И Питер не представлял, как скажет ему именно это.
В своих сумбурных мыслях сейчас он видел совершенно другое – вот поднимается он на этаж и находит у своей двери мальчишку. Вот делает удивленное лицо и вот... и вот уже затаскивает в квартиру, вот зажимает ему ладонью рот, чтобы не орал, и шепчет на ухо открывшуюся под конец правду.
О том ли, что все они здесь сумасшедшие, только Стайлз немного больше остальных?
Или о том, что... любит?
Чёрт с ней, с любовью, внезапно обрывал себя Питер, я обязательно расскажу мальчишке правду про его диагноз; я расскажу, что его в Нью-Йорке ждет, что его ждет со мной!
Что я не Дерек, никаких поблажек, никакой вредной колы, никакой утяжки яиц и никаких лифчиков дома! Никакого кружевного белья, ну, может, по праздникам и в настроение...
И пусть работу найдет, в конце концов, мы все немного сумасшедшие, и все равно – вкалываем, оплачиваем счета...
Он прогнозировал бурную непростую жизнь, не замечая уже, как о ней мечтает. Как полностью смиряется, с облегчением замещая любовью в сердце все то, что копилось там в последние дни – непонимание, ненависть, злость, раздражение...
И отбиваясь от Дерека и его глупого предложения, наедине с собой Питер уже знал – он ни за что не прогонит мальчишку, и будет все так, как он и представлял – ладонь на лице, чтоб молчал, поспешное объятие, ногой открытая дверь в пустующую квартиру и поцелуй в темноте.
“Придётся с бешеным папашей еще познакомиться”, – с ужасом и смирением успел подумать он перед тем, как наконец какой-то правильный ребёнок в салоне проснулся, истошно заорав, в то время, как самолет пошел на посадку.
====== Эпилог ======
Какое разочарование можно считать самым сильным в жизни?
Питер ставил на то, которое случилось с ним после вскрытия одной безымянной уже брюшины, где вместо прогнозируемой опухоли увидел лишь куски неправильно сформированного жира.
Он проиграл сто баксов коллеге и заработал кривую усмешку его интернов. Свои-то жалели и до конца той неудачной недели носили в операционную своему богу стаканчики с отменным латте, купленные за свои кровные.
Кофе был хорош, и проигрыш он сгладил.
Остальные ошибки в жизни были предсказуемыми и даже желанными: Питер всегда понимал, что не ошибаясь, победить невозможно. И заработал почти инфаркт, когда примчавшись из аэропорта к дому, взлетев на свой этаж на чертовски медленном лифте, увидел в открывшихся дверях пустую площадку перед дверью квартиры.
В сухом кондиционированном воздухе не чувствовался ничей чужой запах, а сердце не ощущало нетерпеливого ожидания, которое тоже всегда пахнет достаточно сильно, если ты чутко настроен на определенную волну. Если ты влюблён и осязаешь недавнее присутствие в помещении любимого человека.
Стайлзом не пахло. Стайлза не чувствовалось. И это не тянуло на рядовое разочарование. Это казалось катастрофой, которую устроил себе Питер сам, наивно купившись на обещания Дерека, на его прогноз, на его уверенные слова о предопределённой участи мальчика в их непростой истории.
Питер вспоминал своё предыдущее смешное отчаяние, когда от злости он чуть не вонзил со всей дури скальпель в трясущийся перед глазами желто-красный, омытый свежей кровью жировой комок, и понимал, сейчас ему хотелось бы вогнать карающую хирургическую сталь в собственную ладонь, так невыносимо было ощущать себя обманутым. Преданным. И чертовски влюблённым.
Мечта ускользала, и почти женатый на ней, Питер, кое-как пережив ночь, уговорил-таки себя немного потерпеть. В конце концов, мальчишка не щенок, чтобы безропотно ждать его у дверей квартиры. Наверняка заедет домой, отпразднует совершеннолетие, поговорит с отцом, немного поскандалит с Дерекам напоследок...
Но через несколько дней Дерек позвонил ему сам.
- Стайлз у тебя? – спросил странно тревожным, незнакомым голосом, от которого стало так же незнакомо страшно – на долгие недели.
Питер все думал – ушел ли куда-то этот страх за все эти прошедшие пять лет или все еще в сердце? Те же долгие пять лет, в течение которых Стайлз у Дерека был, а вот у Питера – не было.
Сердце молчало; стучало ровно, не настороженно. Только разочарования было никуда не деть. Словно приехав на собственную свадьбу, от которой открещивался все сорок лет, у алтаря Питер никого не нашел, а вышедший на шум священник уверенно ответил ему – какая свадьба, что вы? Я здесь не видел никакого жениха, вам показалось...
Стайлз позвонил с незнакомого номера спустя две недели Джону: “Со мной все в порядке, пап”.
Джон не смог дознаться, откуда был звонок. Он подключил все полицейские силы. Дерек как мог консультировал ребят, обходя диагнозы, долго и нудно объясняя, какой этот мальчик особенный. Как может выглядеть, если захочет. Во что одеваться...
“Знаем мы всё”, – отвечали ребята ему, пересмеиваясь. – “И про особенности и про... чулки...”.
Знакомый из ФБР сказал – какое исчезновение? Ваш парень просто хочет пожить. Сколько ему – двадцать один? Поехал покорять мир, примерно родителю отзвонился – никто из профессионалов не будет его искать.
Пять лет прошло, усмехнулся Питер, а я всё так же жду звонка. Всё так же вспоминаю ту жизнь, которая могла бы быть, но не случилась.
Постель никогда не была пуста. Питер не изменял привычкам.
Изредка созванивался с Дереком, вовремя его поздравлял – с помолвкой, со свадьбой, с рождением дочки...
Часто на улице оглядывался на женщин. На стройных, немного угловатых брюнеток с короткой стрижкой, и даже однажды пошел за одной, увидев в лице знакомые черты, идентичный вишневый...
- Вы что, меня преследуете? – игриво спросила его девушка низким голосом, полуобернувшись и показав курносый профиль.
Весенний город шумел новой зеленью, мимо проносилась жизнь, а Питер стоял на тротуаре среди спешащих людей и всматривался с надеждой в милое, улыбчивое, такое знакомое лицо. Слушая похожий голос и опуская взгляд ниже, нескромно таращась на аккуратные груди, едва прикрытые шелком.
- Я... нет, то есть, да. Простите, мисс, – пробормотал он, улыбаясь и делая шаг к ней, к этой идеальной копии, которая среди всех прочих, встречавшихся ему за пять лет, была самой приличной, самой приближенной к тому образу, что давно искал Хейл.
Поэтому хотелось схватить ее, прижаться, сказать замолчать и говорить самому – о том, как скучал, как ждал, как до сих пор ждёт и хочет просто увидеть.
Как оказалось это тяжело – узнать правду о себе, о любимом мальчишке, смириться с ней за рекордно малый срок, всего лишь пролетев над несколькими штатами, и уже не имея возможности ничего изменить в их судьбах, так и остаться одному.
Девушка все еще на него смотрела. Она была красивой и настоящей. Была для кого-то желанной. Но Питер лишь покачал головой – он не мог. Давно уже не мог ничего сделать в постели с женщиной. Поэтому извинительно улыбнувшись снова, зачем-то в лоб поведал этой милой особе о себе правду.
- Простите еще раз, мисс, вы очень красивы. Вы напомнили мне любимого человека, я даже подумал, что это... он.
Питер развел руками.
- Но это были вы. Простите.
- Ничего страшного, – ответно улыбнулась девушка и с интересом на Питера посмотрела. – Хотите угостить меня кофе?
Её темно-карий взгляд ласково скользил по импозантному мужчине, теперь кокетка смотрела оценивающе, и то, что она видела, ей нравилось. Но Питер продолжал говорить правду, как будто бы вся прошлая ложь, в которой они все погрязли, навеки отобрала у него возможность лгать кому бы то ни было.
- Я бы с удовольствием, – ответил он, понимая, что его приглашают на свидание, – но видите ли, я абсолютный гей.
- Ой, – с разочарованием протянула девушка и тут же заулыбалась снова, уже очарованная хейловскими манерами, пусть и пропитанными голубым цветом. – Как жаль, вы такой милый.
- Спасибо, может, в другой раз, – по-джентльменски ответил ей Питер, приторно попрощавшись с той, за кем он шел всю тринадцатую* авеню, приглядываясь и мечтая, что, может быть, под платьем у девчонки окажется миниатюрный аккуратный член в пять сантиметров, не более.
