Сейчас желания воплощались в жизнь. И это льстило. Питеру было приятна сдавшая свои бастионы юность. Приятна, но не больше. Он еще помнил, что даже будучи всемогущим Хейлом, сексуально трогать этого пациента было нельзя.
А Стайлз с каждой прожитой рядом минутой, сдавал позиции все беспечнее, наверно поэтому сделавшись болтливым, словно девчонка. Питер особо не вслушивался, да и расспрашивать ни о чем не хотел. Смотрел на оттаявшего пацана и таял сам, особенно после того, как объявил свою специализацию, после чего мальчишка вообще впал в священный ступор.
- Хирург? Вы – хирург? – пучил глаза он и мило краснел отчего-то. – Мне Дерек ничего не рассказывал! Обалдеть!!!
Льстило это, льстило. И оправдывать свое бездействие Питер уже ничем не мог – Стайлз сам просился в руки. Он напоследок раскрыл рот, чтобы, как и предполагал Хейл, выдать все свои замалчиваемые упертым Дереком тайны, вывалить на чужую взрослую голову ворох двадцатилетних проблем, но сам Питер инстинктивно его остановил. Просто представил, как может испортить их предстоящий секс, пусть и воображаемый, какая-то психиатрическая, незнакомая ему деталька. Что-то типа неловкости, когда узнаёшь, что твой парень предпочитает заезженный кинк типа переодевания в женское. Не совсем страшное преступление по нынешним временам, но Питер был не готов. Точнее – не заинтересован. В чужих девиациях, так точно. Он вел борьбу только с собой, решая в пользу секса или же отказываясь от него. Решая в пользу поцелуя или же... Чёрт.
Отказываться хоть от чего-то было, в общем, глупо.
Коридор был пуст.
Дерек был в Сан-Франциско.
Мальчишка был радужный, знающий о своей ориентации совершеннолетний стопроцентный гей.
Питер молниеносно придвинулся к нему, болтающему без умолку, и точно выверенным движением поймал его губы своим ртом.
- Ах, – тихо выдохнул Стайлз по-девчачьи, запрокинул голову и робко ответил на поцелуй, не замечая, как аккуратным движением руки заезжий Хейл придерживает ему на плече свитер.
Ну, понимаете, чтобы не дай бог.
====== Глава 3 ======
Влюбленности – это хорошо. Романы – прекрасно. Ослепнув от собственных любовных переживаний, мы часто не замечаем терзаний других. Питер, оказывается, не был единственным героем-любовником в Доме Эха, но кто-то малознакомый наверняка не заинтересовал бы его так, как чуть холодноватый директор психушки. Собственно, даже слепой распознал бы в поведении Дерека поведение влюбленного самца, и влюбленного очень сильно. Пусть он и старался, это было заметно, не афишировать свою связь. Пять утра, знаете, не лучшее время, чтобы, хвастаясь своей дамой, прогуливаться с ней по жутковатому саду Дома Эха с той его стороны, где имелось никем не обжитое пустующее крыло со слепыми темными окнами.
Утро выдалось туманным, напрочь уже осенним. Уголок сада, что виднелся из окна, где стоял Питер, утомленный ночной сменой, тонул в бесплотном тумане. Деревья качались и скрипели. Было жутко. И как тут было не схватиться за сердце, когда из полупрозрачного молока шагнули в мир живых две размытые тени. Питер тряхнул головой, отгоняя видение, но то испаряться не желало – превратилось себе спокойненько в размеренно шагающего Дерека, который вел рядом с собой нескладную девушку.
Дерек мягко приобнимал ее одной рукой за талию, второй осторожно поправляя черные завитки коротких волос, кокетливо прикрывающие бледное, опущенное вниз лицо.
Он тихо говорил ей что-то, а она смеялась, немного оступаясь на своих стилетных шпильках. Выглядела усталой... нет, откровенно утомленной прошедшей ночью, и Питер понимающе хмыкнул – понятно, от чего.
Дерек подхватывал ее под локоть, замыкал объятия, и видно было, как хочется ему прижаться ближе, но как старательно он не делает этого, соблюдая приличия. Потом все-таки, Питер увидел это даже на расстоянии, узнал по-мужски порывистое движение, с которым Дерек придвинулся к женской фигуре вплотную, и даже определил по судорожно сжатым ягодичным мышцам племянника (слишком узкие для гетеросексуала брюки предоставляли прекрасный обзор) как сильно вжал он свои бедра в бедра девчонки.
Потерся о шелк, чувствуя под винного цвета платьем рельефное кружево резинок чулок, а то, что дамочка носила чулки, Питер не сомневался – такие, как она, не могли щеголять в колготках или, боже упаси, публично сверкать голыми ногами. В брюнетке чувствовался класс, чувствовалась порода. Таких, как она, никогда не встретишь в KFC; такие не носят под платьем хлопковую недельку. Таких как она, не представишь в демократичном диско-клубе, а вот танцующей в своих шпильках и шелковом раритетном платье цвета молодого божоле в таинственных коридорах мрачного Дома Эха – еще как. Такие женщины просто обязаны играть главные роли в запутанных историях, напичканными тайнами. Их выбирает для этого сама судьба, предоставляя им возможность выбирать тоже. Лучших мужчин, например.
Дерека Хейла.
Племянник, даже на придирчивый взгляд Питера, был эталонно красив. И недостаток у него имелся один – он был директором психушки.
Питер завороженно продолжал смотреть из окна. Все выглядело бы наверно совсем неплохо, если бы не ранний час; если бы не туман, ползущий белыми рваными полосами; стелющийся по земле сырым покрывалом и наверняка заползающим красотке под ее шелковое платье. А если учесть, что предполагаемые чулки ее заканчивались как раз у промежности, то промежности этой было наверно дико холодно, Питера даже передернуло.
Девушка шла и даже не ежилась, как и положено привидению, но Питер тут же отмахнулся от мистики. Питер, включив наконец логику, с интересом к красотке приглядывался. Представил ее пациенткой сумасшедшего дома. Представлялось хорошо, прекрасно даже. Отчего Дерек, благодаря этому нюансу, автоматически становился в глазах Питера вруном и беспринципной сволочью, которая вовсю крутит, пользуясь своим директорским положением романы с психичками, одновременно запрещая это всем остальным. И даже родному дяде.
Это автоматически также снимало с Питера всю ответственность за то, что он вроде как тоже неприлично глубоко зафлиртовался с красивым мальчишкой.
Впрочем, подглядев таинственную сцену с обжиманиями, Питер сначала ни в чем не был уверен. Наверно, именно прощальный поцелуй его как следует убедил. Когда Дерек, красиво склонив голову, навис над лицом немного заартачившейся красотки и, мягко положив ее руку себе на шею, нежно поцеловал. Свои ладони держал ровно на талии, не позволяя скользнуть им ниже, на маленькую аккуратную попку.
Питер довольно усмехнулся и неожиданно почувствовал возбуждение. Девушка была хороша. Немного угловатая и неловкая на своих каблуках, она все же казалась очень красивой. Или даже... знакомой. И это редкое сочетание позволяло мечтать о ней, словно уже побежденной, сдавшейся. Позволяло не страшиться ее красоты. Позволило бы неловкости, которая всегда сопровождает первые минуты знакомства, исчезнуть практически мгновенно. Питер почти влюбился, разглядывая пару и понимая – его непомерная сексуальная жадность и неразборчивость могут добавить проблем, если к фантазиям о мальчишке он присовокупит еще и эту – красивую, но неизвестную ему историю любви красивой женщины к красивому мужчине. Впрочем, было скорее наоборот – Дерек, сведя брови в любовной муке, откровенно тонул в их поцелуе, теряя жизненно необходимый для дыхания кислород и даже не замечая этого.
Вскоре он укатил в туманный рассвет с роковой красоткой, а Питер – в свой гостиничный номер. Чтобы проснуться немного удивленным своим новым открытием о странных привязанностях племянника.
Потом вспоминал и свой тайный недороман и по-стариковски вздыхал.
Время вынужденной практики кончалось, как и терпение самого Питера, еще не совсем понимающего, зачем выбивать ему из маленького девственника заветное “Да” без всякой нужды горячего продолжения.
Мальчишка... ломался. Он чересчур увлекся ролью жеманной девочки. Он был настолько приближен в своем поведении к течной, но несговорчивой самке, что Питер, испытывая все больше закономерное раздражение, одновременно заметил за собой вынужденную смену схемы ухаживаний, которые перестали быть намеками на заинтересованность, и приобрели заметный интимный смысл. Питер подгонял события чисто машинально, желая уложиться в график по соблазнению до своего отъезда.
