Когда привык к хирургической точности, сложно понять, как размытость формулировок, двоякость диагнозов и многогранность симптомов могут сложиться в отчетливую картину, в приговор, который не подлежит обжалованию.
Питер, подъехав к дому, долго сидел в машине, думая об этом и уж совсем бессовестно распоряжаясь временем, выданным ему судьбой.
Ему всегда казалось, что психиатрия – это просто смешно. До самого момента, когда его племянника не пригласили в НАСА. Но и потом он не был уверен, что эта наука лучше какой-нибудь астрологии или гадания на картах Таро. Он никогда не думал почему-то, что точно так же, как и хирургия, медицинская дисциплина, изучаемая Дереком, будет подчиняться одним и тем же законам и правилам, что и все остальные.
У истории болезни Стайлза присутствовала бумажка с указанным диагнозом, которому Питер не верил.
Правильно не верил.
Он не видел у мальчика поведения, присущего группе людей, страдающих схожей аномалией.
Учебник вовсю твердил, да и ему самому казалось, что трансгендерность (бог с ним пока, с интерсексом) особенно в ядерной стадии вызывает устойчивое сопротивление у индивида нормам общества и обуславливает полное погружение им в ту гендерную роль, в которой он чувствует себя наиболее естественно, то есть, противоположную данной природой.
Стайлз же... Его не слишком тяготило быть, нет, оставаться мальчиком, например, и это... Это был ключ. А догадкам Питера не хватало всего лишь четкой формулировки, чтобы себе же доказать ошибочность диагноза, хотя она оказалась такой простой и даже примитивной!
Нетипичные симптомы. Несвойственное течение. Неверная модель поведения.
Эта цепочка как никогда ясно вырисовалась в голове, и теперь Питер видел, как неправильно было всё между ними. Как нетипично. И что приезд Стайлза сюда, к нему, есть самый настоящий и окончательный симптом для полной отмены препарата. Или же отмены хирургического вмешательства. Потому что любая болезнь или девиация должна вести себя правильно. А девиация Стайлза правильно себя не вела.
В общем-то, не было у него доказательств. Кто он такой против всех тех светил, что подтверждали, наверняка за деньги, сфабрикованную Дереком чушь?
И выглядеть обвинение будет некрасиво – ему отказали, предпочтя в любви другого, а он и рад порочить счастливчика.
Возможно, эту историю лучше было забыть. Получить удовольствие и проститься.
Вот только Питер не был уверен, что получится.
- Что ел сегодня? – спросил он у Стайлза, поднявшись в квартиру и устало скидывая прямо на диван в гостиной летнее пальто.
Так ничего и не решил, скрывая это намеренной обыденностью.
Мальчишка сидел за планшетом, монотонно проводя пальцем по экрану. Краем глаза Питер отметил – никакого пустого бездумного перелистывания новостной ленты или переписки в соцсети: Стайлз читал какую-то статью, предоставленную скучно оформленным в серо-голубых тонах научным сайтом. Надо же, подумал Питер еще, и машинально отметил, как был мальчишка сосредоточен на чтении, как был серьезен и... худ, только холмики маленьких припухлых от гормонов грудей выглядели неестественно аппетитно.
Хотелось его, обманутого, худого и непонятного, кормить и баловать отчего-то. Зная, что скоро ему предстоит – скальпель, капельница, боль. И Питер, чтобы не мучиться от чувства вины за будущее свое безразличие к его решенной судьбе, попытался загладить своё равнодушие, соблазнив маленького провинциала заморскими деликатесами. Провинциал, конечно же, и не собирался нормально есть в рекомендованной Питером едальне – три коробки от пиццы валялись рядом с мусорным ведром и новомодная японская прозрачная кола стояла на столике.
- Я не голодный, – настороженно буркнул Стайлз и виновато покосился на беспорядок.
Питер хмыкнул – что ж, предпочтения Стайлза в еде были откровенно мужскими.
- Сейчас приготовлю теплый салат с телятиной и вялеными помидорами, потом поджарим стейки и я научу тебя делать фондю, – сказал ему и мысленно улыбнулся снова, заметив, как голодно слушает мальчишка оглашение меню.
- Угу, – сглотнул громко и неизысканно Стайлз, тут же вспомнив о необходимом этикете, – а как прошла твоя... операция? Всё хорошо?
Питер кивнул и вдруг порывисто подошел потрепать его по макушке – иллюзия совместного будущего, в котором они вместе и счастливы, казалась сейчас ожившей реальностью. И это было совсем неплохо.
Стайлз, искренне обрадованный его возвращению, голову свою под руку подставил. Они оба чувствовали сейчас, как утренняя холодность между ними ушла, и как теплый летний вечер творит свою магию, предлагая присоединиться. К созерцанию, например. Только Стайлз выбрал не закат, озолотивший тысячи окон, что отражали солнечные багряные лучи, а другую простую картину – раздевающегося Питера.
Он пристально смотрел, как медленно и ритмично выталкивает Хейл пуговицу за пуговицей из прорезей дорогой ткани рубашки. Как скидывает ее с плеч и без стеснения щелкает пряжкой ремня.
Стайлз выглядел влюбленным и даже не думал сейчас скрывать: ему нравится Питер и их гомосексуальная связь. Его не тяготил этот страшный содомский грех. Не тяготили воспоминания о грязных касаниях члена к члену и к влажной смазанной дырке. Ушел прошлый стыд и непонимание. И Питер, поддавшись этому волшебству, ощущал, как меняют его настроение шальные мальчишеские взгляды. Чувствовал – голод становится сильнее и сильнее, и ожидаемо меняет свой вектор...
- Почему так смотришь? – спрашивал рассматривающего его Стайлза, но тот лишь
молча сглатывал, все еще смущаясь показывать неприкрытое желание – девчоночья черта, но и она была в нем милой. Она ему шла. И вовсе не была симптомом того, что Стайлзу нужно было непременно что-то отрезать.
- Да просто так смотрю, – отвечал он размыто, и Питер в угоду своему маленькому любовнику продолжал раздеваться и делал это нарочито медленно; плавно расстегивал ширинку – смотри, не жалко.
Стряхивал с ног штанины, сдирал майку – медленно уже не выходило – и понимая, что выглядит немного смешно, оставшись в трусах и носках, шел прямо к мальчишке. Вставал близко-близко, брал запрокинутое лицо в ладони и целовал ему губы – долго и по-домашнему неспешно, немного удивляясь тому, как же трусливо он утром сбежал от этого ласкового, пусть и чужого зверёныша.
Как странно – еще вчера они бестолково трахались, утром – холодно прощались, а этим же вечером снова переменились и без усилий приладились друг к другу идеально, уверенно играя свои роли.
Секс шел у них десертом, но сначала Питер заставил Стайлза все-таки нормально поесть.
И вот потом, после, ловко подхватил его под коленки, запрокинув себе на плечо, и понес в спальню, безжалостно отрезав себя от прошлых своих тягостных размышлений о происходящем.
В спальне умиротворения, положенного после ужина, в Стайлзе не наблюдалось. Он был болезненно, патологически сильно возбужден. Сидящий на кровати в одной лишь футболке, прячущий между ног свой маленький отросток в пушистом кустике лобковых волос, он мрачно смотрел на полностью раздевшегося Питера, стоящего рядом, орган которого тяжело и весомо свисал, немного кренясь в сторону и касаясь кончиком ляжки.
Возбуждение тихо кралось по венам, еще не в полную силу завладев мыслями и телом, но Питер чуял, что у мальчишки под кожей огонь – только тронь. Поэтому, вдруг испугавшись чего-то – бури, торнадо, землетрясения – он поступил подло и неромантично.
- Что утром со стулом было? – спросил смешным врачебным тоном, уже отмечая, как яркий румянец пятнает щеки опешившего мальчишки, еще не понимающего, к чему любовник ведёт.
- С каким... стулом... – прошептал его агнец и покраснел уже до уровня груди.
- Мне надо знать, что у тебя всё в порядке, – спокойно прокомментировал свою деловитую фразу Питер. – Вот я и интересуюсь. Нормально в туалет сходил? Боли, крови не было?
- Нет, – мотнул головой Стайлз и рассердился. – Ты так и будешь теперь изображать со мной доктора?
