Обычно из таких смешных вихрастых подростков и вырастают убийственно обаятельные молодые мужчины – не столько красивые, сколько безумно притягательные, брызжущие нерастраченной мальчишеской энергией – веселые, ироничные, умные и фонтанирующие идеями, словно им все еще по шестнадцать. И Стайлз бы вырос таким, если что-то ему не мешало. Что-то невидимо лишнее, избавиться от чего желал он необъяснимо страстно, да так к своим двадцати и не избавился. Оставшись к совершеннолетию бескрылым мальчиком-бабочкой, который должен был улыбаться шире и солнечнее, если бы только смог.
Впрочем, и без потерянного где-то смеха Стайлз был той еще занозой, с довольно острым язычком и очень быстрый на расправы с теми, кто ему не слишком-то нравился. А предпочтения его были достаточно предсказуемы, с учетом того, на что поставил в их не случившемся споре с Дереком Питер.
Девочкам доставалась френд-зона, мальчикам – влажный блеск глаз.
Темные вишенки, густо обрамленные накрашенными ресницами всегда – и это было неизменным – ласково и с обожанием смотрели на красивую рыжую Лидию. На девочек Стайлз всегда смотрел хорошо, тепло. На остальных – по разному. Замыкал список его симпатий красавчик Джексон, холодный и идеальный будущий мачо, который наверняка психически страдал как раз от своей зашкаливающей идеальности. Грехи других он явно не терпел.
- Стилински, – язвой вещал он со своего стула, пока мисс Морелл готовила какие-то бумаги к прочтению перед группой, – сегодня мы опять будем слушать слезливую историю о том, как твой пидорский маникюр облупился? Или ты снова ноготок сломал, принцесса?
- Иди в задницу, Уиттмор, – лихо осаживал его Стайлз, тем самым продолжая неоконченную их перепалку с прошлого раза. – Тебе твои брутальные стринги, что ли, жмут?
Мисс Морелл на них шикала, и так начинался новый сеанс, в течение которого мальчишка всегда молчал, даже не стараясь участвовать и выдавливать из себя рассказы о прожитом дне или же о пресловутом сломанном ногте. Питеру совсем не казалось это странным – мало ли у психов отклонений, молчания Стайлза он к симптомам не относил, как и не вслушивался в весьма симптоматичные рассказы остальных членов. Зато у своего любимого пациента подмечал все: взгляды, движения и жесты, которые очень часто заменяли ему слова.
Смотреть на мальчишку было весело. Особенно когда он, наблюдательно подметив частые визиты их гостя, стал этому самому гостю авансы раздавать.
Не гей, хмыкал про себя Питер, сравнивая заинтересованность во взглядах самой врачихи, ведущей терапию, и Стайлза, и однозначно признавая мальчика победителем в этой игре в гляделки, потому что мисс Морелл смотрела смущенно и по-женски ласково, а Стайлз смотрел... горячо. Жадно. Словно сидел всю свою жизнь, запертый в стенах подростковой своей теплицы в тихом Бикон Хиллз, мастурбируя на глянец модных журналов, и знать не знал, что есть такие вот живые мужчины, которых можно... Можно, в общем.
Питер уже знал, что Стайлз живет в стареньком коттедже вместе с отцом и местный колледж посещает только для того, чтобы забрать задания по программе, которые решает дома, зачем-то обучаясь дистанционно. Питер понятливо хмыкал – в маленьком городишке гейской звездой быть непросто. Еще сложнее быть отцом такой звезды, и Питер прекрасно понимал некоторые решения Стилински-старшего и одновременно его же осуждал. Не мы выбираем, какими вырастут наши дети. Хотя какие-то моменты подкорректировать можно, чем и занимался, наверно, измученный несчастливой судьбой вдовец-шериф, пытаясь спрятать своего сына от любопытных глаз и не терять лицо перед коллегами.
В больших городах легче затеряться, в больших городах толерантность – не пустой звук. Но в крошечном Бикон Хиллз не слишком приятно быть геем, думал Питер, сердясь на таинственные смешки Дерека, который непрофессионально отрицал столь заметный факт. Но вскоре Питер перестал задумываться об этом, погрязнув в начавшемся флирте на расстоянии окончательно.
Мальчишка умел кокетничать. И только приглядевшись к нему несколько раз повнимательнее, Питер вдруг понял – малолетний педик кокетничает не с ним. Он жадно флиртует со всеми. Он авансирует каждого и делает это скорее непредумышленно, как получается делать это у красивых женщин, которые знают о своей притягательности.
Не повезло одному Джексону: Стайлз со своими улыбочками обходил его стороной, зато регулярно обменивался ядом. Но Питер и сам бы не стал крутить с идеальным красавчиком, именно потому, что идеальность эта была как раз-таки симптомом его психического недуга.
Недуга же Стайлза Питер так и не признал за всей его суетливостью, кокетливостью и напускной женственностью, свойственной откровенным пассивам. Как будто мальчик и правда был абсолютно здоров, как утверждал Дерек, и к явно нездоровой группе был прикреплен за глупую никчемную провинность.
Любопытство.
Это, наверно, было верным определением чувства, которое ощущал Питер к таинственному мальчишке. Чувство было сильным и... единственным. Но странным образом именно оно стало отправной точкой для зарождения чувств других, словно в насмешку над сорокалетней степенностью зрелого самца, который любопытничать в отношении интересного – всего лишь – парня, не мог в силу своего опыта и нажитой с годами мудрости. Но Питер любопытствовал, и еще как. Знаете это свойство талантливых людей – быть почемучками до старости? Любознательностью своей врываясь даже в те области, которые от профессиональной ох как далеко, и достигая в новом деле нешуточных успехов, именно этим доказывая, что талантливый человек талантлив во всем.
Поэтому Питер не стыдился своего интереса, удачно замаскированного под профессиональный. Он интересовался.
Любопытство сгубило кошку, и это верно. Оно, той силы, что чувствовал Питер, сгубило бы даже волка, а Хейл визуально больше походил на обманчиво добродушного пса. Которому до ужаса хотелось разгадать маленькую тайну красивого пациента с пометкой “Подходить нельзя”. В общем-то, Питер и не собирался, и даже не сразу сообразил, насколько опасен для него может быть юный мальчишка, окутанный ореолом тайны, в нюансы которой его никак не хотели посвящать. И этот таинственный, непроницаемый туман вокруг его не такой уж важной персоны, он лишь добавлял охотничьего азарта.
Охота всегда бывает удачной или не очень. Охота Питера окончилась, даже не начавшись, когда он столкнулся с мальчишкой, как и мечталось, в пустующем коридоре в какой-то мистически несчастливый для себя день.
Это произошло достаточно внезапно, и вместо того, чтобы проницательным рентген-взглядом начать разгадывать неизвестный науке диагноз симпатичного психа, чем он и занимался все групповые сеансы, Питер инстинктивно, да, да, ведомый всего лишь любопытством и своими все никак не успокаивающимися гормонами, резко вошел в состояние боевой тревоги. Успел и хищно улыбнуться, и принять выгодный для себя ракурс, который подчеркнул его массивный разворот плеч и гладкую кожу, лоснящуюся в вырезе белой простой футболки. Он был готов к битве, вооружившись всем своим арсеналом. Стайлз – нет. Он оказался в ситуации, когда, привыкший на экскурсии в зоопарке кривляться и вставать в соблазнительные позы для селфи у клетки с хищником, вдруг повстречал его – того же самого, выпущенного на свободу – на темной безлюдной тропинке в лесу, вдруг понимая, что вот сейчас его непременно сожрут. За то, что кокетничал с чужаком без права на это; за возможную ошибку и оскорбление гордящегося своей брутальностью гетеросексуала. Но непростительно быстро для малолетки определив, насколько мало этого гетеросексуального в Питере, уверился в этом окончательно по заинтересованной позе взрослого мужчины.
Стайлз сдался сразу, лишенный поддержки своей сумасшедшей компании. Скользнул растерянным взглядом по всей фигуре Питера и, вскинув на него лучистые, яркие, накрашенные глаза, неосознанно выдал тайну о том, что флиртуя почти со всеми, он концентрированно выделял одного.
Все получилось, как по написанному в учебнике. Были покрасневшие смешные кончики ушей, были испуганные глаза лани. Был смешной пушистый свитер откуда-то из восьмидесятых, настолько объемный и великоватый, что как только Стайлз смущенно поднял свои плечи, так, словно защищался от жадного взгляда агрессивного самца, то вся эта мохеровая хрень нелепым образом, не останавливаясь, поползла с его левого плеча, открыла торчащую косточку и что-то невообразимо странное, бледно-лиловое, атласное. Какую-то тесемку, что божественным образом прекрасно сочеталась с оттенком белой кожи мальчика и выглядела при этом так – Питер отметил про себя это дикое, к нему редко применимое чувство адской неловкости – будто бы подсмотрел он случайным образом, как у красивой женщины задралась юбка, открыв взгляду что-то донельзя интимное, на что смотреть нельзя. И Стайлз, натягивая на себя объемный гусиный пушок, так же смущенно охнул, схватился пальцами за край ворота, демонстрируя уже другого оттенка лак, захлопал подведенными глазами, как дурочка, и вышел наконец из первого остолбенения, в которое всегда мы впадаем, когда неожиданно сталкиваемся с понравившимся человеком лицом к лицу, ощущая то самое, жаркое, настоящее, что называется влюбленностью.
