Это была сомнительная, но победа – мальчик Стайлз оставался в руках Питера мальчиком Стайлзом. Пусть и в последний раз.

- Раскрой себя, – тихо шепнул Хейл ему на ухо, чувствуя безоговорочную покорность после перенесенного анального удовольствия. – Руками раздвинь задницу. Держи себя так.

Стайлз послушно держал ягодицы разведенными, пока возбужденный его полной капитуляцией Питер лизал между ними. Потом язык сменил член. Вошел он мягко, легко, просто. Питер смотрел на заполненный анус своего любовника с обожанием, привычно волнуясь от этой картины, вдруг с задушенным смешком вспомнив, как еще полчала назад был обвинен и не напрасно в половом бессилии. Теперь же член стоял крепко и уверенно, Питер даже не вспомнил бы момент, когда у него встало – может, в секунду оргазма мальчишки, может раньше...

- Вот так, мой мальчик, ты чувствуешь, как хорошо? – с удовольствием спрашивал он сейчас его, ощущая, как и ему самому хорошо, жарко.

Стайлзу хорошо не было. Он молча лежал под покрывающим его активом и апатично от толчков колыхался, наверняка стирая коленки до синяков. Сфинктер его был размягчен максимально, будто бы изможденный многочисленными актами партнер уже не участвовал в происходящем, как и его не сокращающееся ни в каких местах тело.

Питеру казалось это неправильным. В конце концов, оргазмы – это всё, что им оставалось.

- Хороший мой, не надо притворяться трупом, – с иронией заметил Питер, стараясь расшевелить мальчишку дурацкой, но шуткой. – Твой анус слишком чувствительный, чтобы не трахать его. Твой анус, мой хороший, даже лучше пизды. И я заставлю тебя поверить в это.

Стайлз дернулся, когда Питер вынимал свой член, лишая трения, и отчаянно попытался приглушить стон – его дырка недовольно тужилась, приоткрывала свой натертый морщинистый “рот”, снова и снова приглашая в него вернуться. Она, стыдно растянутая и блестящая от слизи, предавала его.

- Какой жадный и хорошо натренированный мальчик, – тянул Питер, оценивая степень раскрытости партнера, как отменную. – Тебе нужно бы это видеть, Стайлз. Или хотя бы...

Питер вдруг улыбнулся выдумке и, заталкивая в подставленный анус головку, мурча от ощущения его жара и влажности, предложил:

- Давай-ка, детка, повторяй за мной...

- Я ничего не буду повторять, – прохрипел насаженный на член мальчишка и попытался безуспешно выкрутиться.

- Ты – будешь, – твердо сказал Питер, – будешь говорить мне всё, что я с тобой сейчас делаю.

Да, это было жестоко.

Стайлз уронил на локти в красных пятнах лицо с поплывшей косметикой и застонал.

- ...скажи, мой милый, – попросил его Питер, – “меня поставили на четвереньки и попросили раздвинуть ляжки шире”...

- Не...

- Говори!!!

Стайлз, пряча пылающее лицо, больше не сопротивлялся. Невнятно бормотал за Питером стыдные, грязные, возбуждающие их обоих слова...

- ...меня поставили на четвереньки и я раздвинул свои ляжки очень широко...

- ...Потом тебя вылизывали, – подсказал Питер, – пропихивали слюну в растянутый анус, смазывали и ласкали простату пальцами... Простату!!!

- ...мою... простату... трогали изнутри пальцами...

- ...потом вставили член...

- ...потом... вставили... Блять! Мне больно!!! Питер!!!

- А это, сладкий мой, анальный секс, – жестоко проинформировал Питер. – И иногда бывает неприятно.

- Остановись, пожалуйста! Не надо! – молил его мальчишка, плача то ли от жжения в натруженном заднем проходе, то ли от явного унижения.

- Ты должен знать. Я должен знать. Мы оба должны знать, что здесь только мужчины, – зачем-то продолжал его мучить Хейл. – Так что, не капризничай и повторяй: меня ебут настоящим горячим хером в мою подготовленную задницу.

- Меня ебут... членом... хером в...

- ...задницу! Стайлз! Скажи уже это и мы закончим!

- Меня ебут... ты ебешь меня прямо в мой растянутый зад.

- Я больше не считаю, что это грязно. Я думаю, что это замечательно...

- Это не грязно... это... заме... ча... Питер, Питер...

- Что? Что – Питер?

- Еще... Питер, еще...

От неожиданности Хейл остановился, замер как раз в самой глубокой точке, воткнувшись в партнера по самые яйца и с отупелым удивлением выслушал его мучительный стон.

- Ты... – начал говорить, потом внезапно спохватился, припомнив, что в таком деле, как секс, разговоры не главное.

Уверенно потащил свой член из дырки, опустив глаза вниз; следя, как вслед за смазанной его плотью выскальзывают наружу края сфинктера; как выворачивает он мальчишку наизнанку и именно от этого любовник стонет, меняя сценарий насильственного соития на добровольное.

Зачем-то Питер перевернул его к себе лицом, забыв про эти проклятые сиськи, и они тряслись теперь у него на глазах, потому что они продолжили трахаться уже в миссионерской позиции, как старая, давно женатая гетеросексуальная пара.

Стайл держал себя под коленками, чтобы Питеру было удобнее вставлять глубже, а Питер, держа свой вес на руках, ритмично ходил в нем бедрами.

Кровать, куда они перебрались, новая совсем, отчего-то скрипела, мерно и пошло. Стайлз от толчков колыхался, груди его колыхались тоже; трясся между бедер, лежащий на животе эрегированный член с поджатой мошонкой, и это было хорошее, супружеское совокупление.

Питер держался до последнего, как будто ожидая, что Стайлз, как девушка, возможно, кончит теперь сам, и вот, уже на самом краю накатывающего удовольствия – ровного и очень добротно скроенного из равномерных спазмов внизу живота, он сообразил, что трахаются они без резинки. Что ходит член его, напрямую касаясь голого, мокрого от слюны и слизи, незащищенного Стайлза, и так хорошо, так близко...

Яйца пульсировали, прилипнув к горячей коже Стайлза, из члена текло толчками семя, и где-то там, внутри, Питер осеменял им бесплодное нутро своего гермафродита. Думая немного не по-джентльменски, что пусть Стайлз любит Дерека, но спит-то с ним!

И пусть уже завтра они расстанутся, у них все еще есть сегодня, как верно подметил мальчишка, такое вот неправильное и исковерканное, в котором они, как ни странно, кое-как счастливы и удовлетворены. Каждый.

Питер не боялся уже ничего испортить – ни разговорами, ни прикосновением. Лежал рядом с наспех умытым Стайлзом, обнимал и говорил всё то, что говорить хотелось.

- Ты не девчонка, поверь мне, – шептал. – Ты очень славный мальчишка, которому нужно дрочить, которого нужно трахать, которому совсем не нужно быть кем-то другим. Я хочу, чтобы ты знал – я всегда ебал тебя, как мужчину. Будь и ты им. Признайся, блять, уже наконец, что просто потакал Дереку...

Конечно, так признания не выбивают. Так не обращаются с женщинами. Питер понял это по стойкому молчанию впавшего в подобие кататонии Стайлза и уже не мог ничего ни изменить, ни отменить. Завтрашний рейс, например, из Нью-Йорка во Флориду без билета обратно.

Он чувствовал себя солдатом, который, ведя войну из своего окопа, после победного выстрела вдруг понял, что только что убив последнего врага, он не заметил, как смертельно зацепило и его единственного друга.

Снотворное Питер заглотил уже как заправский наркоман, потому и заснул слишком быстро, не успев помучиться угрызениями совести и сожалением, что так и не выдавил из себя простую фразу “Не уезжай”.

Утром, как только память вернулась в проснувшийся мозг и угодливо подсказала, что ночевал Питер опять не один, он повернулся на бок, нашарил соседний ком одеяла рукой, зарылся в него, в его теплую глубину и обнаружил, что там пусто, да и вся вторая половина кровати пуста. Еще не соображая спросонья, весь тяжелый от лекарств, Питер обошел квартиру, несмело, будто не веря, что Стайлз мог уйти, зовя его по имени, но никто не отозвался.

Что ж, иногда особо сентиментальные любовники, копируя манеру поведения киношных героев, срываются в несусветную рань в только что открытую булочную, потом в пижаме плетутся в соседнюю кофейню, желая сделать спящему возлюбленному приятное, и тащат сладкие булки со сладким кофе в постель. Классика, как говорится. Но Питер уже знал, что булочек, как и кофе, ему от Стайлза не видать.