Диагностировав не очень-то безобидный обман, Хейл странным образом успокаивался – никак не исчезающая неопределенность, с которой он чуял в Стайлзе что-то снисходительно-отчужденное, даже лживое что-то, она вполне оправдывалась этими недомолвками. Которые разрешились абсолютно все с расшифровкой результатов ультразвукового исследования, и позже, лишившись причины подозревать Стайлза в неискренности, Дерек вывел простую формулу, по которой мальчик этот не мог быть иным, честным, изначально будучи невольным обманщиком. Его организм скрывал в себе генетическую головоломку, невиданное сокровище: затерянное в глубине брюшины яичко, которого явно не хватало в мошонке, на самом деле оказалось прекрасно сформированным яичником, хотя конечно, УЗИст мог ошибаться и только лишь пункция тканей могла окончательно подтвердить его заключение.
Она подтвердила.
Дерек изначально был уверен – ошибки нет. Все просто кричало о том, что этот мальчик, странный, умный и очень несчастливо оформленный в документах именно мальчиком из-за наличия члена, на самом деле – одновременно и прелестная девочка тоже. Которой, чтобы заиметь такие крохотные, но сиськи, не понадобилось пить никаких гормональных лекарств – уникальное устройство организма давало возможность вырабатывать необходимый эстроген самостоятельно и в нужных количествах.
Это объясняло наличие груди и наличие неутихающей гормональной бури самого Дерека, потому что женскую грудь Хейл любил и от женской груди закономерно возбуждался.
Грудь была, слава богу, натуральная. Дерек был... оставался натуралом. Всё, слава богу, было правильно.
Но после удивительного открытия, которое расставило всё по своим местам, предстояли дела куда как более неприятные и приземленные.
Собрав все данные и вызвав в кабинет отца, Дерек несколько минут вежливо орал на него; на того, кто скорбя о своей любимой женщине, умершей так рано, совсем позабыл о ребёнке, в нужный момент не заметив его неправильного, откровенно аномального развития.
- Вы почему не отвели его к врачу, когда у сына стали появляться периодические боли? Вы что, не понимали, насколько это ненормально? И вы не замечали, какое странное строение гениталий у вашего “мальчика”? Вы в баню вместе не ходили, что ли???
Дерек делал передышку, а Джон лишь виновато молчал – бани-сауны в его жизни, видимо, были необязательной роскошью.
- Вы почему не рассмотрели грудь? – задавал следующий, ужасно стыдный вопрос Дерек. – Хотя какая там грудь, другие аномалии были прекрасно бы видны УЗИ, которое вы не удосужились сделать ребёнку за все это время!!! Диагностированный в раннем возрасте, гермафродитизм мог быть скорректирован хирургически без лишнего вмешательства в психику пациента! Это избавило бы вашего сына от необходимости принимать непростое решение сейчас! Удалили бы лишнюю пару органов в детстве, и он бы в свои шестнадцать жил обыкновенной жизнью, а не метался, выбирая, какой же пол для него предпочтительнее. Точнее, уже выбрав... Вы же понимаете, что все его переодевания, они не безобидный каприз. Это симптом. И с этим надо что-то делать.
Джон стоял, слушал и молчал. Ему, неудачливому игроку, поставившему все свое состояние на черное, вдруг выпало красное, и он теперь вряд ли знал – что делать. Застрелиться?
- Что же мне делать? – спросил он с мукой на лице.
- Что делать... – немного остыл Дерек, выплеснув весь свой гнев. – Пригласить Стайлза в кабинет и обсудить все это уже втроем.
Он понимал и тоже внутренне мучился от того, что крича на родителя, сам был неправ, утаивая от него свою порочную связь с его сыном.
Нет, нет, не с сыном, подумалось ему, и Дерек мысленно облегченно выдохнул, проговорив – “Одри”. Красивое имя для красивой девушки, которая, если все сделать правильно, станет вскоре принадлежать ему.
Их разговор втроем был очень краток. Говорил только Дерек. Отец, чтобы не травмировать ребенка, кивал на все головой – да, понимаю, да, обеспечу, да, оплачу, да, да...
Он ничего на самом деле не понимал. Не принимал. Не видел. И только спрашивал, какие лекарства помогут.
Когда они остались в кабинете одни – Стайлза медсестра увела на какой-то анализ, Дерек снова и снова пытался объяснить отцу суть проблемы.
- Простите, Джон, но вынужден сказать, что наличие выявленного гермафродитизма не лечится медикаментозно, зато заметно упрощает процесс перехода от одного пола к другому. Лекарством, и вы должны это понять, станет лишь полная хирургическая смена гендера.
- Гендера, – потерянно повторял Джон красивое, непонятное ему слово.
- Но чтобы к этому прийти, понадобиться много исследований, и просто не будет. Будут анализы, собеседования, призванные исключить тяжелые формы психологической патологии, многочисленные тесты, также выявляющие...
- Доктор Хейл, простите, я не понял – это необратимо? – еще тоскливей, уже приближаясь к истине, переспрашивал Джон, и Дерек ему кивал – необратимо, да.
- Но разве нельзя всё оставить, как есть? – никак не понимал сложившейся ситуации шериф Стилински.
- Можно, – честно отвечал ему Дерек. – Но Стайлз не хочет.
- Он сам так сказал?
Дерек кивнул и продолжил глубокий экскурс в проблему.
- Мой опыт психолога подсказывает – форма его трансгендерности достаточно острая, что безусловно осложняется подростковым возрастом, когда гормоны, как вы понимаете, сходят с ума, – разъяснял Дерек, но Джону все равно было непонятно.
Тогда Хейл пытался говорить проще.
- Это не оставляет человеку выбора, и даже близкие люди не могут стремлений такого пациента остановить – ему необходимо быть женщиной визуально, всегда и везде, а не только, простите, в постели с партнером, которым наверняка будет мужчина.
- Так что, мой мальчик, получается, педераст? – непонимающе прищуривался от осознания новой напасти Стилински-старший, еще не подозревая, что в будущем догадка его подтвердится, но абсолютно парадоксально не будет являться правдой.
- Да нет же, Джон, вы не понимаете. Ваш ребёнок абсолютно гетеросексуален, – успокаивал его Хейл. – Он, согласно своему внутреннему “Я” желает... мужчин. Понимаете? Просто потому, что внутри является женщиной.
Если Джон и понимал, то принимать не хотел. Не мог себя пересилить.
Не осознавая, какой властью обладает до полного совершеннолетия сына, он также не мог понять, что заметно осложнит ему жизнь, помешав быть настоящим. И Стайлз выживал, как мог. Он очень рассудительно всегда говорил, что слишком любит отца, чтобы позволить себе уйти, хлопнув дверью, и никуда поэтому уходить не собирался. Он собирался перестать быть сыном своему отцу, да. Но в очень специфическом смысле. И тонко понимал болезненность этой перемены, прощая Джону запреты.
Мальчик не врал. Это было доказано. Он страстно хотел быть девочкой, и это диктовал ему не анонимный голос в дурной подростковой голове, а сам его организм, устроенный настолько сложно, что совмещал в себе работоспособные органы мужчины и женщины одновременно.
Может поэтому, двойная сущность его тела требовала бОльшего. Более частых свиданий, к которым Дерек не скоро привык, но когда привыкание произошло, то отказаться от них он уже не имел воли...
Стайлз оказался весьма требовательным любовником.
Нет, любовницей, поправлял себя Дерек, и позже у него окончательно вошло в привычку думать о Стайлзе, как о не проснувшейся девочке Одри, заточенной в мужское тело.
Дерек влюбился, но разум не потерял. Он видел, насколько Стайлзу-Одри необходим в первую очередь союзник, а уж потом – партнер в постель. И это союзничество нелогично или же наоборот – логично вполне, Стайлз пытался оплатить сексом. Сексом, который чуть не насильно предлагал Дереку каждый день.
Он заявился к нему в больницу на следующий день уже без отца. Он снова шуршал знакомым пакетиком, а Дерек и не сопротивлялся, уже не обманывая себя насчет чувств, что вызывал в нем этот шестнадцатилетний человек неясного пола – чувства были сильными, обжигающими.
