– Очень, – кивнул Нил. – Фактически он всемогущ. Есть только одна вещь, благодаря которой им можно управлять.

Эмма не знала, зачем ей нужно спросить, но все же спросила:

– Что же это?

– Сила его заключена в особом кинжале. Если его… – Нил запнулся на секунду, – если его отобрать, то можно управлять Темным.

Он отвел взгляд.

Эмма сглотнула.

Это ведь она вернула ему магию…

Слишком много тайных знаний, с которыми ничего уже не сделать. Как получилось так, что волшебство вошло в ее жизнь, а она продолжает находиться в этом сером и унылом мире? Что стало бы с ней, продолжай она жить в Сторибруке? Что стало бы с ней и Региной?

– Я могла бы сделать это, – медленно проговорила Эмма. – Если бы знала. Забрать этот кинжал.

Она ведь действительно могла бы, да? Да! Сейчас она в это верила. Было легко верить отсюда, из безопасной дали. Но там, в Сторибруке, как много она сумела бы сделать?

Голд наверняка хранил этот кинжал в надежном месте. Или же всегда держал при себе, что бы ни случилось. Эмма не смогла бы дотянуться. Никто бы не смог.

– Наверное, – вздохнул Нил. – Но хорошо, что ты не знала. Это опасно, Эмма. Мой отец очень опасен. Я рад, что ты сейчас здесь, а не там.

Он вновь поймал руку Эммы и крепко сжал, пытливо заглядывая Эмме в глаза. А потом спросил:

– Так значит, у нас есть сын?

Его лицо немного просветлело. Эмме медленно кивнула.

– Да.

Нил глубоко вздохнул.

– Почему ты молчала? Почему не сказала?

Эмма изумленно уставилась на него.

– Сказала кому? Тебе? А где ты был, когда меня посадили? Почему не отвечал на звонки?

Она чувствовала, что Нилу хочется обвинить ее, но не собиралась позволять ему это. В конце концов, не от нее зависело, узнает Нил о сыне или нет. Из тюрьмы она не могла дотянуться практически никуда. А после… После не захотела.

– Ты могла бы найти меня после того, как тебя выпустили, – поджал губы Нил, и Эмма, отдернувшись, поднялась, не желая больше иметь ничего общего с этим человеком. Нил тут же вскочил следом, поймал ее за плечи и силой усадил обратно.

– Прости меня, прости, – торопливо сказал он, держа Эмму уже за обе руки. – Я виноват, знаю. И не имею права…

Он поперхнулся и закашлялся. Эмма молча наблюдала за ним, а потом спросила холодно:

– Значит, ты все знал про проклятие?

Нил кивнул, продолжая кашлять. Подбежавший официант поднес ему стакан воды, который Нил принял с благодарностью и осушил в пару глотков.

– Август рассказал, – признался он, весь красный, лоб у него покрылся капельками пота. – Когда он пришел и все рассказал мне… я не мог не поверить. Он сказал про проклятие, про твою роль в нем, про все.

У Эммы возникло всего два вопроса. И она задала их.

– Ты помнил все потому, что не был под проклятием?

Нил кивнул.

– И я, и Август – мы попали сюда до него. Ты бы тоже все помнила, но была слишком мала.

Эмма улыбнулась. В голове у нее было ясно.

– Ты ненавидел отца, так?

Нил сузил глаза и не ответил, но Эмме и не нужно было. Она продолжила:

– Ненавидел, но все равно сыграл по его правилам. Потому что пришел Август Бут и сказал, как и кто должен снять проклятие. И ты подчинился.

Лицо Нила побелело.

– Я не знал, что оно его, – начал он, но Эмма безжалостно перебила его:

– Ты отдал меня проклятию – чьим бы он ни было. Не попытался сразиться за меня. Просто отказался – ради того мира, из которого сбежал. Ради людей, которых бросил. Впрочем, – она усмехнулась, – чему я удивляюсь? Бросать, видимо, в твоих привычках.

Нил стал совершенно белым, а глаза у него помутнели. Эмма даже подумала, что он сейчас ударит ее, но нет: кулаки Нила медленно разжались, а сам он откинулся назад и уныло произнес:

– Не говори о том, чего не знаешь.

– Конечно, – покладисто согласилась Эмма, уже все окончательно разложив по полочкам. Еще один предатель в ее жизни. Впрочем, ничего нового: он лишь подтвердил свой статус. Разве она на что-то надеялась?

– Ты не знаешь, – повторил Нил с нажимом. – Август не сказал мне, что проклятие принадлежит моему отцу. Он считал, что его наложила Злая Королева. Я был уверен в этом.

Настало время Эмме слегка побледнеть. Нил заметил это и не упустил шанса спросить:

– Что случилось?

– Ничего, – покачала головой Эмма, которой не хотелось обсуждать Регину и то, что было связано с ней – в обоих мирах. Может быть, для остальных она была Злой Королевой, но для Эммы…

Нил внезапно понял все правильно.

– Ты общалась с ней? – уточнил он. – С королевой?

Конечно: она ведь не сказала ему, как связаны Регина и Генри. Как связаны они все.

Эмма не ответила и отвела взгляд в сторону, но Нил оказался настойчивым.

– Что она сказала тебе, Эмма? – горячо произнес он, наклоняясь. – Что она пообещала? Чем задурманила твое сердце? Она может быть очень убедительной, знаешь ли.

Эмма знала. Отлично знала. Но ее безмерно злило то, что еще кто-то может знать это про Регину, кроме нее.

– Это не твое дело, Нил, – сердито отозвалась она, некстати вспомнив, что ее ждет работа. Почему она все еще сидит здесь? Почему не уйдет?

Нил покачал головой.

– Она опасна не меньше, чем мой отец. Я только надеюсь, что она не причинила тебе вреда.

Эмме захотелось плакать, она сдержалась только немыслимым усилием воли. А потом сказала:

– Потому что все вы знали только Злую Королеву, – и добавила приглушенно: – А я знала Регину.

Она надеялась, что так и было. Хоть немного.

Нил прищурился.

– Она, знаешь ли, не давала никому шанса узнать себя, – с сомнением протянул он, явно что-то подозревая.

«Кроме меня», – подумала Эмма и оставила все сомнения Нила при нем. Он пытался что-то еще спрашивать, но Эмма не хотела говорить, не хотела слушать. Она хотела остаться одна. Прямо здесь и сейчас.

Он спрашивал что-то еще о сыне, о том, почему он оказался в Сторибруке, каким образом очутился у заколдованной женщины и кто такая эта женщина. Эмма не ответила ни на один из вопросов, предоставляя Нилу сделать собственные выводы, но он, казалось, не слишком с ними спешил. Наконец он ушел, насильно всунув Эмме салфетку, на которой написал свой телефон. Он хотел встретиться с сыном и предлагал вернуться в Сторибрук, обещая, что разрулит все неприятности, которые могут их там подстерегать, но Эмма, разумеется, не планировала ничего подобного. Наверное, следовало уехать с континента, чтобы лишить себя всех связей с тем проклятым местом.

После ухода Нила Эмма еще какое-то время сидела в кафе, комкая в руке салфетку. Потом решительно сожгла ее в пепельнице и взялась за телефон, на экране которого давно открылась фотография, присланная Куртом. Эмма долго молча смотрела на нее, а потом зашлась в неудержимом смехе, граничащем со слезами. Она смеялась и плакала, а люди ходили мимо, косились на нее и ничем не предлагали помочь. Да и чем бы они помогли?

На фотографии был Нил. С бородой.

Эмме потребовалось еще три месяца, чтобы снова, будто ненароком, встретиться с ним. И уж тогда она его больше не отпустила.

Курт остался доволен, хоть и считал, что Эмма могла бы сработать быстрее. Он разозлился бы, узнай, что его подчиненная действительно имела все шансы поймать нужного человека гораздо раньше, чем сделала это, поэтому Эмма молчала, как рыба. Да и Нил, к ее счастью, не спешил раскрывать все тайны.

Теперь они были совершенно чужими людьми, и странно, но признание Эммы о Генри только больше отдалило их друг от друга. Может, и к лучшему. Запоздалая ревность советовала Эмме не делить Генри ни с кем – кроме тех, с кем невозможно было не поделиться.

Иногда Эмма ловила себя на мысли, что ей хочется поговорить с Нилом более обстоятельно. Выяснить подробности про тот мир, из которого все они родом. Выспросить про Злую Королеву, про проклятие, сверить новые данные с теми, что были получены еще в Сторибруке. Но Нил был уже на пути в тюрьму – ему грозило много, много лет за совершенные преступления, – и Эмма не хотела ему в этом мешать. В самом деле, они жили столько лет, не вспоминая друг друга, зачем начинать снова ту песню, в которой все ноты – фальшивые? Кроме того, Эмма никогда не вернется в родной мир, ей стоит вновь привыкнуть как следует к этому.