Это было уже на так важно, все эти физиологические несоответствия – тесты, пройденные восемнадцатилетним Стайлзом, все как один подтвердили его трансгендерность.

Дерек везде сопровождал его. Во всём поддерживал.

Анализы также говорили о двуполости, а уверенность в стремлении стать женщиной у Одри только росла.

Джон по-прежнему был непреклонен, и Дерек, сжав зубы, ждал двадцати одного.

В принципе, это была вся история.

Они были вместе, они были рядом. Стайлз чувствовал себя в Доме Эха своим, и это в некотором роде и был его настоящий дом – то место, где мог он быть собой.

В любом месте с течением времени сменяются работники; уходят, почувствовав себя лучше, пациенты, освобождая палаты для новых. Поэтому никто особо не замечал, что постоянным привидением психиатрической лечебницы уже давно стал странный мальчик, фаворит директора, его таинственный не-пациент и тот самый интересный случай, который доктор Хейл, не отпуская, более пяти лет все держал и держал при себе. Персонал не любопытничал – работая в психушке, учишься быть молчаливым и не особо удивляющимся странностям других. В романтический уклон их отношений практически никто посвящен не был, да и помнили все, как еще не став директором, Дерек часто перемигивался с симпатичными медсестрами, и даже, кажется, встречался недолгое время с одной. Потом уже, возглавив клинику, сменив на посту старенького начальника, доктор Хейл очень профессионально не позволял себе никаких интрижек, тем более с персоналом и, не смотря на свою точеную брутальную красоту, в одночасье лишился романтического ореола вокруг своей персоны, железной рукой наведя в заведении новые, более строгие порядки. Кому бы пришло в голову подозревать его в связи с каким-то малахольным мальчишкой, сыном несчастного шерифа?

Но связь была, была и любовь, и Дерек с трудом, но признавался себе, что в их паре он тот, кто любит сильнее. Он тот, кто закрывает глаза на очень непростой характер своей девушки и терпит её, диагнозом обусловленные, странности.

О, она умела быть разной!

Пробуя новую и более желанную ипостась, как пробуют кончиком языка неизвестные специи, Одри примеряла все грани женственности на себя, становясь то робкой, то напористой; то глупой “блондиночкой”, то умной чернявой стервой.

Но роль, навязанная Стайлзу обстоятельствами, отцом, обществом, да самой жизнью, удавалась ему лучше всего. Скрывая ото всех свою истинную натуру, на людях он чаще всего был юным неоформившимся даже в свои восемнадцать-двадцать андрогином с улыбчивым ртом и немного грустными глазами. На свой возраст совершенно не тянул и казался неопытным испуганным девственником, болеющим непонятно каким недугом.

Мальчишеский образ всегда разбавляла какая-нибудь женственная деталь, без которых Стайлз существовать не мог; он в обязательном порядке красил свои и так длинные ресницы, он обязательно носил женское белье, он брился начисто, освобождая себя от лишней брутальности, хотя и знал, что целенький его, пышущий здоровьем яичник, снабжая организм женскими гормонами, и так не позволяет телу как следует оволоситься.

Дерек принимал даже такого, не переодетого Стайлза, да и всю свою жизнь, связанную с этим мальчиком, он принимал с покорностью.

Он, в отличие от отца, был тем, кто прощал Одри всё и даже умелое манипулирование им самим, но вряд ли хотел думать об очевидном – что время пройдет и необходимость в нем, возможно, исчезнет. В его связях, в нужных знакомствах, в поддержке...

Он, даже получив доказательства её любви и преданности, интуитивно примерял к их истории самый плохой финал, о котором говорить с Одри не имел никакого права. Он не имел права требовать клятв и обещаний лишь только потому, что был ее опорой в самом начале, когда они вступали на этот долгий путь. Он понимал – она умна и очень взыскательна. Она – прекрасный в оболочке мужчины бес, которому он поклоняется и которого жаждет. Появления которого ждет, чтобы самому исчезнуть, растворившись в другом человеке, в любимой женщине, уже навсегда.

Какие выдержки из всей этой сумбурной гормональной саги мог бы он поведать Питеру, Дерек не знал. Каждая деталь была слишком интимной. Но дядя его, получивший на руки толстую папку с анализами и диагнозами Стайлза Стилински, вскоре заявился к нему за разъяснениями и, прооравшись (Гермафродит??? Это что, шутка, да?) битый час уже сидел в его кабинете, выспрашивая подробности.

Пришлось сильно вкратце рассказать историю знакомства, предоставив Питеру, ознакомленного лишь с сухими фактами по заболеванию, некую эмоциональную составляющую, которая всегда важна, если не первостепенна, в психиатрии.

Питер услуги не оценил.

- Ты мне солгал! Там, в ресторане, – припомнил он с брезгливостью снова. – Вы оба мне наврали!!!

- И в чем я наврал тебе, прости господи? – едко, язвительно, откровенно зло спросил Дерек старшего Хейла.

- В диагнозе!!! – гневно обличил его Питер. – Ты, кажется, собирался мне всё рассказать. Ты рассказал. Утаив чуть ли не половину! Трансгендерность и гермафродитизм разные вещи! Тебе ли не знать, насколько это различие огромно!!!

- Угу, – скучно бросил Дерек и жестом показал – продолжай. Давай, объясняй мне тут, какое враньё в диагнозе сложного пациента ты обнаружил еще, умник.

Питер немного успокоился – биться на чужой территории было откровенно сложно.

- Почему не сказал о наличии яичника? – спросил сердито, предпочитая не думать о том, что сам – дурак, подсказок было навалом.

- Думал, тебе и первого диагноза хватит, – честно признался Дерек, – ну, для того, чтобы перестать добиваться непонятно чего от больного несчастного человека.

- Мне не хватило, представь. И, насколько я понял, прочитав анамнез, – совершенно справедливо заметил Питер, – первым диагнозом должен считаться как раз гермафродитизм, а не трансгендерность.

- Неважно, – отмахнулся младший Хейл. – Какие еще профессиональные замечания будут у столичного хирурга к заключению психолога высшей категории? Может, столичный хирург пожелает высказать особо ценное наблюдение, которое поразит всех психиатров мира и выведет дисциплину на новый уровень? М? Питер?

Такой язвой Питер Дерека никогда не знал. Он и представить его не мог таким колючим! Но в тон отвечать не стал – силёнок бы не хватило тягаться.

- Ну, я понимаю, конечно, что профиль не мой и... слишком много специфики, мне непонятной, – признал он и все же настойчиво продолжил, – но есть же нюансы совсем... странные!

- Ну что еще, какие нюансы, – с ленцой протянул недовольный Дерек.

- Тогда в ресторане ты сказал, что Стайлз... Одри, не знаю, как его назвать... Что он – трансгендер. Но это даже не диагноз, а... сопутствующий момент? И как мне кажется, его острая, ядерная форма, указанная в анамнезе, она не совсем... Как там написал психолог... В общем, в его заключении есть несоответствующие действительности детали.

- Какие, например? – сердито поинтересовался Дерек.

- Да вот, – ткнул Питер пальцем в бумаги, – сама формулировка... даже не так, сама возможность сочетания этих диагнозов какая-то нелепая, на мой взгляд. Как может человек, изначально обладая двуполостью, считаться трансгендером? Я с этого момента разжую тебе по-профански, хорошо?

Дерек кивнул без особого интереса, а Питер продолжил:

- Истинный гермафродит по факту является человеком двуполым. Имеется лишний набор органов. Уже в наличии. И есть... есть право человека выбирать, кем ему быть. Зачем настолько усложнять и подтверждать сложными тестами транссексуальность? Кому это было нужно?

- Гермафродитизм с половыми органами одного пола и гонадой противоположного пола, что мы наблюдаем у Стайлза, прекрасно способствуют проявлениям транссексуализма, особенно в подростковом возрасте, – пожав плечами, объяснил Дерек. – А лечебная тактика определяется как раз психосексуальной ориентацией больных и заключается в хирургическом удалении гонад противоположного гендера.

- Но я не понимаю... не вижу в бумагах, что психосексуальная эта ориентация была бы у Стайлза отличной от паспортной, – все так же недоумевающе произнес Питер. – Это незадокументированное желание феминизации, оно откуда вообще взялось?