Дис задумывается.

– Одноглазый такой? – уточняет он.

Эмма кивает, продолжая кривить губы в ухмылке.

– И конь восьминогий? – продолжает Дис.

Эмма снова кивает.

– Нет, – разводит руками Дис. – Не видел его. Но слышал много.

Эмма кивает в третий раз.

Конечно.

Все они слышали.

Дис внимательно смотрит на нее.

– Ты мне не веришь, так?

Эмма молчит и пьет вино. Она не будет отвечать на этот вопрос.

Дис качает головой.

– Все не верят. А потом умирают – и приходят ко мне. А я что? Я же не существую!

Он запрокидывает голову и громко хохочет, потом наливает себе еще вина и залпом выпивает его. Встает и, указывая на Эмму, провозглашает:

– Попомни мои слова, Эмма, дочь севера!

На них принимаются оборачиваться, и Эмме неприятно такое внимание. Однако она сохраняет внешнее спокойствие, и только слишком сильно сжавшиеся на кубке пальцы могут выдать ее состояние.

Дис поправляет тогу, приглаживает волосы и наклоняется к Эмме. Так странно, но от него совсем не пахнет вином.

– Ты можешь верить, Эмма, можешь не верить, – вкрадчиво произносит он, – но будущее предопределено. И никуда ты от него не денешься.

Это звучит почти как угроза.

Эмма удерживает себя от того, чтобы плеснуть вином прямо в его самодовольное лицо, и Дис уходит, теряясь в толпе. Едва Эмма упускает его из виду, как появляется Робин с подносом, на котором истекает жиром жареная курица. На отдельной тарелке горкой лежат оливки, а рядом с ними – два больших ломтя хлеба. Робин недоуменно осматривает кувшины, оставленные Дисом, ставит поднос и спрашивает:

– Что случилось?

Эмма допивает вино. Он не видел Диса? Очевидно, нет. Странно, они ведь едва разминулись. Ну, что ж…

– Ничего, – врет она. – Разносчик ошибся столом, но очень быстро убежал, я не успела его остановить.

Что-то заставляет ее промолчать по поводу Диса. Может, она просто не хочет тревожить Робина. В другой раз он и вовсе от нее не отойдет.

Лицо Робина светлеет.

– А, ну и хорошо! – он заглядывает в кувшин с вином. – Полный! Замечательно!

Он радостно потирает руки и берется за курицу, спрашивая у Эммы:

– Крылышко или ножку?

– И то, и другое, – отвечает она и задумчиво смотрит на кувшин.

Хорошо, что полный. Выпить ей хочется ужасно. Дис, несмотря на свой лощеный вид, оставил после себя не лучшие ощущения. И эта его болтовня про великое будущее Эммы… Она просто хочет вернуться домой. Ей не надо другого будущего. И она надеется, что сможет это сделать до того, как сюда придет Завоеватель. Иначе все может обернуться плохо. В пылу боя всякое происходит. Эмма в битвах участия никогда не принимала, но может себе представить. И вряд ли ее спасут навыки гладиатора, ведь на арене она сражается один на один.

Робин щедрой рукой накладывает Эмме еды, садится напротив, где только что сидел Дис, и вгрызается в курицу. Эмма кидает в рот оливку, морщится, понимая, что никогда не привыкнет к ее вкусу, и тщательно жует. Она не расскажет Робину про Диса. Не видит смысла, потому что надеется, что тот больше не объявится на ее пути.

– Чем тебе нравится это место? – спрашивает она, вновь и вновь оглядывая народ, собравшийся здесь. Она не видит ни одного знатного римлянина. Только Дис, да и он, как выяснилось, грек. Вокруг одни рабы и бедняки. Эмма невольно заводит руку за плечо и чешет клеймо. Давно она о нем не вспоминала.

Робин пожимает плечами.

– Здесь вкусно и недорого кормят, – он вытирает левую руку о бедро и берется за кубок с уже налитым вином. – Кроме того, иногда сюда заглядывают бродячие музыканты, и тогда можно попросить их сыграть что-нибудь хорошее.

– Здесь собираются твои друзья? – Эмма не думает, что Робин водит дружбу с кем-то из чужих рабов, и тот отрицательно мотает головой, подтверждая ее сомнения.

– Никто, кроме меня, сюда не ходит. Это заведение для бедняков. Остальные гладиаторы предпочитают пить вино среди более богатых римлян. А мне все равно. Да и, – он подмигивает Эмме, – лупанарий, в который я иногда заглядываю, находится неподалеку.

– Надеюсь, меня ты туда не поведешь? – притворно ужасается Эмма, и Робин подыгрывает ей:

– Проклятье, а я как раз договорился с самой шикарной из всех женщин!

Он ухмыляется, поглядывая на Эмму.

– А ты точно туда не хочешь?

Эмма хочет возмутиться, а потом думает: это было бы интересно. Конечно, она пошла бы туда только затем, чтобы посмотреть, как все устроено. А зачем еще? Память услужливо подкидывает ей образы того, зачем ей можно прийти в лупанарий, и Эмма краснеет, торопливо принимаясь есть. Почему она все еще стыдится этого? Все – и всё – вокруг убеждают ее, что это естественно и нормально. Ее тело реагирует так, как и должно реагировать. Она живет по законам этой страны. Не проще ли будет прекратить стесняться? Проще – и лучше. Для нее.

Одна из продажных девиц, липнущих к мужчинам, проходит мимо столика Эммы и Робина и зазывно улыбается им: сначала Робину, потом Эмме. Робин не обращает внимания, а вот Эмма долго провожает взглядом девицу. Что-то бухает у нее в груди при этом – не понять, что именно.

Они с Робином долго сидят в таверне, допивая вино, оставленное Дисом. Эмма, впрочем, довольно быстро принимается его разбавлять, как римляне, потому что в какой-то момент оно начинает казаться ей слишком крепким. Настолько, что, вставая, она тут же пошатывается и собирается упасть. Робин подхватывает ее и предлагает:

– Давай на воздух уже.

Он свистом подзывает разносчика, говорит, что они закончили, и выводит Эмму на улицу. Там тихо и свежо. Эмма кутается в паллу и жадно дышит, запрокинув голову.

– Иногда, – бормочет она, – я забываю, где нахожусь.

Мелкий снег падает на лицо.

Робин смотрит на небо вместе с ней.

– Иногда это совершенно необходимо.

От соседнего дома отходит чья-то фигура, стряхивающая снег с плаща. Эмма присматривается: это их соглядатай.

– Он, что, все это время ждал нас? – спрашивает она у Робина. Тот кивает.

– Он знает, что второго выхода у таверны нет.

Эмма сердито отмахивается. Она ведь спрашивала не для этого ответа. Ей просто стало жалко человека, который мерз все это время вместо того, чтобы сидеть в тепле.

Ночь пролетает незаметно, потому что по возвращению в лудус Эмма просто валится на постель и засыпает мертвым сном. Утром у нее слегка кружится голова и не более. Она обещает Одину, что вознесет ему хвалу чуть позже, и идет на кухню, потому что очень хочет пить. К ее удивлению, кухня пуста. Нет ни людей, ни еды. Эмма осматривается, гадая, уж не проспала ли она нечто важное. В любом случае, ничего не мешает ей напиться, черпая чистую воду из большой бочки, и умыться заодно. Едва она приглаживает мокрыми ладонями волосы, как из галереи заходит Мария. Она видит Эмму и взволнованно всплескивает руками.

– Эмма!

– Мария! – в тон ей отвечает Эмма. – Что такое? Я проспала?

Она улыбается, но Мария – сама серьезность.

– Сегодня все завтракают в домусе. Так велел Аурус.

Эмма мгновенно вспоминает слова Робина о том, что в дни сатурналий рабы получают возможность есть вместе с хозяевами. Сегодня эта затея кажется ей какой-то неправильной.

– Я могу отказаться? – уточняет она. Мария качает головой.

– Аурус будет недоволен.

Эмма только тяжело вздыхает. А так будет недовольна она. Но что поделать…

В атриуме, куда приводит ее Мария, установлены три длинных стола, за которыми на лавках сидят гладиаторы и рабы. Они едят, пьют и тихо переговариваются. Тихо, наверное, оттого, что во главе центрального стола сидит сам Аурус и зорко следит за всеми. Рядом с ним – Кора, и выражение ее лица не поддается никакому описанию. Судя по всему, она бы тоже с удовольствием отказалась от этого обычая. Ласерты и Паэтуса нет, и это очень хорошая новость. Эмма скромно занимает место с краю, надеясь, что ее не заметят, но Аурус тут же провозглашает довольно: