Эмма вздыхает, прекрасно понимая, что Аурус ни при чем. Он не заставлял ее открывать рот не только для того, чтобы сказать Регине, как она красива.

– Регина, – осторожно зовет Эмма, и та оборачивается быстрее, чем можно было бы ожидать. Во взгляде у нее – предельное недоверие, замешанное на неприятии и полнокровной надежде.

Эмма понимает: Регина не знает, как поступить. Она столько лет жила в уверенности, что сын Ингенуса мертв, а теперь…

Что-то сдавливает внутри.

Эмма пока и сама не может определиться, хочет ли она, чтобы Аурус соврал, или… Вернее, в какой раз он соврал?

Не отдаст ли Регина всю себя Неро, забыв про Эмму?

Ревность глухо толкает под ребра. Эмма тут же выпихивает ее из себя вместе с резким выдохом.

Она верит Регине.

Та любит ее. И если в ее сердце найдется место еще и для Неро, Эмма будет рада.

– Аурус мог соврать про то, что они с Корой собирались меня обмануть, – напряженно говорит Регина.

Эмма осторожно кивает. Регина смотрит на нее в упор и продолжает:

– А это значит…

Карие глаза полнятся смесью эмоций.

Они обе знают, что это значит.

С равными возможностями Неро может оказаться как сыном Регины, так и нет. И вряд ли они смогут это проверить.

Молчание снова протягивается между ними тонкой нитью, и Эмма торопливо умоляет:

– Говори!

Она готова слушать все, что угодно. Лишь бы только Регина не замыкалась в себе. Лишь бы только не винила ее в несдержанности и плохом выборе времени и места.

Регина смотрит на нее с плохо скрываемой грустью.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? – пожимает она плечами. – Этот мальчик…

Она умолкает на мгновение, очевидно, подбирая слова, будто боится, что ее поймут неправильно, потом продолжает:

– Он чужой мне. Я ничего не чувствую к нему, даже если… даже если Аурус тебе соврал, и он действительно мой…

Теперь Эмма слышит в голосе Регины растерянность. И спешит подойти.

– Прости меня, – покаянно шепчет она. – Прости, пожалуйста, я не…

Она не успевает договорить, потому что Регина закрывает ей ладонью рот.

– Не вздумай, – требует она. – Ты ни в чем не виновата. Я должна была это узнать. И нет никакой разницы, где это случилось. Ты поступила правильно. Ведь это касается меня.

Эмма невольно и неровно вздыхает, а Регина убирает ладонь от ее лица и обнимает за талию, прячась в распущенных волосах.

Неро никуда не денется. Чего она ждала? Что Регина, после всего, через что ей пришлось пройти, просто возьмет и воспылает любовью к плохо знакомому ребенку? Регина, которой так тяжело подпускать к себе людей?

Эмма беззвучно хмыкает.

Губы прижимаются к темным волосам, от которых едва уловимо пахнет фазелийской розой. Аромат напоминает о лудусе, но Эмме не тошно от этой мысли. Она просто радуется тому, что теперь с ней останется только запах – и Регина.

Никакой арены. И она не будет ей сниться.

Никогда.

За бортом мерно плещут волны, где-то на корме слышны голоса матросов.

– Это ужасно? – спрашивает Регина приглушенно.

– Что именно? – откликается Эмма, прикрывая глаза и наслаждаясь моментом покоя.

Регина крепче прижимается к ней.

– То, что я не хочу его.

– Нет, – без колебаний отзывается Эмма, и она полностью уверена в том, что говорит. – Это абсолютно нормально.

Она снова целует волосы Регины, потом находит губами губы, и в поцелуе ощущается привкус свежего ветра. Мир замирает, звуки и цвета исчезают, все сливается в единое целое, чтобы позже рассыпаться огненными искрами.

– Ты поступаешь так, как подсказывает тебе сердце, – шепчет Эмма миллионы лет спустя. Она немного успокоилась и теперь думает о том, как скоро они прибудут домой. Надо спросить у Науты.

В какой-то момент в мысли врывается Дис, и Эмма не без труда прогоняет его. Сколько еще ей потребуется времени, чтобы не думать о нем? Наверняка много. Уж слишком велика та загадка, что он оставил, исчезнув. Ах, если бы он встретился раньше, пока Завоеватель…

Регина вздыхает, и воздух, сорвавшийся с губ, щекочет щеку.

– Знаешь, о чем я думаю сейчас?

Эмма не знает, но хочет узнать. И Регина делится с ней сокровенным:

– Если Аурус все же соврал… и Неро – мой сын… что если и мое бесплодие…

Она взволнованно умолкает, грудь ее от участившегося дыхания высоко приподнимается под тонкой тканью туники. Волнение передается и Эмме, и она крепче обнимает Регину, обещая ей:

– Я найду на севере хорошую знахарку. Она все проверит.

Сердце быстро бьется где-то в горле.

Эмма могла бы усомниться, могла сказать, что будь оно все так, то Регина уже должна была бы забеременеть. Но второй раз она свой язык удержит за зубами. Не разрушит эту надежду. Пусть пока живет. Пусть радует Регину. Тогда будет рада и Эмма.

И, быть может, никаких больше Дисов не возникнет на их пути.

Однако Регина грустнеет сама, это отчетливо слышится в ее словах, когда она произносит:

– Столько лжи вокруг…

Она не договаривает, отворачивается и проходит на нос корабля, всматриваясь в горизонт.

Там, вдали, светлеет небо.

Эмма не спешит догонять.

Она уже догнала.

– В мире нет правды, – Регина, обхватив руками плечи, с силой сжимает их, словно ей холодно. – Если бы она была, то мы бы сейчас вели совсем другие разговоры.

У нее неестественно прямая спина, будто застывшая в ожидании удара. Эмма смотрит на нее с грустной нежностью, вынужденная признать, что Регина права. Дурные мысли наверняка еще долго буду терзать их обеих.

Мир состоит изо лжи. Лгут все: и богатые, и бедные. Лгут, потому что могут, лгут, потому что хотят причинить боль, лгут, потому что вынуждены, лгут, чтобы скрыть другую ложь…

Но ведь что-то же должно быть правдой! Хоть что-то…

Сердце подсказывает, что.

Эмма подходит и кладет руки поверх рук Регины, покрывшихся мурашками от холодного ветра. Гладит оливковую кожу и, прижавшись к спине грудью, оставляет поцелуй в черных коротких волосах, чувствуя, как замирает, а потом расслабляется Регина.

– Я люблю тебя, – говорит Эмма. – И это – единственная истина.

Единственная, которая нужна им сейчас.

И всегда.

Они еще долго стоят, обнявшись, а шустрый корабль несется к восходу, острым носом вспарывая серую гладь волн.

КОНЕЦ