Питер не мог противостоять соблазну: он потянулся к прикроватной тумбочке и непослушно включил свет...

... – Пусти, пусти меня, не надо!!! – вырывался Стайлз, краснея, пыхтя, еще больше потея, своей неуместной стыдливостью напрочь испоганив потрясный минет.

Он бросил сосать, зажмурившись от не такого уж яркого света. Он сжался в комок и, полуголый, но все такой же размягченный, прикрывал рукой болтающийся член и сжимал коленки. Рубашка распахнулась сильнее, и стало видно, как с плеча медленно и красиво струится лавандовый шелк, обнажая сморщенный темный сосок на вполне заметной, но тощенькой груди, и Стайлз пытался прикрыть всё это тоже.

- Не надо, Питер, не смотри, я урод... урод... ненавижу...

Питер не слушал. Мужчины в определенный момент испытывают странные проблемы со слухом. И, кажется, со зрением тоже. Определённо, Хейл находился сейчас в точке невозврата, поэтому увиденным не особо впечатлился – хирурги непридирчивы, хирургов сиськами не проймешь. Ну, видно гормональное нарушение, невооруженным глазом видно. И что?

Стайлза хотелось побыстрей уже трахнуть, и Питер уверенно срывал с мальчишки оставшуюся одежду, обнажал абсолютно гладкую, чисто выбритую кожу – в паху, в подмышках, на голенях... Стайлз был потным, пахучим, и очень ухоженным. Такими бывают высококлассные шлюхи особого сорта. И это снова сбивало с толку, делая из мальчишки-девственника малолетнего соблазнителя, только притворяющегося кем-то иным.

- Я хочу тебя, детка, – шептал Питер что-то совершенно банальное. – Ну, перестань!

Барахтающийся в руках Стайлз, кое-как уложенный на постель вниз лицом, тихо кривился от грубых пальцев, что мяли его круглые ягодицы, которые единственные были нормальны, соразмерны и очень аппетитны. Питер с удовольствием раздвигал их в стороны и открывал промежность. Слишком широко. Слишком стыдно.

Стайлз наконец замер, всхлипывая в кулак, и уже не противоречил. Странный мальчишка, стесняющийся своего тела.

Питеру пришлось говорить слишком много, тихим журчанием своего голоса расслаблять зажатого девственника, расслабляя и его застывшее до состояния камня тело, обидно не напряженное лишь в одном месте.

Он пробовал добраться туда рукой, ныряя под живот мальчишки ладонью, но Стайлз вжимался в простыни так сильно, что Питер пытаться перестал. Хотел его и без этого, зная, что секс теперь не выйдет хорошим; секс, вопреки всем прогнозам, выйдет плохим. Только вот было безразлично.

- Хочу тебя, детка, расслабь попочку, ну, – просил едва слышно, и добавлял пошлости, уже не зная, чем растормошить мальчишку, – такая узкая, сладкая дырочка, горячая, мокрая внутри...

Мокрой она пока не была – анус сжимался и не пропускал даже палец. Питер тогда просто вставил в коричневатую розу тонкий наконечник бутылки со смазкой, сильно надавил, вливая в кишку побольше вязкой субстанции, развел ягодицы пошире, сомкнул, опять развел, как будто взбалтывая в Стайлзе залитую в него слизь. Полюбовался на вытекающую избыточную влагу, размазал её пальцами по темным морщинкам входа и тяжело на мальчишку лег.

- Раздвинь ноги, шире раздвинь, вот так... Так будет не очень больно, детка, – шептал и гладил-ласкал головкой горячую скользкую промежность, рассказывая об очевидном: – Когда принимаешь в первый раз, всегда немного больно. Расслабься. Порно смотрел? Во-от... А пальчики в себя засовывал?

Стайлз тихо стонал под ним, ища рукой руку, переплетая их пальцы. Послушно раздвигая ляжки под напором ляжек более мощных.

- Я никогда себе... не засовывал... Туда – нет. Это... грязно... – шепнул тихо-тихо и подавился воздухом, когда Питер чуть-чуть головкой надавил.

- Расслабь анальные мышцы, – потребовал Хейл жестко и строго.

И не дожидаясь выполнения приказа, толкнулся внутрь...

Ну что сказать, не так уж плохо вышло.

Через пятнадцать долгих минут Питер лежал рядом с закутанным в покрывало мальчишкой и медленно приходил в себя. Разочарования не было. Знаем мы этот первый раз – трясущийся, так и не расслабившийся девственник лежит под тобой и просто терпит твое вторжение, считая секунды до завершения акта. Вот отчего дефлорация – действительная или же условная – до жути трудоёмкий акт. Нежничаешь, стараешься, а удовольствия – ноль.

- Хочу отсосать тебе тоже, детка, – горячечно шептал Питер в пылающее ухо мальчишки, еще не простившись с мечтами уткнуться лицом ему между ног. Шептал, мечтатель хренов, даже когда трахал – размашисто, не жалея, вминая тонкое тело в матрас под собой. – Хочу взять в рот твой маленький перчик. Лизать его, ласкать, нежить рукой яички...

Тошнило от собственной разговорчивости. Тошнило от навязчивого запаха не желающей подыхать невинности. Тошнило от переизбытка не пойми откуда взявшихся давно забытых чувств и всего Стайлза, которого оказалось так мало и так много одновременно. Это его, голого, растерзанного по всей кровати, Питер попытался сберечь три месяца назад, да не вышло. Вышло влюбиться в мальчишку – в его незримое присутствие, в его письма и его ожидание.

Влюбленность эта беспечная позволила забыть среди каких унылых мрачных стен они познакомились и какой толщины оказалась в итоге случайно замеченная на столе Дерека папка с историей болезни мальчика.

Мальчик, что и говорить, был настоящим психом. Питер оскорбленно фыркнул, не понимая: ну кто откажется от классного отсоса опытного сорокалетнего мужика? Стайлз, кто же еще, дурачок малолетний...

- Нет, не трогай меня, пожалуйста, не трогай... там... – лепетал он, вспотевший от их возни, мерно покачивающийся от сильных толчков любовника, и повторял-просил, – лучше трахни. Трахни сильнее. Давай.

Питер трахал, доказывая уже одним этим, как хочет, как возбужден, и как, собственно, наплевать ему сейчас на сложности подростковой психологии.

Не хочет – не надо. И так хорошо. Сладко.

Кончая, он все-таки просунул руки под мальчишку. Протиснул обе ладони под грудь, чтобы вжаться сильнее в спину. Нащупав пальцами остренькие соски, сжал их предельно сильно, сдавил свисающие вниз холмики. Стайлз охнул и позволил Питеру щипать себя все время, все длинные десять секунд, пока Хейл кончал. Потом Питер приподнялся, немного грубо выдернув из раздраженного ануса член, сорвал с него заполненную спермой резинку и додрочил рукой на копчик мальчишки еще пару капель, болезненно выдоенных напоследок. Как заклеймил.

... – Стайлз? Ты как?

Питер осторожно тронул его за плечо. Мальчишка дернулся и сквозь слезы улыбнулся. Вот прямо как девчонка, честное слово...

- Хочешь приехать в гости, в Нью-Йорк? – спросил расслабленно и сонно, и невпопад, немного расстроившись из-за того, что застыдившийся мальчишка, выпутавшись из простыней, лихорадочно быстро оделся и сидел теперь рядом с ним на кровати абсолютно одетым.

Смотрел на обнаженного Питера по-прежнему жадно и голодно. Не веря ни единому его слову.

- Мне нужно домой, – сказал устало и скованно.

Питер так же устало покачал головой, понимая – теперь он его на чай остаться не заставит. Как не смог заставить принять хоть какую-то ласку.

А он был искренен, когда звал в Нью-Йорк! Он был открыт и разоружен новой напастью – непривычным чувством вины и беспомощности, как будто уже ничем не мог помочь опороченному им самим мальчишке.

- Не убегай, ну что ты, Стайлз, ну, маленький... – схватил он за руку сидящего рядом юного любовника, кося глазом на так и не надетую в спешке, комком валяющуюся на простынях лиловую маечку с кружевами.

- Я вовсе не убегаю, – фыркнул тот зло – зажатый, напряженный, так и не кончивший.

И это было обидней всего – так и не увидеть его удовольствия; прекрасного излома красивых темных бровей, и еще больше – не почувствовать спазматического сжатия сфинктера.

Проблемы физиологии всегда базируются в голове. Не верил Питер, будто мальчишка физически болен. Ну, есть неясные аномалии, эндокринолог по ним плачет. Но отчего-то вместо нужного врача, Стайлз бегает по коридорам психушки. Странно.