Питер поддал газу и криво усмехнулся: ненужная победа была в руках. Билась смертельно раненой птицей и улетать не хотела. Стайлз был предельно рядом – вот, возьми. И Питер нехотя, бесталанно готовил почву к близящейся “дефлорации” мальчишки.
Злился на себя за полное отсутствие энтузиазма; за то, что выслушав его сладкую речь, мальчишке так и не пришло в голову сказать “нет”. Что он так глупо повелся на откровенный съём и ехал теперь к Питеру в его номер испуганным цыпленком, в том самом пушистом свитере, который единственный и должен был остаться на нем в итоге.
Стайлз с несмелой улыбкой таращился в окно, пока Питер вел безликую арендованную машину, все еще странно волнующийся от обращения “Вы”, с которого Стайлз до сих пор обидно редко срывался на “ты” после того их поцелуя.
Волнение было приятным, но оно уже не стоило того, чтобы выпитая чашка кофе превращалась для них в нечто большее, и Питер, уже сожалея о сказанном, и очень ясно чувствующий, к чему мысленно готовится бедный мальчик, слишком долго пожалуй думал, в каких выражениях и главное, в какой момент ему отказать, если мальчик этот, не вдохновившись бездействием взрослого понравившегося ему мужчины, действительно занятого готовкой кофе, а не соблазнением, проявит инициативу сам и безрассудно вцепится в сорокалетнюю плоть зубами молодой гиены.
- Не в этот раз, – придется сказать размытое и трусливое, сжав рукой раскаленную турку до ожога.
- Другого раза не будет, – наверняка ответит Стайлз и, не замечая страданий баристы, выложит все карты, – вы завтра уезжаете, верно? Так значит – не будет другого... Не будет же?
...Знаете, такие интересные миокарды, обещанные знакомыми профессорами, встречаются раз в столетие.
Такие непонятные вчерашние дети, мечтающие потерять девственность именно с тобой – они десятками стоят почти у каждой дискотеки.
Но так повелось – дети всегда важнее. И пусть миокард подождет.
Авто свернуло в центр так резко, что Стайлз, охнув, привалился плечом к плечу Питера.
Плечу стало тепло и тяжело. Приятно до дрожи, как будто именно с этого прикосновения – спонтанного и естественного одновременно – и началась их прелюдия.
- Так ты волнуешься? Не волнуйся, – спрашивал и успокаивал Питер мальчишку, понимая, что успокаивать придется, причем абсолютно на всех стадиях свершающегося грехопадения.
Шанса сбежать уже не было ни у кого: они поднимались в лифте, и Стайлз волновался. Сильно и отчаянно. Так волнуются робкие примерные девчушки, которые неожиданно для всех сбегают со своим учителем из дома, не дождавшись совершеннолетия.
Питер волновался тоже, впервые осознавая свою неуверенность и маясь неотступным чувством, будто его заставляют.
Это были, конечно, ненужные мысли, неподобающие ситуации сложности, плохо влияющие на эрекцию.
Питер старался не думать – ни о девчонках, ни об учителях, ни о тончайшем кружеве с атласными тесемками, ни о таинственной и чересчур пухлой истории болезни, оставленной на директорском столе.
Он не хотел ничего знать, даже возможно чего-то хорошего. Не хотел узнавать грани его разносторонней личности. Пока – нет. Мужчины так устроены – сначала секс, потом знакомство, любовь и разборки.
Хороший секс может и запоминается, но плохой – решает. Быть или не быть. Жениться или убиться.
Такое бывает. Такое случается. И в этом нет ничего постыдного, принимать свою мужскую природу такой, какая она есть. Видеть секс главной составляющей своей жизни. Ну, после скальпеля, разумеется.
Питер только что не рычал – так сильно хотелось мальчишку... Вот только прогнать или трахнуть?
Того самого “не гея”, которого Дерек запретил ему трогать и так и не дал внятного объяснения своим запретам.
Мысленно Питер трахнул Стайлза уже много раз и сделал это откровенно извращенно, не делая поблажек его девственности. Сейчас конечно он собирался быть нежным, так и ворковал с ним, ласкал словно барышню, уже не обращая внимания на детали, которые раздражали.
Ну, есть такие педики среди нас – холеные и накрашенные, словно девчонки – что поделаешь. Питер смирился и уже представлял, как возбуждающе будут выглядеть подведенные глаза мальчика с потекшей тушью, когда он очнется в его объятиях дефлорированный, весь в слезах.
Сложные разговоры о реальности в планы уже не входили, неизвестное Питеру заболевание Стайлза, со слов Дерека – совершенно не психиатрической направленности – он безответственно из анамнеза удалил.
К черту болячки, думал Питер, к черту тайны, Стайлз вроде умненький мальчишка, это его выбор. Конечно, незачем быть ему таким манерным, но если хочется его, даже такого, то Питер возьмет.
Обязательно.
Жаль только, все оттенки розового Хейл не любил. Под свитером у Стайлза оказалась фиолетовая приталенная рубашка. Сквозь тонкий ее хлопок хорошо было видно то, чего на мальчике быть не должно. Всё бы ничего, но Питер не мог отвязаться от мысли о возможном будущем и понимал, как идеально в двадцать будет вписываться в постельный интерьер та самая атласная тесемка и как она же, уже в тридцать или же сорок, покажется смешна.
Кружево и шелк дружат с юностью, даже брутальной. Но женственный манерный педик зрелых лет, бреющий свои черноволосые ноги, это отстой.
Стайлз на зрелого сейчас никак не тянул. Тянул на двадцатилетнего девственника, в котором эта девственность нежданно долго загостилась.
И внезапно вспомнился Дерек со своей скандальной подружкой, хотя скандалил как раз-таки он, а девушка лишь изредка вставляла ничего не объясняющие фразы приятным низким, немного виноватым голосом. Их разговор, подслушанный Питером совершенно случайно, осел в памяти малопонятной зарисовкой из чужой жизни и внезапным пониманием того, что в их семье не только Питер и некоторые ее члены, но даже Дерек – правильный, высокоморальный и честный – кармически притягивали в свою судьбу сложности. В лице таких красивых, но непонятных девушек, например.
Необъяснимого в их ссоре было много.
... – Ты изменилась! Прошла всего лишь неделя! Не-де-ля моего отсутствия, а ты стала другой! Не узнаю тебя! – почти кричал Дерек, совсем не заботясь, что кто-то сможет услышать, как за дверями кабинета сам директор психушки сходит с ума.
- Тебе прислали положительный ответ, ты понимаешь? – продолжал он. – Тебе подтвердили все тесты и готовы взять в программу! Начать... начать то, что мы планировали вот уже пять лет, ожидая твоего полного совершеннолетия! О чем мечтали пять лет!
Дерек брал паузу, выжидая реакции, но собеседница молчала. Тогда он начинал грозно задавать вопросы.
- Ты почему до сих пор им не ответила? Причина? Какая, если она есть, позволь спросить? И не говори, что сомневаешься! Ты же давно всё решила! Мы решили! И я поддерживал тебя, я ждал!!! И все еще жду...
Девчонка продолжала стоически молчать, потом раздался шорох струящегося шелка, как будто кто-то очень сильный и темпераментный стиснул в руках большой кусок тонкой материи. Потом Дерек снова начинал наступление.
- Кого-то встретила, да? И где... Нет, главное – как? Как??? Скажи, в кого ты там влюбилась? Я же вижу! А? Ты точно уверена, что тебя правильно поймут? Ты ради мимолетной влюбленности готова быть кем-то еще? Не собой? А как же я? Мои желания как же?
Раздался всхлип, но плакала не девчонка, и Питер старательно отлеплял себя от коридорной стенки, чтобы сбежать, сбежать, не слышать непонятный разговор; чтобы не слышать, как всхлипывает Дерек.
Стенка, подлая, держала.
- Я помогу тебе справиться, если так затянуло, – продолжал младший Хейл, – влюбилась – прекрасно, пусть так. Это пройдёт. Не смей ради этого ломать свою жизнь, которая только должна начаться. Ты заслуживаешь хорошей жизни, ты заслуживаешь.. заслуживаешь...
- ...тебя? – донеслось тихое, но отчетливое.
Девчонка совершенно разгневанного и зарёванного Дерека не боялась. Девчонка, что уж там говорить, была огонь.
Но Дерек не сдавался.
- Да, – нагло и самоуверенно признавался он. – Меня. Меня! Которому ты обещала, что обязательно будешь моей!!! Окончательно. Полностью. Целиком, а не частями! Мы вместе обещали себе это! Мы хотели полноценной жизни, помнишь? Хотели не закрывать глаза, когда любим друг друга, да и любить хотели не так! А нормально! Мне тоже всё надоело... Я тоже устал. Устал не получать полноценный секс. Я очень хочу... ты сама знаешь... Поэтому завтра же возьмешь бумаги, подпишешь их и отправишь в центр и, если уж так запуталась в себе – попросишь оставить дату открытой. Думаю, они пойдут навстречу, я много сделал для них, в конце концов...
