К своим сорока Питер перепробовал всё.

Последними его партнерами – только партнерами, Питер никогда не заводил отношений хоть сколько-нибудь длительных, рождая в своем племяннике крепнущие подозрения в тяжелой форме сексоголизма – были коллега по хирургическому цеху и пациент.

Питер не стесняясь нарушал врачебную этику, если был уверен, что вмешательство его, всегда достаточно проникновенное, не будет во вред здоровью физическому прежде всего. Ну а морально-этическая составляющая всегда была чем-то иллюзорным и не принималась им в расчет: в конце концов все его пассии были взрослыми людьми и могли решать за себя.

И все же это было не по правилам – трахать собственного пациента на застеленной клеенкой кушетке в собственном кабинете. Но парень был хорош, а его травмированная коленка – интересной. Предстоящая операция не была фактором, исключающим секс, поэтому секс у них случился. Бурный и гомосексуальный. С оральной прелюдией, анальным проникновением и множеством других приятных вещей.

Попа у мальчика была круглой, женской. И этот легкий налет иного гендера был просто очарователен: такие формы, при остальной прочей брутальности Питер ценил. Как впрочем ценил он и крепость мышц своего нового анестезиолога. Задница у Кейт была на редкость каменной, словно она дала обет никогда не размягчаться даже под руками любовников и, несмотря на жуткую занятость, качать ее семь раз в неделю.

Она была настоящим пацаном с сиськами, и Питер уже подумывал о перемене ролей, в секс-шопе присматривая для своего не такого уж девственного ануса средних размеров страпон, когда мисс Арджент нахально ему изменила с другим хирургом практически прямо у него на глазах. То есть, презрев кодекс соблюдать преданность команде, переметнулась в другую клинику к его личному, Питеру Хейлу, конкуренту, и анестезировала ему, сука, с предательской улыбочкой на губах. Такую измену Питер, ценящий профессиональную сплоченность, потерпеть не мог, как впрочем не мог и задерживать в своей постели очередного партнера более чем на неделю. Месяц, максимум. Хотя, в общем-то, был не против встретить кого-нибудь настолько интересного, чтобы имитировать подобие отношений и более длительный срок.

У Питера всегда было красивое подтянутое тело. При невысоком росте не было нужды раскачивать плечи до необъятности, поэтому и смотрелся он в целом изящно и аккуратно. Холеный мужчина сорока лет, с великолепными грудными мышцами и интересным холодным скандинавским лицом. На которое Дерек сейчас и поднимал свой взгляд из положения сидя. Питер расслабленно стоял перед ним со спущенными штанами, чуть расставив ноги, и совершенно не стыдливо жмурился от удовольствия: племянник пальпировал его довольно нежно.

У мужиков так заведено – они любят свой член.

У Питера были все основания свой обожать. Классические девять дюймов в длину и завораживающий объем чуть больше среднего. Искусно сделанное обрезание, нахально демонстрирующая саму себя розовая головка с запоминающимся рельефом и влажным блеском здоровой кожи. В меру выпуклые вены, бугрящиеся на стволе, и толстый основательный корень, скрывающийся в порыжелых лобковых волосках.

Мошонку Питер брил начисто, и линия, чертящая ее надвое, был видна отчетливо.

Такие члены фотографируют в режиме макро, чтобы тайком от детей или престарелых родителей помещать в альбомы с пометкой “Избранное” в приступе интимного эстетизма.

Такие члены, встречая в постели, ласкают усерднее; вылизывают и сосут с особым смыслом – поклоняясь им и боготворя.

Такие члены запоминают. Чаще всего – навсегда.

...Перчатки неприятно холодили чувствительную кожу пениса, когда Дерек приподнимал его, заглядывая ниже и щупая мошонку.

Потом, отодвинув остатки крайней плоти, рассмотрел максимально открывшуюся головку, раздвинул щель уретры, помассировал, профессионально быстро взял мазок, злорадно запихнув ватную палочку на два миллиметра глубже положенного.

Питер хмыкнул и дернулся.

- Вот обязательно же тыкать на такую глубину, – прошипел недовольно, заметив, как весело скалится его врач.

- Обязательно, ты же знаешь, – отчеканил Дерек. – Глубина взятия мазка напрямую связана с его качественными показателями: анализ будет достовернее.

- Садист, – беззлобно обозвал его Питер и снова расслабился.

Дерек тем временем принялся за яички. Помял, похлопал по ним и резюмировал, выдавая отчего-то совсем не урологический диагноз:

- У тебя до отвращения сильная фиксация на мужских гениталиях, Питер. Ни у кого такого не встречал.

- То есть, сам ты отрицаешь, что любишь свой член, Дер-Дер? – со смешком поинтересовался старший Хейл.

- Не так, как ты, – раздраженный на нелюбимую кличку, ответил Дерек. – Ты, который любит абсолютно все члены.

- Может, потому что я – гей? – логично обосновал свои пристрастия Питер.

- Ты не гей, дядя. Твой последний роман был, насколько я помню, с женщиной, и вы неплохо ладили.

- Тогда к чему все эти психологические замечания по поводу моей тяги к членам, дорогой?

- Потому что это моно пристрастие, – профессионально заметил Дерек. – Так не бывает. Ты должен сходить с ума не только по мошонке с пенисом. Должно же быть в жизни что-то еще.

- Ну, иногда я все же провожу сложные операции и читаю лекции в университетах, – напомнил Питер кисло.

- Чтобы потом приводить бедных, голодных во всех смыслах студентов к себе домой под предлогом просмотра одной небезызвестной мне фотографии?

- Она чудо, правда?

- Она отвратительна.

- Потому что реалистична?

- Потому что, вешая в изголовье кровати то, что там повешено, еще раз доказываешь мне, как психиатру, что совершенно сошел с ума. Да это же просто тотем какой-то! Это подтверждает мою теорию о твоей убогой зацикленности на членах. Только самовлюбленный псих повесит над своей кроватью фотоизображение собственного эрегированного пениса крупным планом!

- Там не написано, что он мой, – обидчиво закатил глаза Питер.

- Но он твой, – отрезал Дерек и усмехнулся, – поверь мне, у меня была возможность сличить за всё то время семейных посиделок у бассейна, когда ты щеголял при всех в своих белых дизайнерских и откровенно полупрозрачных плавочках. А в душевой – демонстративно без.

- Ладно, – легко согласился старший Хейл. – Я самовлюбленный псих. С очень, очень, очень красивым пенисом. С которым, надеюсь, все в порядке.

- Все в норме. Отклонений нет, новообразований тоже. Простату помассировать? – угодливо предложил Дерек издевательским тоном.

- Ой, нет, – скривился Питер. – Обойдусь.

- Тогда одевайся и пойдем в зал, знакомиться с группой. Сейчас подростков у меня немного. Тяжелых случаев нет. Впрочем, как и особо интересных: сплошная классика. То есть именно то, что нужно тебе для легкого поверхностного ознакомления с основами.

- Основы я вызубрил еще на первом курсе в меде, если что, – напомнил Питер, застегивая штаны. – И повторил сегодня утром в архиве. Как и истории болезней.

- И что запомнил? – заинтересованно спросил Дерек.

Питер пожал плечами. Что запомнил? Да всё. С его-то превосходной памятью.

Только все эти Лидии, Айзеки, Эллисоны, Итаны и... кажется, Эйданы, они не особо его заинтересовали. Если конечно не имели несчастья обладать какой-нибудь огромной труднодоступной опухолью, которую можно было бы вот прямо сию секунду начать оперировать.

Питер, пробыв в психушке всего лишь день, уже скучал по своей операционной и холодку скальпеля, по гаденьким шуточкам нового анестезиолога, с которым они неплохо сработались именно потому, что шуточки того были гаденькими.

По запаху, въевшимся в кожу намертво и отдающим железом.

Здесь, в Доме Эха, пахло тоской и мертвой сказкой, в которую потихоньку превращалась жизнь пациентов, окончательно заброшенных родней.

- Так что ты помнишь из общего курса по основам психоанализа? – строго спросил его Дерек снова, поправившись, – и помнишь ли вообще?