползало наружу сейчас, в темноте коридора, пока Малфой сверлил его взглядом.

– Ты хочешь, чтобы я кого-то убил? Ради Гермионы?

Драко склонил голову набок. Что-то циничное, злое поднималось от живота к горлу, и это наполняло его такой энергией, что, казалось, если он закричит – все окна в замке разлетятся на миллион осколков.