- Я трахну тебя, детка, – процедил Питер жестко, слишком агрессивно, так же агрессивно влетев на территорию гостиницы на железном своём звере. – Теперь ты готов?
Он снова задавал ненужные вопросы, но делал это, неосознанно издеваясь.
Невинность мальчишки хотелось растоптать; сорвать уверенно и грубо, изъяв из отношений ноту возвышенности, а Стайлза избавив от загостившейся в его теле невинности. Отобрав ее быстро, а оттого – безболезненно. Но Стайлз конечно же, желал жертвенной боли. Иначе зачем он вообще бы стал сопротивляться?
- Питер, я не готов, я не... не одет нормально, я не могу так... Слишком быстро... Мы можем чуточку подождать? Да ты же с самолета только... – бормотал он и продолжал улыбаться, словно хотел-хотел-хотел, слишком долго и слишком отчаянно, да что-то мешало: еще вчера – расстояние, а уже сегодня – неизвестный Питеру фактор. Кокетливая неготовность, девчоночье отнекивание и зарождающийся в глубине карих глаз понятный вполне страх.
- Готов, готов, – оборвал Питер причитания, подумав, что может и правда, слишком торопится?
Но все бывает впервые и этот первый анальный секс, быстрый и безжалостный, он сможет необходимо мальчишку отрезвить, оставив в памяти и жар, и боль, и незнакомое чувство наполненности, и обжигающее касание едкой спермы, кропящей слизистую, и холодок ее, уже подсохшей, когда будет вытекать она из ануса, марая стиснутые ляжки; и адовую смесь крепких мужских ароматов, и стыдные коричневатые следы, оставленные ими на простынях...
- Я подготовлю тебя, не волнуйся, – успокоил мальчишку еще более страшным обещанием Питер, мысленно представляя подготовку эту на всех этапах, включая стыдный процесс подмывания и даже клизму.
Врачу легко произносить не очень романтичные термины, и совершенно не стыдно о них думать: хирурги не привыкли смущаться. Но Стайлз, сидя рядом, пылал. Он все еще был уверен, наивный дурачок, что секс между двумя мужчинами – анальный секс – напоен ароматами роз и пахнет сладкой ванилью.
- Тебе не нужно стесняться меня, Стайлз, – поспешил успокоить Питер мальчишку снова, – готов, не готов, все ерунда. Ты же хочешь!
Питер заглянул в испуганные глаза и повторил горячо и убежденно:
- Хочешь. И ты давно готов.
И еще более горячо спросил:
- Желаешь узнать, насколько готов я?
И не ожидая подтверждающего кивка, схватив руку своего пассажира, с усилием вжал ее себе между ног.
Член Питера был большим, поэтому прекрасно прощупывался.
- Вот так, детка. Вот так я хочу тебя уже давно. Вопросы?
Вопросов у Стайлза не было.
...Джинсы сидели туго, и Питер воевал с ними достаточно долго, чтобы расслышать наконец несмелые возражения.
Взрослый опытный мужчина всегда сможет остановиться, распознать в сопротивлении партнера игру или же серьезный протест происходящему, но Питер терялся от своих же эмоций. От того, что никогда раньше так не горело сердце, не сводило пах. Своим напором он ломал вяло сопротивляющегося мальчишку, а его неуверенное несогласие душил мокрым поцелуем, заранее соглашаясь на все требования, которые мог выдвинуть капризуля.
Он вел полураздетого своего девственника к постели, путаясь в проходах незнакомого номера, сшибая коленками, локтями какие-то мелкие интерьерные мелочи, роняя на пол свои же запонки вперемешку с пуговицами рубашки Стайлза... Выслушивая последние пожелания маленького смертника, который, судя по своему отчаянно-испуганному лицу, в постели мистера Хейла собрался не иначе как героически кончаться.
- ...выключи свет, прошу тебя, Питер... не трогай, не трогай меня там, нет... нет...
Требования были непомерными, но Питер хлопнул по выключателю рукой – ладно, без света, пусть...
Под пальцами скользило что-то шелковое. Под пальцами были шероховатые кружева.
Питер машинально запустил ладонь под кружево, недоуменно нащупал маленькую грудь, торчащие гвоздиками соски, и сжал грубо, до боли. Стайлз застонал тихонько, а Питер непредумышленно, так само собой получилось, уронил пошлое, грязное, стыдное для любого мальчишки:
- Сучка моя...
Кроссдрессеры всегда такие актеры – перевоплощаясь, мальчишки представляют себя шлюшками, совсем забывая о том, что слово это женского рода. Или же вовсе наоборот, млея от этого и воображая себя ими – влажными, текущими, нежными самочками, не замечая, как смешно иногда их притворство, и как лишь редкие единицы действительно похожи на невинных или же не очень девочек.
Половые отличия слишком характерны, чтобы не понимать – кто перед тобой. И шепча сбивающую с толку чушь, Питер под руками чувствовал мужское тело. Все еще по мальчишески тонкое, гибкое, андрогинное.
У Стайлза плохо стояло. Его размягченный орган вывалился Хейлу прямо в ладонь, когда он сорвал-таки до колен намертво прилипшие к телу джинсы, одновременно сдирая и кружевные трусы.
Питер, обладатель эталонного пениса, не придирался к гениталиям партнеров. Ему казалось – аналог найти почти невозможно. Он одинаково любил большие, кривые, маленькие... Ему было важно, что они есть. Что они твердые и готовые. Стайлз был неправильно мягким. Питер бы даже сказал – оскорбительно.
Малюсенькая неказистая мошонка была вспотевшей и липкой, выбритой начисто. Покрасневшей от жестокого сжатия, так же, как и измученный теснотой член. Он был опухшим, совершенно не внушительным и, несмотря на свободно теперь циркулирующую кровь, мягким.
Эрекция – она значимый показатель степени заинтересованности. И Питер досадливо вспоминал свои тошнотворные намеки о процедурах, включающих в себя пресловутую клизму. Мальчишке было наверняка противно, такому-то юному и не понимающему грязных тонкостей, тех самых, особо тошнотворных, что в отличие от двадцатилетнего партнера, могли пробить броню цинизма опытного хирурга, добавив в прелюдию необходимый градус и жар.
Но даже если Питер и не мог нащупать твердости между ног цепляющегося за него Стайлза, каким-то неведомым для себя образом он понимал – его хотят. Достаточно сильно, пусть эфемерно-невидимо. Как происходит это у женщин – они заманивают тебя, хватают тебя, утягивают в полуторачасовой поцелуй, и только по завершению его, выбившись из сил, ты чувствуешь, как их трусы, наконец, намокли.
Вспотевший Стайлз был липким и влажным, он пах немытым мальчишкой, чуть сбрызнутым декабрьским дождем. Стесняющимся своего аромата так явно, что даже ласковая рука Питера, немного нервно касающаяся его висящего члена, она не помогала. Наоборот. Мальчишка стал выкручиваться из объятий, не позволяя себя коснуться, потом и вовсе упал на колени – полураздетый, как был, и совершенно невидимый в окутывающем двоих мужчин спасительном декабрьском полумраке.
Питер вздохнул и на этот раз позволил чужим рукам стащить с себя брюки окончательно. Собственный член стоял уже давно. Пульсировал возбуждением, отдававшимся в каждой клеточке тела, а больше всего – в тяжелых, повисших у самого лица склонившегося к ним мальчишки, яйцах. Их терпким, тяжелым ароматом Стайлз отчего-то охотно дышал, не замечая, что пахнет между ног так же.
- Какой красивый у тебя член, – послышалось восхищенное снизу, и Питер поплыл.
- Соси, – сдаваясь на волю странно повторяющегося сценария их секса, простонал он безвольно и чуть расставил ноги, дав Стайлзу пространство для маневра, с сожалением покачав головой – инициативность любовника досадно отсекала его от возможности ласкать самому – а так хотелось зарыться для начала в потные молодые гениталии лицом; вылизать всего, возбудить...
Странный, неестественный запрет на прикосновения немного сбивал с толку.
Парни такие – они любят свой член. Они любят своё тело. Они думают, что прекрасны, даже если немного висит живот и нет былой упругости в яйцах.
Стайлз скрывался в сгущающейся темноте, довольно умело отсасывая Питеру. Даже не так. Он был неожиданно искусен. Он жадно в себя вбирал внушительных размеров плоть до основания. Он сглатывал, пихнув головку за щеку и снова возвращал ее к горлу, подвинув языком и нежа бархатом сомкнутых гланд. И Питеру хотелось на это смотреть. Ему хотелось ВИДЕТЬ! Как запрокинуто лицо его мальчика и как некрасиво растянут в стороны и вниз красный натруженный рот, в котором двигался толстый, мокрый от слюны член...
