Песенка капитана Вот и весь служебный рост: на погонах восемь звёзд, а хожу все годы в командирах взвода. Я, меняя округа, бил условного врага. Но с годами чаще враг был настоящий. Я в Абхазии бывал, в Приднестровье воевал, я верхом на танке ездил по Таганке. Я стоял на рубеже, спал со вшами в блиндаже, я копал окопы посреди Европы. Мне давала ордена удивлённая страна: умный, мол, ворует, а дурак – воюет. Я не робок и не слаб, я отнюдь не против баб, но с моим окладом им меня не надо. Я под вечер или в ночь выпить водочки не прочь: это тоже дело, если нет обстрела. В общем, я такой, как вы из Тамбова ли, Москвы, – разве что контужен и никому не нужен… Вернуться и жить А дома всё по-старому, а в жизни всё по-новому. Прошёлся бы бульварами, да сапоги с подковами. Весна ручьями бесится, птенцы пищат под крышами, двадцать четыре месяца не виданы, не слышаны. И за телеантеннами такая даль спокойная, как будто бы Вселенная вовек не зналась с войнами. Брат учит математику, но оглянись зачем-нибудь – военного солдатика рисует на учебнике. Мать пирогами занята, кричит из кухни весело: – Вот рада будет Таня-то, а то уж нос повесила! Глядишь в окно широкое на блещущие лужицы. Опять вокруг да около воспоминанья кружатся. Брат переходит к физике, сопит – не получается… Гвардейская дивизия с героями прощается. Гремят салюты вечные, полки идут колоннами. А жизнь-то бесконечная, а слёзы-то солёные. Мыть возится с опарою, брат – с прозою Астафьева. И Танечка с гитарою поет на фотографии. Впереди – Москва Опять газетные посулы, пустопорожние слова… Но, возвращаясь из Кабула, мы знали: впереди Москва. Так предавать, как предавали – из-за угла, исподтишка, – другую армию едва ли в любые предали б века. Нас ненавидели за силу, и не чужие, а «свои», толкая в братские могилы и бесполезные бои. А выживших ждала расплата и обвинение в грехах, в которых были виноваты те, предававшие в верхах. И всё же из Афганистана, его огнём закалены, назло измене и обману вернулись воины страны. В демократической столице враги добить нас не могли, пока бессчётные границы меж братьями не провели. Вот-вот обрушится держава, уже пылают города… Но армия имеет право стать Божьей карою тогда. Врач
Переезжаем Саланг, смотрим и влево и вправо: то на обочине – танк, то под горою – застава. Ветер порывами бьёт. Мы не торопимся, чтобы не проморгать гололёд и не заехать в сугробы. К этому часу уже заночевали колонны, сгрудились, как в гараже, дула направив на склоны. Всё изменилось внизу — трасса, природа, погода. Мчим из метели в грозу, рухнувшую с небосвода. Молнии блещут из туч, гром сотрясает равнину. Даже прожекторный луч сузился наполовину. Воздух пропитан насквозь предощущеньем тревоги, гнётся растущее вкось дерево возле дороги. Но разгорается вдруг зарево встречного света… Что тебя бросило, друг, в гонку опасную эту? Мы бронегруппа почти – два боевых бэтээра. Здесь в одиночку идти – самая крайняя мера. Вправо, товарищ, смотри, справа за вспышкою вспышка! Ну, подожди, не гори, мы уже близко, мы близко. Ты поработай в ответ – духи не любят работы. Выключи, родненький, свет. Что же ты медлишь, ну что ты!.. Вырвался из-под огня Броневичок с капитаном. «Похоронили меня? Рано, товарищи, рано!» Встал на броне во весь рост, вытянул руку с часами: «Еду к больному на пост, а уж с засадой – вы сами. Я, как вы поняли, врач, вот и лечу, не стреляю. Ладно, ребята, удач. Всыпьте им, я умоляю. “Скорая помощь”, гони!..» Взвыли движки бэтээра и кормовые огни дымом окутало серым. Та же гроза в небесах, та же засада пред нами. …Были б врачи на часах, все остальное – мы сами!.. |