Видимо было сейчас в Хейле что-то страшное, беспощадное что-то – Стайлз моргнул, изображая дурачка последний раз и тут же, обратно превратившись в рассудительного, умного парня, спокойно опроверг все домыслы Питера:

- Я понимаю. Но и ты должен понять – пока мне сложно все время находиться в образе девушки, – он похлопал ладонью свой торчащий кадык. – А то, что я позволил себе единственный раз на свидание не накраситься, еще не говорит о том, что... ты понял.

Питер не понял. Точнее, он понял, что Стайлз, шутя, уходит от темы. И сам он не может её развивать, укоряя мальчишку в том, что явился к нему он в мужских боксерах и нагло напросился на анальный секс. Потому что Питер секс ему этот любезно и радостно предоставил и добавки еще попросил.

Злился ужасно на откровенное признание, на нелюбовь к себе и любовь к Дереку; злился на то, что одеяло не перетянул, не вымучил оргазм, не доковырялся до существующей, наряду с яичником, простаты; злился на сиськи, которые прикрыл футболкой и так мальчишку вслепую ебал, не соображая от страсти, что все это какая-то новая, изощренная проба, а может – просто очередной каприз несносной, отвратительной Одри. Девочки-мечты, не нужной ему абсолютно.

Условия ставить нужно было с порога. Но Питер банально выбрал розовые очки и секс. И вот теперь осознал, что до сих пор не знает истины, а вместо этого имеет в голове множество разнообразных версий происходящего, и все они странные, извращенные. Разбирая которые, можно превратить вечер в бесконечный психоанализ.

Питер решил не лезть в психиатрические дебри и, уже чувствуя, как настрой трахаться и тискаться на простынях безвозвратно из него выветрился, полез в дебри родные, хирургические.

Сначала уточнил:

- Поссорились вы с Дереком или нет, но, как я понимаю, от трансперехода ты не отказался. Верно?

Какие причины отказываться мне от него? – молча пожал плечами Стайлз.

А Питер додумал весьма для себя обидное, ту правду, о которой твердил ему Дерек – то, что интрижка с сорокалетним бисексуалом в список причин никогда и не входила.

Ну, ладно.

- Еще раз повтори, когда у тебя назначен прием? – спросил деловым тоном, безжалостно обрывая их драматический разговор, в который раз за все это время обратно трансформируясь из любовника в хирурги. – Какую комбинацию женских гормонов принимаешь? В какой дозировке? Я правильно понял, что твой организм вырабатывает их недостаточно и ты плавно повышаешь их уровень перед операцией?

- Да.

- Что – да? – резко потребовал уточнения Питер.

- Да, повышаю, – так же резко ответил Стайлз, – теперь я принимаю гормоны... дополнительно.

- Доза?

- Максимальная.

- И что у тебя с коагулограммой? – тревожно поинтересовался Питер, зная, что повышенная свертываемость крови и риск образования тромбов – главные проблемы употребляющих эстроген на завтрак, обед и ужин.

- Нормально все, – буркнул мальчишка уже совершенно сердито, только сейчас спохватившись, что их чувственный вечер, насквозь пропахший сексом, превращается в банальный врачебный прием, которых в жизни его было и так слишком много.

А Питер, уже не мечтая вернуться в то свое горячее, пылкое, бессознательное состояние неистово влюбленного дурака, остановиться не мог, только вздохнул – ладно, операция примерно через месяц, исходные данные не изменить, чего терять зря время?

- Так, Стайлз. Давай, вставай, – пихнул мальчишку в бок. – Посмотрим, что у нас по факту...

Стайлз сразу догадался, что от него требуется и тут же заартачился.

- Еще чего, – буркнул, – не буду я ничего показывать.

- Да я уже все видел, вообще-то, – со смешком произнес Питер. – Но это другое. Дай посмотрю нормально.

И разу же обрывая готовящиеся возмущения, объяснил:

- Быть может, я смогу чем-то помочь. По-хирургически спрогнозировать, так сказать, риски.

Стайлз смотрел на него и менялся. Его, блестевшие яркими искрами винные глаза сейчас глядели по-другому. Он перестал видеть в любовнике любовника, и наконец, тоже увидел хирурга. Наверно, Дерек дал своему дяде высший балл, иначе почему бы тогда мальчишка послушался?

Еще недавно, смущаясь в постели, Стайлз действовал несмело и робко. Не знал, как быть с собственным телом, поэтому и старался его прикрыть.

Какой-то сквозящей в прошлом к себе ненависти Питер теперь не чуял. Переболел? Свыкся? Сроднился с собой и своими аномалиями?

И сейчас казалось, что Стайлза не тревожит ничто совершенно, когда он по просьбе малознакомого врача-хирурга спокойно с кровати встал и выпрямился в полный рост перед ним – голый, открытый для рассматривания и абсолютно не стесняющийся.

Стайлз, что уж там говорить, был ужасным любовником.

Стайлз, и это было отчетливо видно, был очень хорошим пациентом.

Было немного смешно – Питер не удосужился натянуть белье. Так и сидел на кровати голым, притянув к себе между колен голого же Стайлза, направив на его гениталии яркий луч прикроватной лампы.

Теперь, когда ничего страшного его члену с яичком не грозило – всего лишь какой-то обыкновенный осмотр! – Стайлз перестал зажиматься. Дал доступ к себе, чуть раздвинув колени и присогнув их. Питер, оценив болтающиеся перед глазами гениталии визуально, не стал медлить – взял некрасивую мошонку в ладонь, прощупал всю, уже зная, что найдет, а что – нет. Прикрыв глаза, смотрел ткани своими чуткими пальцами, оценивая на предмет новообразований, узелков, уплотнений... С удовольствием отметил, как прекрасно и идеально овально единственное яичко, являя собой поистине эталонный образец мужских гонад. И тут же огорчаясь из-за того, насколько здорово природа поиздевалась, превратив второе в яичник, наверняка такой же хорошенький, только невидимый.

Стайлз стоял ровно и спокойно, почти не шевелился.

Питер, закончив с мошонкой, пригляделся к пенису. Машинально отметил длину и объем, как недостаточные. А все остальное – как уменьшенную норму. Головка скользила из крайней плоти легко. Была розовой, умеренно влажной и очень аккуратной. Питер пальцами раздвинул щель уретры, невовремя подумав о том, что лет пять назад Дерек вот точно так же пальпировал своего странного пациента, подвергая стыдному осмотру.

- Здесь больно? – спросил, отвлекаясь от гадостных мыслей, и надавил на низ живота.

Стайлз поморщился:

- Немного.

- Ясно, – кивнул Питер и вернулся к пенису – помял, прощупал по всей длине, добился неожиданной эрекции и несмелой улыбки своего пациента.

- Чего улыбаешься? – спросил строго, но тоже пряча улыбку.

Потом улыбаться перестал и сказал прямо:

- Разрез будет производиться здесь, – немного болезненно надавил он ногтем на основание члена. – Потом тело ампутированного пениса вывернут наизнанку и сформируют из него малые, внутренние половые губы. Головка пойдет для клитора, как самая чувствительная часть. Мошонка станет большими половыми губами.

Взяв в ладонь сморщенный мешочек, Питер ласково огладил большим пальцем его кожицу и посмотрел Стайлзу прямо в лицо. Тот хмыкнул и отвернулся, ничуть не испуганный и не впечатленный углубленным разъяснением, что и каким образом ему на столе отрежут. Просто прижал руку Питера к гениталиям сильней, с отменным бесстыдством раздвинул ноги еще шире, дав чужим пальцам прощупать тугую промежность от низа мошонки до ануса. И там руку Питера довольно резко отдернул. А Питеру вот захотелось надавить, поласкать подушечками сморщенную кожицу, потереть, найти серединку, проковырять пальцем сухую дырочку, вставив его поглубже, и закончить, наконец, этот урологический фарс сексом, сделав лживый вид, будто осмотр был прелюдией.

Но Хейл не стал сводить к очевидному, был рад хотя бы тому, что собственный член послушно лежал между ног, елозя кончиком по простыне. Стайлз умничка, туда не смотрел даже. Поэтому Питер, не оценив провокацию, осмотр упрямо продолжил. Поднял обе руки к груди и мягко настойчиво взвесил в ладонях припухшие железы. Еще не совсем похожие на женские, но очевидно уже и не мужские, грудки были тощими с минимумом жировой ткани. Но неожиданно чувствительные соски отреагировали так, как надо – пупырышки затвердели и стали темными от прилившей крови.