- Надеюсь, ты не будешь гонять меня по разделам учебника по психиатрии, Дерек, – настороженно заметил Питер, уже понимая, что гонять будут. И сразу же пресек всевозможные возмущения своего временного босса, – всю ночь сидел и читал про всякие обсессии. И будет странно, если не обзаведусь одной из них к концу своей стажировки, так все мне показалось унылым.

Дерек усмехнулся и помахал перед Питером несколькими папочками:

- Пошли, работник скальпеля, на групповую терапию. Будешь сидеть в сторонке и просто слушать. Никакого принуждения, сплошной психиатрический релакс.

Питер тяжко вздохнул, приготовившись к полуторачасовой каторге, и пошел вслед за племянником по длинному темному коридору куда-то на свет, который виднелся вдалеке ярким маленьким пятнышком.

- Ну как, удалось поспать? – иронично спросил Дерек, встречая Питера после сеанса.

Питер сонным не выглядел.

Он, не глядя на племянника и тихо шевеля губами, оживленно потрошил папки с историями болезней. Потом поднял на Дерека удивленные глаза.

- Что? Что ты сказал? – спросил немного рассеянно.

- Я спрашивал, успел ли ты вздремнуть, или Лидия своим пронзительным голосом слишком тебя раздражала?

Питер наконец сфокусировался на нем.

- Да. То есть нет. Рыжая слишком красива, чтобы на нее злиться, – ответил в тон и задумчиво постучал по папочкам пальцем, смешно обращаясь к бездушной груде бумаг: – Да где же ты, черт...

Дерек приподнял брови.

- Ищешь что-то конкретное?

Питер досадливо нахмурился и снова стал перебирать стопку. Ту самую, в которой собрались печальные истории вчерашних детей – странных и не таких, как все. Истории болезней, в которых были скрупулезно описаны шизофренические симптомы, фобии, навязчивые состояния и паранойи... Все то, чем может быть болел и он, смешной, чернявый и почему-то больше других похожий на сумасшедшего, мальчик.

Его папка, с вложенной туда фотографией, таинственным образом отсутствовала.

- Здесь не хватает одной истории болезни, – торжественно провозгласил Питер, наконец-то уверившись, что в абсолютном бумажном порядке нашел зачатки хаоса.

Дерек заметно вздрогнул и нахмурился.

- Ты про кого... А, ясно, – сказал непонятно он.

Питер полюбопытствовал:

- Он новенький, наверно? Возможно, интересный слу...

- С чего ты взял? – недоуменно перебил Дерек и тут же поправился, – он вовсе не новенький, и вовсе не интересный.

- А мне показалось иначе, – задумчиво протянул Питер и радостно сообщил о неожиданном для начальника предательстве, – твоя мисс Морелл, которая вела сеанс, сказала, что по твоему требованию посещения этого пациента она строго отмечает в журнале, а ходит он на терапию давно, поэтому делаю вывод, что ты историю мальчишки, наверняка знаменитого психа, откровенно зажал.

К слову, ходил на терапию знаменитый псих с завидной регулярностью, послушно не пропуская ни одного сеанса, хотя Питер всегда был уверен в том, что смурные подростки в пору их созревания всегда отличаются бунтарским духом и тягой к свободному перемещению в пространстве, заведомо ненавидя всякую систему каких-либо посещений. Особенно, если выглядят настолько сумасшедшими.

Дерек на слова дяди ненатурально рассмеялся и хлопнул того по плечу.

- Ваша некомпетентность в психиатрических науках, доктор, видна невооруженным глазом, – с видимым удовольствием констатировал он и продолжил объяснять, – этот член группы не имеет диагноза моего профиля. Единственный из. Он просто...

Тут он запнулся, не зная как сформулировать фразу.

Сказал просто:

- У него программа, предусматривающая обязательное посещение групповой терапии. Это другая история, Питер, скучная и неинтересная. Она никак не поможет сократить срок отбывания, поверь. Тем более, что тебе нужно наработать конкретно психиатрическую практику, а Стайлз...

- Ах, да, Стайлз, – припомнив, как обращались к подростку другие, хихикнул Питер. – Прекрасный выбор клички для психа. И отчего меня это совсем не удивляет?

- Да перестань же называть его сумасшедшим!!! – вдруг рявкнул Дерек довольно зло, словно задели конкретно его, и Питер впился взглядом в лицо родственника, почуяв какую-то страшную тайну, которая ну просто просилась в сюжет сценария о мрачном директоре печального Дома Эха.

Не зная, что выискивать в мгновенно ставшей непроницаемой физиономии племянника, Питер перестал сканировать того взглядом и вспомнил получше дерганного чернявого пацана, который единственный из всех членов группы выглядел классически безумным.

Он ломаными, какими-то неестественными жестами общался с рыжей напротив, явно ей симпатизируя. Косил глазом на здоровенных накачанных близнецов. Говорил приятным тенорком, не затыкаясь, и все вытирал о драные джинсы странного узкого кроя потные ладони, демонстрируя без стеснения накрашенные черничным лаком аккуратные ногти.

Мальчишка был ярким. Черно-белым, крапчатым. Алым пятном выделялись его красиво очерченные губы, верхняя из которых была мило вздернута, как бывает это у курносых людей. Хорошие волосы достаточной длины, которую иногда носят девчонки-бучи, были растрепаны, и такая же растрепанность, растерянность была выявлена и в подведенных черным карандашом глазах мальчишки, словно он был не на месте. Не там. Не с теми. Или же сам был не тем.

Питер чутко диагностировал какое-то психиатрическое отклонение, едва взглянув на него, но какое именно – понять так и не смог, и весь сеанс терапии сидел, пролистывая истории болезней, тщетно ища ту самую, единственную, которой его не снабдили.

- Ладно, – сдался он наконец, – я не берусь судить о диагнозах некоторых пациентов, но если парень не твой, то что такого он натворил, чтобы просиживать милый задок в Доме Эха в компании с настоящими психами?

Питер не слишком-то казался заинтересованным и просто любопытничал. Но Дерек уперся совершенно по-идиотски.

- Не спрашивай, не скажу, – отрезал он, и это вот был его самый большой промах.

Мы все в детстве орем, когда не дотягиваемся до любимой игрушки. Мы падаем на пол и снова орем, уже громче и безобразнее, когда не получаем игрушку новую, самую желанную именно потому, что нам её не покупают.

Питер не был ребенком, но скука, которой он начал страдать уже на второй день, сделала его невыносимым приставалой.

- Он что, наказан за свои накрашенные ногти, этот бедный мальчик? – доставал он Дерека следующим утром. – Или же за то, что стащил долбанный лак у мамы?

Дерек, до этого спокойно что-то писавший и вряд ли обращавший внимание на нытье дяди, внезапно вскинул голову и зло его оборвал:

- Его мать умерла очень давно. И знаешь что, Питер? Просто отвали.

Питер в задумчивости пожевал губу и мрачно предположил:

- Надеюсь, замученный горем вдовец не принуждает сына к такому вот лечению, чтобы вытравить из него безобидное гейство?

Он машинально перескочил с ленивого веселья на серьезную тему, почуяв отзвук чьей-то беды, до боли схожей с его собственной, самостоятельно прожитой в одиночестве далёкой юности, когда и рассказать-то было некому, как сильно и неправильно стали нравится не только девчонки, но и мальчишки.

Да и хирурги порой видят слишком много грязи, крови и слез, которыми чьи-то дети отстаивают свое право быть не такими, как все. Питер, не имея собственных, как никто понимал на животном, инстинктивном уровне, что ребенка мучить нельзя. Особенно непринятием.

- Так что, это папаша его отдал сюда на “лечение”? – спросил, уже совершенно растеряв легкое расположение духа.

- Шериф Стилински не...

- Ах, он еще и шериф, – уже откровенно закипая, перебил старший Хейл своего племянника, на что тот с досадой ответил:

- Да перестань ты искать трагедии там, где их нет, Питер! Никто Стайлза не заставляет, он посещает терапию сам, поверь, и, – тут Дерек, прекрасно понимая, на что намекал его дядя, отвел глаза и безапелляционно выдал, – и мальчик никакой не гей, уясни.