Странно, он все еще ощущал себя влюблённым, и тут же оскорблялся на то, как с ним поступили. Замечая, как сильно ударило это и по самому Стайлзу, который, может, и не догадывался о самой возможности своего сексуального фиаско, но так обидно и, главное, стыдно, убедился в этом. С Питером. Спасибо.

И пока Дерек рассчитывался по счету, пока Стайлз-Одри ловко пудрил свой нос, скрывая за очередной маской какую-то истину, Питер мучительно заставлял себя думать о правильности принятого за него решения.

Он осознал, что и правда ничего – ничегошеньки – не знал!

Ему так и не показали полной картинки, и что теперь толку биться за вражеский штандарт, за ненужные ему сиськи – вон, Дерек для этого есть, боец еще тот, ведь как-то справлялся пять лет с этим, пусть дальше ведет свою предначертанную обстоятельствами войну.

А убежав от всего этого, бремя ответственности (и за лишение девственности в том числе) волшебным образом с плеч исчезнет.

Действительно – так лучше.

Сейчас неуместно геройствовать, драться за прекрасную даму и увозить ее в закат. Тем более, что Питер как-то не рассчитывал, увлекшись парнем, везти в свою нью-йоркскую постель кого-то совсем другого пола.

====== Глава 7 ======

Я поступаю правильно. Я поступаю правильно?

На следующий день эта мысль, еще вчера мелькавшая в голове у Питера утверждением, приобрела явственную вопросительную окраску. Дополнилась другими мыслями-вопросами, настойчиво предлагая анализировать. Думать, рассматривать варианты, искать решения...

Питер оказался, по уверениям директора-всезнайки, совсем не тем, кто Стайлзу нужен. Ладно, не тем. Пускай. Эта причина не годится. Но он же взрослый, разносторонне развитый человек. Он понимает суть проблемы, в том числе и чужой. Он может помочь. Теперь-то да. Проблема не его профиля, ладно, но можно же всегда наверстать! А если не получится, ни в коем случае не отказываться от тяжких обвинений, которые он должен непременно искупить, и непременно лично, ответив за попытку совращения юного мальчика, который вовсе не мальчик (к делу не относится).

Признаться уже наконец, что не только пытался, а совратил его, согрешил с ним, влюбил...ся.

Тут Питер сердился на самого себя. Понимал, но не принимал того факта, что и влюбленности такие случаются, недолговечные, и одноразовый ошибочный секс, после которого никто никому не должен... И вспоминать, какой мальчишка был с ним на расстоянии веселый, нежный какой, оно пустое, лишнее, куда как сорокалетнему мужчине не приличествующее...

Именно поэтому на следующий день Питер находился не в очереди на регистрацию своего рейса, а настойчиво стучал в двери кабинета директора дома Эха, невыспавшийся и злой. На себя, взрослого и ответственного, прежде всего.

- Дай мне его историю болезни, – потребовал он вместо приветствия, как только Дерек его в кабинет свой впустил.

Дерек, понимая, усмехнулся.

- Что, решил не отступаться от неё?

- От него, – на автомате поправил его старший Хейл.

И Дерек снова нехорошо усмехнулся. Полез в тумбочку стола, достал ключ от сейфа и тут же, при Питере, его открыл. Грохнул о столешницу тяжелой папкой.

- Читай. Ради бога.

И мрачно смотря, как Питер жадно тянется к бумагам, жестко произнес, словно условие выдвинул:

- Только сначала скажи мне – почему?

- Почему – что? – бесталанно делая непонимающее лицо, переспросил Питер.

- Почему ты так упорно продолжаешь во всё это лезть? – уточнил Дерек устало и вымотано, как будто не спал всю ночь, и Питер вдруг понял – так он и было.

- Потому что... – протянул, словно на экзамене, когда совсем не знаешь темы, и что вообще надобно говорить и просто тянешь время. – Ну... Знаешь, мальчик мне не чужой. И я несколько озабочен его проблемами...

Он встряхнулся и продолжил уже увереннее, будто нащупал мысль, которую можно было бы развить, а попросту заговорить экзаменатору зубы.

- У вас, прости, не очень-то здоровые отношения, которые мне уже не так неинтересны, как интересен сам диагноз. Пусть и не моего профиля. Так вот, об отношениях... Ты слишком строго с мальчиком обращаешься, если не сказать – грубо. А он очень раним.

Дерек тяжело вздохнул.

- Как же смешно, Питер, – покачал головой. – Вот ты с каким-то прямо ослиным упрямством продолжаешь, а точнее, никак не можешь смириться с доказанной феминностью моего пациента, а стоило ему, тому самому, который привлек тебя мальчишкой, надеть шелковое платьице, ты сразу занял позицию агрессивного самца, стереотипно копируя предписанное нам поведение в отношении беспомощной самки. Поверь мне, Одри защищать не нужно. Её уверенность по отношению к своей проблеме, с которой она сроднилась и живет, дает ей силы жить дальше. Она готова принять свою сложную взрослую жизнь, которая обошлась с ней неласково. Она готова принять меня. Такого, какой есть. И нам не нужен третий.

Дерек задумчиво терзал край толстой папки и всё не хотел ее отпускать.

- Теперь ответь наконец на вопрос – зачем тебе нужна Одри? – спросил снова.

Питер раздраженно пожал плечом.

- Какая тебе разница, – буркнул, прекрасно понимая, что нужно бы ответить, и непременно правду.

- Какой ты, все-таки, трус, – сказал Дерек презрительно, но Питер проглотил.

Пальцы его, легко касающиеся обложки папки, впились в нее еще сильнее. Еще сильнее со своей стороны стиснул обложку и Дерек.

- Тебе так сложно признаться, что ты элементарно влюбился? В неё?

- В него, – опять машинально поправил его Питер и чертыхнулся. – Влюбился! Да! Вот обязательно тянуть из меня это сраное романтическое дерьмо? Тебе доставляет удовольствие знать, что я в свои сорок... так глупо, так неуклюже... в мальчишку, в пацана, который даже и мальчишкой назваться после всего этого не может, потому что... потому...

Озвучить диагноз не получилось, слишком уж фантастически он звучал. Но верить в него приходилось: Питер прекрасно понимал – Дерек не будет ему врать, устно его озвучивая. Но как же хотелось убедиться самому, лично. Своими глазами увидеть сводки анализов, заключения психологов, эндокринологов, психиатров... Потрогать эту редкую девиацию, материализованную на бумаге в причудливую мозаику узкопрофессиональных шифров.

- Ему ведь тоже не всё равно. Он тоже мог, в конце концов, влюбиться, – самоуверенно произнес Питер, вдруг вспомнив, какими глазами смотрел на него, уходящего, Стайлз в том ресторане. Напрочь слетел с него в ту минуту стервозный налёт, да и вся женственность разом, и стал он прежним, неугомонным, впервые влюбившимся юношей, которого некрасиво предали. – Он...

- Она...

Питер вскинул глаза на спокойного Дерека, так уверенно произносящего местоимение женского рода по отношению к очевидному мальчику, осознавая себя безоружным, в то время как хорошо подкованный в вопросах тонких душевных материй племянник, мог разбить его точку зрения множественными аргументами, противопоставить которым Питер по незнанию ничего бы не смог.

- Ну ладно – она, – согласился он с усилием. – Она... имеет право выбирать. И разве тебе не жалко? Мальчика, девочку, не важно... Стайлз же живой человек, со своим мнением, чувствами...

- Живой человек сказал тебе вчера “Уходи”, – жестко напомнил Дерек, – разве так поступают влюблённые люди?

Дерек победно улыбнулся краешками губ.

Продолжил:

- А всё потому, что Одри отчетливо осознает то, до чего ты пока еще не додумался. То, что ваша связь ни к чему не ведет. Сменив пол, она перестанет быть тебе интересной. Потому что, признай уже это, Питер, тебе нужен кто-то с пенисом и яичками, а не с дыркой между ног. И никакая бисексуальность здесь не поможет. Тебе, в этом конкретном случае, важна гендерная определенность. Тебе нужен парень, которым мой пациент быть не хочет. И, как показала практика – не может. И вот поэтому, как бы Стайлз не был влюблен в тебя, вектор движения его жизни направлен в мою сторону, одновременно отдаляясь от твоей. Он это осознает. Ты, кажется, нет.