– Говори, – угрожающе советует Наута, крюк его блестит в свете солнца, пробившегося сквозь щель в досках. Рыжеватая борода обрамляет загорелое лицо, светлые глаза обведены чем-то черным.
Ланиста Аурус склоняет голову к плечу. Он не выглядит сердитым и не угрожает. Для этого у него есть Наута. Очевидно, они работают вместе очень давно.
– Говорить, дорогая, – произносит Аурус, тон его приторно-сладок. – Ты же хочешь, чтобы мой лекарь зашить тебе эти безобразные раны?
Он садится на корточки и касается кончиком пальца ноги девушки, покрытой коркой грязи и засохшей на повязке крови. Где-то там, под всем этим, принимается вдруг пульсировать рана.
Девушка вздрагивает. Прямо и безбоязненно смотрит на Ауруса. Ее открытый взгляд его не смущает, он только ободряюще улыбается. Если бы он не был работорговцем, то его можно было бы принять за доброго дядюшку-соседа, не желающего худа.
– Ну! – прикрикивает Наута внушительно.
– Эмма! – тут же отзывается девушка, потому что громкие звуки только усиливают боль и муть в голове. И добавляет чуть тише:
– Эмма Свандоттир*.
Лебедь - тотемное животное ее отца, в честь него он и получил свое имя, доставшееся по наследству Эмме. Ждали сына, но родилась она. Отец не стал горевать, сам выточил для дочери меч, пятнадцать лет ждавший свою хозяйку. И вот, наконец, дождался.
Аурус еще шире растекается в улыбке. Глаза его ярко блестят. Он хлопает Эмму по больной ноге, делая вид, что не замечает сдавленного вскрика. Поднимается, поправляя одежду.
– Славное имя, Эмма Свандоттир, – хвалит он то, что в похвалах не нуждается. – Ты будешь летать над ареной как птица!
И он раскидывает руки, показывая, каким именно будет полет.
Позади угодливо смеется Наута.
Эмма замирает. Она не знает, о какой арене идет речь, но сердце подсказывает, что ничего хорошего не случится. Она здесь, вдали от родной стороны, от матери, от отца и от названных братьев, вставших бы за нее горой, прознай они, что случилось. Но теперь надо дождаться северного ветра, который заглянет сюда, и нашептать ему про свою беду.
- Сколько тебе зим, Эмма? – спрашивает Аурус, и Наута выгибает бровь, будто ему тоже это очень интересно.
Эмма вздыхает.
- Двадцать.
Она ждет следующего вопроса о муже и детях, но, кажется, здесь это никому не важно.
Аурус уходит, напоследок бросая пару слов Науте. Тот мрачно кивает и притаскивает Эмме кадку с ледяной водой и рваную тряпку.
– Мойся, – велит он, похотливо улыбаясь, а сам садится неподалеку и принимается смотреть. Эмма поворачивается к нему спиной и кое-как моется, слыша, как тяжело дышит пират, не отрывающий от нее взгляда. Наута забирает у нее грязную одежду и приносит новую: две повязки – на грудь и на бедра. Даже помогает Эмме с ними, не забывая облапать ее. Эмма хочет ударить его, но сил слишком мало. Следует их приберечь.
– Красотка, – подмигивает ей Наута. Склоняется к уху и шепчет:
– Зла не держи, Эмма, дочь Свана. Не я бы тебя забрал, так тот, что за мной шел: шавка Завоевателя, мерзкая и двуличная. И ты бы не попала к Аурусу. Уж поверь, он единственный ланиста здесь, который не снасильничает над тобой.
Наута говорит на северном языке чисто и почти без акцента, понимать его не сложно. Эмма слушает и поджимает губы. Неприятная дрожь пробегает по спине.
Иногда она забывает, что остается женщиной в мире мужчин. Что даже с мечом она слабее и уязвимее. Что мужчины могут сделать с ней многое из того, что она с ними сделать не сумеет никогда.
– Пошли, – Наута легонько пихает ее в спину. – Аурус прислал повозку. Лудус* ждет тебя, прекрасная воительница.
Он смеется, а Эмма, вздрагивая, делает свой первый шаг к чужой земле.
Комментарий к Дельтион 0. Aeterna historia
Нифльхейм - в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров, земля льдов и туманов, местообитание ледяных великанов, один из первомиров
Утбурд - в скандинавской мифологии злые духи младенцев, которых бросили умирать
Дикая Охота - группа призрачных всадников-охотников со сворой собак. Происхождение легенд о ней несет норвежские мифологические корни
Хольда - (фрау Холле) — старуха-волшебница, в рождественские ночи принимающая участие в Дикой охоте, наказывающая плохих людей и приносящая подарки хорошим
Ланиста - (от латинского lanius — «мясник») - представитель категории лиц, для которых покупка, перепродажа, а иногда и обучение гладиаторов являлись профессией, средством заработать хлеб
Наута - (лат. nauta) - моряк, мореход
Гарм - в германо-скандинавской мифологии огромный четырёхглазый пёс, охранявший Хельхейм, мир мёртвых, хтоническое чудовище
Инеистые великаны - или гримтурсены — в германо-скандинавской мифологии предвечные великаны, жившие ещё до асов
Слейпнир - («скользящий» или «живой, проворный, шустрый») — в германо-скандинавской мифологии восьминогий конь Одина, порождение Локи
Аурус - от лат. aurum – золотой
Эмма - изначально это было немецкое имя, означающее «целый» или «всеобщий»
Свандоттир (от исланд. svan - лебедь и dottir - дочь) - буквально «дочь лебедя»
Лудус (рим.) – дом или школа гладиаторов
========== Диптих 1. Дельтион 1. Barbarus hic ego sum, quia non intelligor ulli ==========
Barbarus hic ego sum, quia non intelligor ulli
варваром я здесь кажусь, потому что никто меня не понимает
– Это Тускул*, милашка. Не думаю, что тебе интересно, но тебе придется тут пожить какое-то время.
Город Тускул, по мнению Эммы, выглядит отвратительно. Он гораздо больше ее родной деревни – и гораздо грязнее. Улицы узкие, темные и неприглядные, жители справляют нужду прямо на них: не стесняясь, задирают одежды и примащиваются. Кое-кто заходит за угол, но только потому, очевидно, что там удобнее присесть, и потоки дерьма лениво стекают в канавы, выдолбленные возле фундаментов домов. Зловоние то и дело заползает в нос, Эмма морщится и мотает головой. Тускул давит на нее – и высотой домов, и теменью, и запахами. Как люди живут здесь? Как могут они обходиться без свежего ветра и моря? А ведь море рядом, но кажется, будто его нет вовсе.
Дорога от порта до города заняла много времени, солнце успело перевалить через половину неба. Эмма устала, ей хочется есть и пить. По нужде она сходила еще на корабле, пока не успели отобрать ведро, так что хотя бы это ее не мучает.
– Что, не нравится, красотка? – хмыкает Наута, на короткий миг поворачиваясь к ней. – Привыкай. Теперь это твой дом.
Он не говорит ничего нового, только повторяет, что Эмме придется привыкнуть. Эмма не думает, что это произойдет прямо сейчас – если вообще произойдет.
Он идет рядом с телегой, которую тянет чахлая тощая лошадь, и это та повозка, что прислал Аурус. Поскупился, однако. В телеге высится клетка, а в ней, скрючившись, сидит Эмма. Решетка редкая, но недостаточно, чтобы можно было сквозь нее просочиться. Эмме ничего не остается, кроме как сидеть смирно и наблюдать за происходящим. Отец всегда учил сначала приглядываться, а потом уже делать выводы. В ее положении иначе и не получится. Поэтому она ничего не отвечает Науте, а просто смотрит и запоминает.
Большинство горожан одеты богато: на них украшенные узорами чистые туники. Часть передвигается на повозках или же носилках, но основная масса идет пешком, а рядом семенят рабы, готовые защитить своих господ при надобности. То и дело мелькают разносчики всякой всячины, а по бокам и без того узких улиц расположились лотки. Эмма видит брадобрея, оказывающего услуги. Видит мальчишек, выторговывающих на стекляшки какие-то свертки. Справа звенит монетами меняла, слева зеваки собрались возле заклинателя змей и всячески выражают ему свое восхищение. Откуда-то отчетливо несет подтухшей рыбой. Улицы гудят, стучат, шумят, и все эти звуки сливаются в единое целое, из которого все труднее вытащить что-то одно. Эмма морщится и закрывает глаза, невольно вспоминая свою деревню. Как там было чисто, как просторно, как светло!
