Эмма думает, что Аурус снова остался в выигрыше. Он сдержал обещание и заполучил двух новых рабов, причем обставил все так, что с его стороны это кажется величайшей милостью. Хитрый, хитрый Аурус!
Эмма усмехается, качая головой.
Случается ли так, что Аурус не находит себе выгоды? Пока что он умудряется даже в явно проигрышной ситуации оседлать коня.
Завтрак без Робина проходит быстро и скучно. Эмма так и не сумела прибиться к какой-нибудь из компаний гладиаторов, и потому теперь сидит одна. Конечно, с ней здороваются, ей улыбаются, но никто не спешит звать ее к себе за стол. В основном из-за этого Эмма торопится покончить с едой и чуть ли не бегом отправляется обратно на арену. Из-за сатурналий тренировок почти не было, и теперь предстоит наверстать упущенное.
Август уже ждет и без лишних слов вручает Эмме деревянные мечи.
– Помаши тут, – как-то непривычно выражается он, и Эмма немедленно спрашивает, все ли в порядке. Август взглядом отправляет ее заниматься своими делами и куда-то торопливо уходит. Эмма недоуменно смотрит ему вслед, пожимает плечами и со вздохом поворачивается к столбу. Право слово, уже хочется помериться силами с настоящим противником! Конечно, и Лепидус сойдет, но его Эмма давно научилась разделывать под орех. Вот если бы схватиться с Робином… Эмма ведь так и не сумела посмотреть, как он сражается. Убила бы разом двух оленей. Но Робин, наверное, теперь будет занят семьей… Эх! А до следующих игр долго: к удивлению Эммы, гладиаторы выходят на настоящую, боевую арену всего несколько раз в году. Конечно, богатые римляне устраивают время от времени приватные игры, но Эмму пока на такие никто не звал. Или же Аурус снова пытается ее уберечь: Робин рассказывал, что на подобных игрищах всякое может происходить, вплоть до убийства проигравшего.
Небо завешано тучами, и Эмма не может определить, сколько сражается со столбом. Может быть, еще утро, а может, дело движется к вечеру. Кроме нее на арене находится еще пара гладиаторов, они вяло обмениваются кулачными ударами, потому что нет рядом Августа, который не позволил бы прохлаждаться. Эмма поправляет сползший нагрудник, вытирает мокрый лоб и глубоко выдыхает.
Интересно, при каких условиях Аурус мог бы даровать ей свободу? Что нужно для этого сделать? Вот Робин, например, уже несколько лет чемпион Тускула, но все, чего он добился, так это появления здесь жены и сына. Отлично, теперь вся семья вместе, однако Эмме, например, не нужно такого счастья. Она хочет вернуться домой, а не перевезти дом сюда. Ах, если бы братья знали, куда ее увез Наута… Но в тот день она никому не сказала, куда уходит. Конечно, они запомнили корабль, но надвигался шторм, и на протяжении нескольких дней они наверняка не могли выйти в море. А после погоня уже была бы бессмысленной.
Эмма задумчиво наносит три удара по столбу, добавляя пинок. Неспешно крутится и проводит прием, который на самом деле должен быть молниеносным. Но то ли она еще не отошла от сатурналий, то ли…
Краем глаза Эмма замечает Регину, идущую вдоль кромки арены, и опрометью бросается к ней, не успев даже подумать, а правильно ли поступает.
– Регина! – зовет она, и рабыня останавливается. Эмма подбегает и торопливо говорит:
– Послушай, я…
– Потом, – цедит Регина сквозь зубы и едва заметно кивает куда-то в сторону. Эмма переводит взгляд.
Ласерта.
Прячется за одной из колонн и наблюдает.
Эмма невольно вздрагивает, представляя, что случилось бы, зайди вчера в молельню Ласерта, а не Робин. Аурус добр, но останется ли он таким же добрым, узнав то, что ему знать не следует?
– В полночь, в молельне, – слышит Эмма едва различимое. Регина уходит, не сменив даже выражение лица, а Эмма снова смотрит на Ласерту, и та выскальзывает из-за колонны, поняв, наконец, что ее укрытие обнаружено.
– Что тебе нужно от Регины? – зло спрашивает римлянка. Эмма старается не смотреть ей в глаза.
– Ничего, госпожа.
– Ничего? – повторяет Ласерта. – Не смей мне лгать! Я видела, как ты рванула к ней, едва увидела!
Она придвигается ближе, заполняя собой все окружающее пространство, и Эмме вдруг становится нечем дышать. Ласерта же явно не замечает, что доставляет неудобства. Или наоборот – замечает.
– Что тебе нужно от Регины? – требует она вновь. И Эмме кажется забавным, что Ласерта, только что запретившая ложь, без труда проглатывает то, что Эмма желает ей сообщить.
– Я хотела спросить о Робине, – говорит она, все еще глядя в сторону. И добавляет, словно считает, что Ласерте нужны подробности:
– Робин сказал, что ему и семье отвели комнату в домусе. Я бы хотела знать, какую, чтобы потом навестить их.
Эмма почти не врет. Почти – потому что однажды она бы, конечно, спросила Регину об этом. Но не в этот раз.
– Ясно, – презрительно кидает Ласерта и отступает на шаг. – Но лучше бы тебе поменьше появляться в домусе, ты поняла?
Эмма кивает.
– Да, госпожа.
У нее в руках все еще два меча. Если бы она захотела, она могла бы прямо сейчас разбить Ласерте лицо в кровь. Или сломать ей ребра. Или проткнуть глаз. За все, что та сделала и планирует сделать. Эмма не испытывает к ней прежней ненависти, которая захлестывала ее на следующий день после Лупы, но и никогда не простит. Она не сделала Ласерте ничего плохого, чтобы заслужить то, что получила. Но однажды боги позволят ей расплатиться. И она воспользуется этой возможностью.
Ласерта уходит, бросив еще один презрительный взгляд, а Эмма относит мечи и идет в купальню.
Завтра здесь будет Белла. Но это завтра, а сегодня, в полночь, Регина назначила встречу. И нужно как-то дожить до нее.
Эмма опускается в теплую воду, и приятная дрожь пробегает по телу. Чем обернется эта встреча? Ей хочется, чтобы все было, как вчера – но на этот раз надо довести все до конца. Эмма закрывает глаза и вспоминает, как Регина отвечала на ее поцелуи, как прижималась к ней, как пустила руку между своих ног…
Эмма невольно сводит собственные бедра, когда ощущает быстро нарастающую пульсацию в паху.
Если бы тогда, в атриуме, была бы не Регина, она хотела бы ее сейчас? Или все еще пыталась бы с ней дружить?
Эмма расслабляется, спиной прижимаясь к бортику бассейна.
Как все-таки извилисты пути, подготовленные для людей богами… Еще недавно Эмма и знать не знала, что может испытывать такие чувства по отношению к женщине. А сейчас ее заботит всего лишь мысль о том, хочет ли она эту женщину с самого начала или под влиянием обстоятельств.
В купальню кто-то заходит, и Эмма поспешно открывает глаза, а потом отплывает подальше, едва видит Науту. Тот скалит зубы, останавливаясь на самом краю бассейна.
– Как знал, что найду тебя здесь.
Он нарочито медленно принимается расстегивать ремень на своих штанах.
Эмма замирает, готовя себя к худшему.
Да.
В этом городе мужчины думают только о том, как бы засунуть свой член в женщину.
В любую из женщин.
Наута избавляется от ремня, стаскивает сапоги, потом рубаху и штаны, под которыми нет набедренника. Его член в обрамлении рыжеватых волос уже приподнялся в ожидании.
Эмма сжимает кулаки.
Сердце, на удивление, стучит неспешно и размеренно.
Наута не пугает ее так, как Паэтус или Ласерта. Может, из-за того, что он – не ее хозяин, и нет нужды ему подчиняться.
Наута ухмыляется, спускаясь в воду, и, погрузившись в нее по грудь, проплывает ровно то расстояние, что отделяет его от Эммы. Потом встает и здоровой рукой приглаживает волосы.
– Дай мне посмотреть на тебя, – просит он. У него шальные глаза.
Эмма немедленно отбивает протянутую руку.
– Отойди, – предупреждает она его по-хорошему. Но Науте все равно. Он смеется – хрипловатым, возбужденным смехом – и пытается облапить Эмму. Эмма уворачивается, и острие крюка проходится по ее плечу. Быстрая, резкая боль сотрясает тело, а Наута ничего не замечает. Его пальцы вцепляются Эмме в волосы и чуть отгибают голову назад.