Питер на упрек только развел руками. Он не особо был виноват. Он просто проходил мимо. И судя по тому, что на его звонки Стайлз так и не соизволил ответить даже после театрального своего выхода в ресторане, красавчик Питер Хейл, проходя мимо, своим вмешательством мало что нарушил в его генетически покалеченной вселенной.

- И на какое число назначено ему собеседование в центре? – спросил он Дерека немного грустно, имея в виду те самые пригласительные бумаги, которые давали мальчишке возможность всё в своей жизни переменить.

- У нас стоит открытая дата. Но скоро Одри исполнится двадцать один и, думаю, она не будет медлить. Если, конечно, кто-то сторонний не начнет ее в своих интересах дезориентировать. Теперь ты понимаешь, что делал именно это? И как мог навредить?

Питер пожал плечами:

- Да нет же, Дерек, – произнес задумчиво. – Мне кажется, я только лишь помог. Помог распробовать альтернативу. И мне казалось, что где-то в глубине своего тела у Стайлза произошел отклик. Он сам сказал. Ему... понравилось. Когда я трогал...

- Ну все, прекрати! – брезгливо перебил его Дерек, немного нелогично превращаясь снова в ревнующего собственника, который только что изображал из себя холодноватого доктора с железными нервами. – Тебе деликатно не стали тыкать в лицо плохим сексом. Тебя очень вежливо, пусть и иносказательно, поблагодарили. Тебе сказали уезжать. Два раза и два разных человека. Но ты...

Тут Дерек непонимающе развел руками и искренне изобразил удивление, прервав себя же.

- Я положительно не понимаю, что еще тебя может здесь держать! – сказал Питеру. – Профессиональный интерес? Вряд ли. Мальчик не “твой”. Глупое соперничество? Это и есть глупо, и даже зная тебя, какой ты бываешь невыносимый, я не поверю, что будешь так грязно играть, деля со мной партнера. Что еще остаётся, чтобы считаться причиной задерживаться здесь? А? Питер?

“Любовь?” – заскреблось вопросительно где-то внутри, и Питер вздрогнул.

Он просто не мог этого выговорить.

Подумал рационально – ну вот куда ему, обыкновенному хирургу, до тонкостей высоких сфер? До эфемерности психиатрических материй? Куда? Ему бы скальпелем махать, ему бы в органах ковыряться. Ему на двадцать один грамм, что весит душа, которой положено быть влюбленной, вообще насрать.

- Ты веришь, что мальчишка будет счастлив, когда сменит пол? – спросил только, зачем-то затребовав от племянника гарантию на прекрасное будущее Стайлза Стилински, который в принципе, был ему никто, разве что очень хорошо и проникновенно умел писать романтические письма.

- Мы, Питер, – поправил его Дерек. – Я верю, что не только он будет счастлив, что счастливы будем мы. Это разные вещи.

Ну да, ну да, думал Питер уже в самолете, два счастья конечно же лучше, чем одно. Два счастья – это сила.

И только сейчас вспоминал о самом главном вопросе, который так Дереку и не задал.

... – А что сказал сам Стайлз, когда на УЗИ увидел... Когда узнал, что гермафро... Что? Громче? Я не могу громче, я должен через минуту отключить телефон... Да, да, шумят двигатели, скоро взлетаем... Так что он сказал? Дерек? Когда ты показал ему яичник? Он же до этого момента не знал, что с ним не так? Как ничего? Не сказал? Ничего? А, ничего такого...

Это бы странный, скупой, неразвернутый ответ. Питер им совершенно не удовлетворился. Но разговаривать больше не мог – они взлетали. А когда приземлились – уже не захотел. Расхотелось.

Уставший от заумной психиатрической карусели, он как никогда почувствовал приближенное к понятию счастья удовлетворение, которого так не хватало ему в последнее время. Как только оказался в своей пустой квартире, дома, в Нью-Йорке, то сразу понял – он доволен, что, наконец, один. Что вовсе на мальчишку не обижается. Не обижается и на Дерека, да и на них обоих, таких странных со своей странной любовью. И самое лучшее, что может сделать сейчас – смириться с ролью второстепенного персонажа, простого прохожего, который, не испортив этим сюжет, может запросто, не прощаясь, уйти со сцены, затерявшись в массовке.

Комментарий к Глава 9 П.С. Вы дошли до конца этой главы – это здорово. Я понимаю – вышло заумно. И если остались непонятные моменты, спрашивайте. Если интересно, конечно...

====== Глава 10 ======

Легко победить врага, если знаешь – кто он. Питер не понимал, почему благодатное одиночество и возвращение к привычной нью-йоркской жизни не приносят умиротворения. Успел он прооперировать с десяток пациентов, но одного, того самого, до кого руки не дошли или же, как часто бывает, перехватил его более удачливый коллега, почуяв сенсационный диагноз, вот его-то, так странно болеющего чем-то странным, Питер почему-то все никак не мог забыть.

Была ли тоска эта романтического толка? По-хирургически мысля – да, но по-человечески – вряд ли.

Он помнил еще, как сильно стучало сердце, когда он трахал мальчишку. Он помнил, и, к сожалению – более отчетливо, как взяв в руки всё объясняющие и одновременно всё запутавшие анализы и заключения специалистов, испытал острое чувство зависти. Профессиональной. Хотелось, бросив изображать влюбленного, вновь стать хирургом и, потирая руки в предвкушении, сказать: “Ну-ка, ну-ка, и что тут у нас?”.

Но Питер конечно же понимал, что не у “нас” – у Дерека. Мальчишка, как пациент, ему не принадлежит, да и близких отношений у них не сложилось.

Питер старался думать, что руки Дерека – это хорошие руки. А вот его собственные никуда не годились. Они, растеряв своё мастерство, кое-как вскрыв проблему мальчишки да хорошенько поковырявшись в ней по локоть, так и не смогли помочь. Да что там! Питер, непростительно рано сдавшись, даже не удосужился зашить “рану”!

Это все Дерек, проклятый ревнивец. А как мастерски делал вид, изображая бесстрастного психиатра! Кинул, как кость, историю болезни, что б Питер отвязался; рассказал небылиц, а после – прогнал. Точнее, вежливо, под локоток проводил до аэропорта, взяв обещание не мешать, не путать Одри, не искать с ней встреч...

Питер пообещал. Уж слишком не по себе становилось, как самоуверенно племянник использует женское имя, женское же местоимение по отношению к мальчишке, и сам откровенно пугался – на кой ему такая принцесса, давным-давно обещанная другому?

На кой ему какая-то переделанная из мальчишки девчонка? С отрезанным малюсеньким пенисом, который Питер когда-то трогал, и которого ему ни за что теперь не забыть, потому что и запомнился он своей исключительно непривлекательной миниатюрностью?

Есть проблема – реши проблему, говорил себе он, как только понял, что не отпускает его недосказанность, извечно сопровождающая того, кто оказался третьей стороной треугольника, ненужной и слабой. Осознавать себя таким беспомощным было гадко и непривычно. Теперь уж доставалось Стайлзу. Дурак легковерный, говорил себе Питер, купился на запах протухшей, просроченной невинности; на робость и показное смущение; на детский восторг, на весь этот насквозь лживый театр, что устроил ему мальчишка, побоясь признаваться в диагнозе!

Стервец.

Стерва.

Какая разница!

Питер был сам виноват. Особенно в том, что глупо позволил себя уговорить уехать.

И дело было не в том, что ему отказали. А в том, что что-то было не так.

Тягаться с Дереком в психиатрии было делом пропащим изначально, но Питер упрямо стал пробовать – нашел литературу, специалистов, какие-то онлайн-курсы прослушал, в сети пообщался с людьми, прошедшими полный транспереход. Понял разницу между многими, похожими друг на друга терминами, почитал истории, посовещался с пластическими хирургами и даже посмотрел какой-то жутко трагичный фильм, только тогда осознав, что люди от этих операций иногда умирают.

Они умирают и от меньшего вмешательства в свое тело. От перитонита, например.

Но гной, что разливается внутри брюшины, он зло, его необходимо извлекать. А то, что извлекать из Стайлза-мальчика Стайлза-девочку необходимо, Питер уже сомневался.

Он никак не мог обосновать свои сомнения. Они просто были. Жили внутри него, мешая сосредотачиваться, мешая отдыхать и наслаждаться. На операциях он стал орать, в постели – а любовники сменялись чересчур, пожалуй, часто – был груб с партнером.