- Какие еще муки, – пробормотал Питер, вдруг вспоминая, как не мог простить себе ни той дурацкой пощечины, ни гадкого, полу-насильственного секса. – И даже если я ощущаю небольшое чувство вины за то, что поступил с ним не по-джентльменски, ты думаешь, это вызовет во мне пожар любви?

- Да нет, конечно, – сказал Дерек. – Я просто не хочу, чтобы ты принимал Стайлза обратно, руководствуясь этой виной.

- А чем я должен, по-твоему, руководствоваться, чтобы принять Стайлза? – поинтересовался Питер.

- Своими чувствами, разумеется, – пожал плечами Дерек. – Только ими.

Питеру хотелось смеяться. Их разговор казался полным абсурдом и все же они не могли прекратить его.

- Постой, Дерек, – опомнился он, – а что будет потом?

- Потом? В каком смысле? – не понял его вопроса Дерек.

- Потом, когда эта новая любовь Стайлза кончится? Когда он переболеет мной? И будет искать новую вселенную? Кому тогда мне нужно будет передать его? В какие добрые руки?

Дерек помрачнел, и Питер сразу подумал – он выбрал правильный вопрос, он ухватил самую суть проблемы, и вот теперь Дереку придется сказать правду – наверняка горькую и некрасивую.

- Стайлз всегда сможет вернуться в свой дом, – уклончиво ответил Дерек.

- Ты про Дом Эха, что ли? – гневно прищурившись, предположил Питер. – Ты же не говоришь про отцовский. Ты закроешь его в психушке. Да? Не сейчас. Не завтра. Но когда-то. Правильно?

- Если потребуется – да, – жестко сообщил правду Дерек. – Если твоя любовь не удержит...

- Да не хочу я никого удерживать!!! Дерек! – закричал Питер. – Я никогда этого не хотел! Мне хочется просто жить, не ожидая, когда мой партнёр окончательно свихнется и я его потеряю!!!

- Ты можешь так же потерять любого другого партнёра, который в один несчастливый день попадет под автобус, – заметил Дерек спокойно, игнорируя крик. – Любовь не может быть вечной, если выражаться романтически.

- Боже, к чему мы в итоге пришли... – презрительно скривившись, процедил Питер. – Хорошо, Дерек, я понял, о какой ответственности ты ранее говорил. Сам ты больше не заинтересован. И даже если я влюблен в Стайлза достаточно сильно, чтобы с ним быть, с ним жить, сделать его единственным партнером... не знаю, какие есть еще определения для постоянных отношений... любовь ко мне, как фактор, Стайлза может не удержать. Какая светлая идея будет витать теперь в его голове, чтобы быть фактором дополнительным? Ограждающим меня от его будущих истерик и психопатических срывов? Идея перетянуть себе грудь? А может, удалить яичник?

- А почему ты думаешь, что эта идея должна обязательно быть?

- Ты сам сказал – она важнее.

- Нет, я говорил не так – она становится важнее, если начинаешь ей противоборствовать. Но в вашем союзе конфликта нет. Ни психологического, ни сексуального. И с грудью его, я уверен, у тебя все наладится.

- Так за что же будет цепляться Стайлз – лишь за меня? Вынужденно бисексуального?

- Я полагаю – да. Раз ты и чувство к тебе, которое ты, прости, никак не подпитывал, смогли уничтожить его пятилетние убеждения настолько основательно, что он, пережив эту личную катастрофу, стал собой изначальным и примчался к тебе. Где сразу же стал дразнить окончательной разлукой, любовью к другому мужику, скорой операцией, глупым, ненужным актом переодевания... Выматывал тебя, как последняя сука, требуя лишь одного – чтобы ты его остановил. Сказал – не уезжай. И не отпустил. Любил без вопросов. Трахал.

- Я и трахал, – припомнил Питер, не сдержавшись.

- Потому что твои желания исполнились. Ты видел в нём всё то удивительное и желанное, чего не находилось в предыдущих любовниках. Вы проверили это своей глупой перепиской! Стайлз менял тебя, а ты – его: у Стайлза, согласно анализам, стал зверски, на износ работать единственный семенник. Его мужское развитие догнало женское, и он нашел ему применение. Ему сносило крышу от хотелок. А ты... ты мог дать ему всё. Всё, понимаешь? Без всяких условий и трудновыполнимых идей. Ты сам был этой идеей, за которую стоило воевать. Стайлз воевал, как мог. И мне кажется, Питер, он выиграл.

Это был какой-то дурной сон. Питер не знал, что еще можно было противопоставить этой стройной системе доказательств, которую предоставил ему Дерек. Возможно, что ничего. Возможно, нужно было просто вернуться в Нью-Йорк, найти у дверей своей квартиры ждущего его Стайлза и просто впустить в свой дом.

Нанять позже хорошего психиатра, нанять сиделку с приличной мышечной массой, забить аптечку психотропными препаратами и поставить дополнительную противопожарную сигнализацию по периметру.

Днем работать, резать чужие животы, а вечером, приходя домой из госпиталя, любить сумасшедшего мальчишку, не обращая внимания на его маленькую чувствительную грудь, а может, и обращая, лаская и её тоже...

Трахать его качественно и часто, быть его мечтой, якорем, его трофеем в этой дурной войне, в которой Питер как будто бы выиграл, а на самом деле проиграл.

И ждать с неизбежностью, когда же мир закончится, вселенная сколлапсирует, и Стайлз начнет войну новую, которая завершится для него в Доме Эха, рядом с обожаемым в прошлом доктором. Самым первым его Хейлом.

- Если я не приму его? – тихо задал он последний вопрос Дереку, трусливо стараясь думать, что такая возможность у него все еще есть.

- Честно? – строго спросил Дерек. – В этом случае я не собираюсь давать Стайлзу выбора. И ты прекрасно знаешь, что ждет его в скором времени.

- Вот только не надо меня шантажировать и вызывать жалость, – зло рявкнул Питер, потому что стало вдруг страшно. – Если ты думаешь, что напугав меня психиатрическим будущим мальчишки...

- Я просто рассказываю тебе о том, что может произойти с ним, – перебил его Дерек, – если его ничего не будет сдерживать. Он переживет вашу связь, найдет тебе замену. Возможно, замена будет достойной. Возможно, нет. Одиночество тоже не худший выбор, но Стайлз не сможет быть один. Вот и всё. Я просто не понимаю, зачем тебе подвергать такому развитию событий своего любимого человека.

- Он мне не... любимый... – вымотано повторил Питер и стало противно: Дерек был прав, а Питер – нет.

Он все-таки успел на ночной рейс до Нью-Йорка и сразу же пожалел об этом – в тишине заснувшего салона, как назло, не оказалось ни одного ревущего младенца, который смог бы своими децибелами отвлечь от мыслей. Поэтому мысли эти множились и теснились в голове, добавив к мигрени от перепадов давления боль другого порядка.

Юридически Дерек совершил преступление. Также он совершил преступление, как врач. Он был неправ везде и всюду, и все-таки Питер так и не смог возненавидеть его. Вместо этого он ненавидел себя – свою неуверенность и робость. Свою такую жалкую, невылупившуюся любовь, силы которой ни на что не хватило. На фоне таких-то титанов, мало нормального Джона и самого Дерека...

Обыкновенная мужская похоть Питера, с трудом трансформированная в более приличное чувство, никак не могла соперничать с подвигами этих сумасшедших мужчин.

И это поражение злило.

Господи, Питер всего лишь хотел... да он даже не хотел! Ни длительных отношений, ни чудных закатных вечеров, ни пошлых совместных походов по ресторанам, как делают все нормальные женатые педики!

Он не хотел унылой регулярности в постели, он не хотел второй зубной щетки в стакане, стоящей рядом с собственной более двух недель; он не хотел этого дурацкого предзамужнего восторга двух сердец, когда парочка женихов идет в страшный процедурный сдавать анализы, и после, получив их на руки, вот с этим сраным доверием друг к другу, начинает трахаться, наконец, без гондонов.

Эта нарисованная в фантазиях жизнь была смешная и неумело построенная акция, которую с таким энтузиазмом втюхивал ему отработавший своё Дерек, но Питер понимал, сказав ему “Нет”, точнее, развернувшись и уйдя из кабинета молча, он должен будет повторить это отрицание Стайлзу, глядя в его невозможно вишневые, заплаканные глаза.