- Поэтому ты сейчас сидишь в моей квартире в Нью-Йорке, голый и оттраханный мной в задницу, – завершил его рассказ Питер, перестав сдерживаться. – Мальчик мой, тебя банально обманули. Твой парень – сволочь, а диагноз – ложь. Иначе тебя бы здесь попросту не было.

- Но я здесь, – произнес очевидное мальчишка, как будто удивляясь такому вот финту судьбы. Потом спохватился, ища логику во всем происходящем, как сделал бы это любой другой человек, и стал оправдываться. – Я могу объяснить, Питер. Ты разве не понимаешь?

- Нет, – покачал головой Хейл – глупый и недогадливый.

Он с интересом бы послушал, как выкрутится мальчишка, уже понимая – вариантов у того нет. Как нет искомой логики во всем этом.

- Я приехал к тебе, – жалобно начал Стайлз и тут же запутался в мыслях и фразах. – Ты же тоже... меня... Да? Да. Ты не говоришь, но я... Да? Вот поэтому...

Он запнулся, так и не расставив слова в нужном, правильном порядке; вглядываясь в лицо другого своего, нелюбимого Хейла, ища в нем те же сильные эмоции, какие были наверно видны на лице его обожаемого Дерека, когда он кончал Стайлзу в его якобы “пизду”.

Питер смотрел внимательно и серьезно, никак не начиная скандал. Во взгляде его не было бури, только едва намечающаяся гроза. Драма становилась вялой, безжизненной. И Стайлзу это отчего-то не нравилось. Тем более, что Питер не собирался его фразы заканчивать, ожидая когда это сделает сам Стайлз.

- Ты... – опасно прищурился на него мальчишка, резко сменив настроение, – зачем ты говоришь мне это? Тебе не нравится, что я здесь? Или что? Ты почему мне не веришь? Ни в операцию, ни в... меня?

- Не верю, потому что у меня было время изучить проблему и подумать, – ответил Питер жестко, напомнив себе: начал резать – режь.

- И как давно ты... думаешь об этом? О том, что мое лечение было неверным? Что Дерек меня не любил, а обманывал?

- Давно, – опрометчиво ответил Питер, замечая, как странно меняется лицо мальчишки, мелькает в нем отзвук брезгливости отчего-то, тень разочарования...

- Значит, ты думаешь, что я...

- ... что ты обманут, – продолжил за него Питер. – Ты понимаешь вообще, как мог использовать против тебя свой психиатрический дар наш Дерек? Как мог он в угоду своей “любви”...

- Да как же ты не понимаешь? – заорал гневно Стайлз злым, чужим голосом. – Это же самое главное! Страсть! Чувства! Любовь! И эта любовь оправдывает всё! Абсолютно!!!

- Да нет, же, мальчик, – мягко и удивленно возразил Хейл, – никакая любовь не может оправдать того, что сделал с тобой мой племянник. Как навязал свое видение вопроса, в котором ты, я уверен, разбираешься достаточно хорошо. Но вся беда в том, что он-то разбирается лучше.

- Он любит меня, Питер, – упрямо повторил Стайлз, словно не слышал, что ему тут говорили. – Он жизнь за меня отдаст. Он даже не испугался ваших дурацких врачебных законов! Он предал их, чтобы быть со мной!

- Он предал их, чтобы ебать тебя в горло, – не сдержавшись снова, напомнил ему Питер.

- Ты тоже меня ебал! – сузив глаза злыми щелочками, выкрикнул Стайлз. – И в горло, и... туда!

- А что же, любовь Дерека трахать ему тебя ТУДА не позволяла? – психанув в ответ, поинтересовался Питер, подумав с диким неуместным смешком, что он невиновен абсолютно, он-то ебал мальчишку за так, а Дерек вот – со злодейским умыслом.

- Любовь Дерека, чтоб ты знал, позволяла нам всё, – окончательно став злым чертенком, прошипел Стайлз, – а трахать меня туда не позволял ему я. Потому что... Потому что девчонки в задницу не трахаются!!!

Глупое, смешное и неправдоподобное заявление прозвучало дурацким лозунгом, в истинность которого Стайлз именно в эту минуту безоглядно верил.

Не верил Питер, вот беда.

А больше всего в то, что умный начитанный мальчишка может быть таким... глупым.

Эта глупость была явным симптомом, вот только чего, какого нового заболевания – запутавшийся окончательно Питер не мог определить.

- Ладно, – кивнул он примирительно. – Пусть Дерек тебя любит. Но любит с условием. И это условие заставляет тебя лечь под нож. А то, что ты сейчас сидишь здесь, рядом со мной, с которым только что занимался гомосексуальной любовью, вернувшись в свое естественное брутальное состояние, не брезгуя совокупляться анально, опровергает твой обманом вымученный диагноз получше всяких моих домыслов. Тебе не нужно менять пол, Стайлз, это очевидно, потому что твоя трансгендерность – фикция.

Обвинение прозвучало.

И если думал Питер, перебирая возможные реакции Стайлза, что тот замкнется в себе, задумается над его словами или заистерит снова, доказывая правоту своего парня, а может, заплачет на крепком хейловском плече, то он обидно ошибся.

Стайлз молча и спокойно смотрел на него с минуту. Мелькало в глазах любопытство и странное ожидание.

Потом Стайлз предвкушающе улыбнулся и вкрадчиво спросил:

- Ну, ладно. Ты получил свои доказательства. И что? Что будешь с этим теперь делать?

Неверная, алогичная реакция должна, должна была насторожить, но Питер, вымотанный эмоционально, уже не стал её анализировать. Ответил бездумно и легко, ничего не объясняя:

- Восстановлю справедливость и накажу негодяя, что же еще.

- Зачем? – спросил Стайлз и весь напрягся.

- Потому что зло должно быть наказано, – по-сказочному кратко ответил ему Питер, почти чувствуя победу и торжество пресловутого этого добра, вдруг вспомнив клятву Гиппократа и то, что он, как врач, обязан обязательно спасать людей, причем не только хирургическим способом.

- Ясно, ты будешь наказывать зло, – тихо и разочарованно кивнул на это мальчишка и демонстративно уставился в потолок.

И еще тише, так тихо, что Питер еле услышал, спросил:

- А как же я?.. Мне-то что теперь?..

- Детка, – потянулся к нему Хейл, – так разве я не для тебя... всё это? Мне вовсе не безразлично, что с тобой происходит! И я не хочу, чтобы ты испортил себе жизнь, приняв неверное решение! Я просто хочу, чтобы ты оставался собой!

Обнять хотел, успокоить, но в комплекте с произнесенными словами вышло как-то по-отечески жалостливо и обидно: Стайлз отшатнулся.

- Мне все понятно, Питер, – сказал со смертельным холодом в голосе. – Ты можешь мне ничего больше не объяснять.

Вот так, дядя Питер, извольте пойти вон.

Так обижаются дети и выжившие из ума старики, а не умные сообразительные мальчишки. Питер долго смотрел в блестящие в полумраке глаза Стайлза, не понимая столь быстрой перемены его настроения, не понимая вообще ничего, но Стайлз через минуту отвернулся к стене и замер, даже не купившись на запах кофе, который разозлившийся Питер, уйдя на кухню, заварил на ночь глядя.

Из спальни мальчишка так и не вышел. Питер позже вернулся в общую их кровать, решив, что ютиться на гостевом диванчике из-за непонятной ссоры глупо. Как глупо продолжать разговор.

Они одновременно выключили свои ночники на тумбочках, синхронно отвернувшись друг от друга, и постарались заснуть. Взрослый мужчина, которого не любили, и мальчик, которого, как оказалось, не надо было спасать.

====== Глава 12 ======

И все же выспался Питер хорошо – снотворное сработало отменно. Было плевать на то, что мрачный Стайлз, согласно его предчувствиям, гипотетически мог все-таки обернуться доппельгангером в полночь и по-настоящему прирезать хозяина нью-йоркской спальни во сне. Но тот ворочался всю ночь, не превратившись в итоге ни в какое чудовище, а утром, конечно, оказался не готовым к тому, что Питер, впечатленный его растрепанностью и своей невредимостью, вдруг зло накинется на него и возьмет грубо и темпераментно сзади, словно мстя за то, что Стайлз, влюбленный в Дерека, его разоблачением совершенно не впечатлился и злодея не разлюбил.

Справедливость подождет. Мстительный Питер, в этот прекрасный утренний момент находясь в Стайлзе очень глубоко, с удивлением обнаруживал, что секс-то у них выходит все лучше и лучше. Он практически единственная вещь, которая получается. Хмурое выражение лица мальчишки не помешало ему и сегодня без труда кончить, как будто бы время, проведенное с мужчиной-геем, сводило на нет все усилия тех женских гормонов, что принимал дополнительно Стайлз. Они, прежде глушившие его мужское физиологическое начало, не смогли противостоять рукам опытного любовника или, скорее, гормональному бунту проснувшейся предстательной железы.