Робин пожимает плечами.

– Если так, то я рад за тебя, Эмма.

Он не спрашивает больше ни о чем, а Эмма не говорит. В молчании они доходят до кухни и в том же молчании быстро перекусывают. Эмма гадает, пришлет ли Аурус за ней снова. С другой стороны, разве он обязан как-то награждать ее? Он даже вопрос потери ее невинности особенно не обсуждал. Стало быть, деньги Суллы все же сыграли свою роль. Вот уже и особая сила, заключенная в невинности, перестала быть особой.

Эмма усмехается, допивая воду.

В общем-то, а что Аурус уже может? Сделанного не вернешь. Но ему предлагают деньги, и только глупец откажется от них.

На арене Эмму ждет Август и вместо привычного меча протягивает ей щит.

– Сегодня будем отрабатывать оборону, – поясняет он хмуро. Эмма замечает, что все находящиеся неподалеку гладиаторы остановили тренировку и пристально смотрят на нее.

Все уже знают про Ауруса, конечно. Глупо было предполагать, что никого это не заинтересует. Интересно, кто распустил язык?

– Ты меня осуждаешь? – прямо спрашивает Эмма у Августа. Тот отводит глаза и дергает плечом.

– Не мое дело, – буркает он, поигрывая мечом. – Становись.

Эмма слушается, но в последний момент все же не выдерживает. Она не считает себя неправой.

– Что вы смотрите?! – с досадой кричит она гладиаторам. – Вы думаете, вам было бы лучше, умри Аурус?

– Римляне должны сдохнуть! – таким же криком отвечает ей Лепидус с другого конца арены. – Почему бы не начать с Ауруса?!

Гладиатор по прозвищу Ловкач отвешивает Лепидусу подзатыльник.

– Ори больше, дурак! Хочешь, чтобы и тебя за компанию наказали?!

Лепидус огрызается, но тихо, и Эмма уже не слышит, что он там говорит. Зато она прекрасно слышит Галла, который подобрался сзади: этот здоровяк может быть удивительно незаметным, когда ему надо.

– Мне не нравится, что Аурус выжил, – гудит он, – но я думаю, что ты, Эмма, не могла сделать иначе. Ты не такая. Ты не позволишь, чтобы на твоих глазах просто убили человека, будь он хоть трижды римлянином!

Эмма сглатывает.

Она не думала о том, хорошо или плохо будет, если Аурус умрет.

Она думала, что станется с ней.

На какое-то мгновение ее колет острый стыд, но Эмма прогоняет его прочь. Разве стыдно – хотеть выжить?

И ситуация с Аурусом ничуть не похожа на то, что случилось с Капито!

Галл уходит тренироваться, а Эмма снова встает напротив хмуро ждущего Августа.

– Наговорилась? – спрашивает он и без предупреждения бросается в атаку. Эмма едва успевает подставить щит, а потом, совершив разворот, оказывается за спиной Августа. Будь у нее меч, она нанесла бы удар, но меча нет, а щитом не особенно повоюешь. Один из братьев Эммы как раз щит очень любил и управлялся с ним умелее, чем с мечом, однако Эмма у него эту науку перенять не успела. Вот и крутится теперь, отражая атаки Августа, раз от раза становящиеся все агрессивнее и быстрее. Левая рука ноет – и от того, что ранена, тоже. Эмма перебрасывает щит в правую, но Август тут же велит ей вернуть все, как было.

– У тебя проблемы с левой, – выдыхает он и быстро утирает пот, катящийся по лбу. – Вот ее и тренируй. А на правую успеешь перейти.

Эмма стискивает зубы.

Конечно, успеет.

Она все успеет.

Было бы только время успевать.

Под конец тренировки, когда большинство гладиаторов уже разошлось по своим делам, Эмма снова спрашивает Августа:

– Ты считаешь, я должна была дать убить Ауруса?

Август забирает у нее щит и молчит. Эмма повторяет вопрос. Она не знает, зачем настаивает. Все не могут быть на ее стороне. Но ей важно, чтобы те немногие, с кем она общается больше остальных, разделяли ее убеждения.

– Да откуда я знаю, Эмма? – раздраженно отзывается Август и с прищуром смотрит на нее. – Это было твое решение. И отвечать за него тебе при случае. Для меня лично ничего не изменилось: ни к лучшему, ни к худшему. Если изменится – вот тогда ты и узнаешь мое отношение. А теперь проваливай, пока я не разозлился и не заставил тебя работать дальше!

Эмма покорно кивает и направляется в купальню.

Надо ли ей жалеть, что она поступила так, как поступила? Но почему она должна это делать? Ведь если она поступит так, как удобно остальным, то причинит вред себе. Да и другие тоже пострадают, пусть даже они этого пока не понимают!

Эмма уговаривает себя не переживать. Она – хороший человек. И она просто пытается выбраться отсюда. Разве для достижения цели нельзя использовать все средства? На убийство она, конечно, не пойдет, но вот предотвратить его…

Из-за угла навстречу выходит Ласерта. Эмма тут же теряет нить рассуждений и останавливается. Что римлянке нужно? Снова полезет в драку? Кулаки сжимаются сами собой. Ласерта, заметив это, презрительно фыркает.

– Я слышала, ты спасла сегодня моего отца, – холодно говорит она и смеряет Эмму взглядом. – Ты ведь не ждешь награды?

– Нет, госпожа, – отвечает Эмма, смотря в сторону от Ласерты. Та смеется.

– И правильно. А я бы тебя еще и наказала – за то, что оказалась не в том месте, не в то время!

Эмма старается удержать лицо и думает, а наказывал ли кто-нибудь Ласерту. Хоть раз. Хоть немного. Лупа сегодня дала ей пощечину, но этого, видимо, мало. И как же сильно она ненавидит отца… Вот только использовать эту ненависть нельзя. А жаль.

Ласерта подходит ближе, и Эмма явственно ощущает тяжелый запах смеси трав, забивающих рот и нос. Как сама Ласерта выдерживает его?

– Тебе понравилось вчера с Лупой? – вкрадчиво интересуется римлянка. Эмма вздрагивает и отшатывается. Ласерта заливается злым смехом.

– Вижу, что понравилось, – мурлычет она, наслаждаясь своей маленькой победой. – А знаешь ли ты, что это я убедила Ауруса продать тебя ей на ночь? Он не хотел соглашаться. Видно, предчувствовал что-то. Но я умею быть очень убедительной.

Ярость затуманивает глаза.

Эмма сглатывает, убеждая себя, что все испортит, если ударит Ласерту сейчас. Если вырвет ей язык и оставит истекать кровью. Если сломает каждую косточку в теле.

Она все испортит.

Нужно терпеть.

Она ведь терпеливая, она всегда умела ждать. Каждому воздастся по заслугам – боги отплатят им или же сама Эмма. Главное, верить.

Ласерта с любопытством смотрит на Эмму, потом с досадой машет рукой.

– Ты действительно очень скучная, рабыня, как и говорила Лупа. Тухлый перчик!

Она снова смеется и уходит, а Эмма еще какое-то время стоит, убеждая себя, что все хорошо, затем идет в купальню.

Почему все так раздражает ее?

Эмма раздевается и вспоминает, что скоро у нее начнутся тяжелые дни – наверное, поэтому происходящее не ввергает ее в уныние, а злит. Что ж, злость ей нравится больше. Она не расслабляет, она позволяет концентрироваться. Сможет ли Эмма сохранить ее и после?

Вода в бассейне едва теплая, но Эмме все равно. Она хочет просто вымыться, а не насладиться процессом. Но, разумеется, именно сейчас Регине требуется прийти сюда и встать над душой. Эмма моется, стиснув зубы, рассчитывая, что Регина уйдет, но та стоит и терпеливо ждет. В конце концов, Эмма поворачивается к ней, чувствуя, как вода стекает по мокрым волосам. А Регина смотрит и не отводит взгляд, и это сначала неприятно, а потом…

– Что тебе нужно? – грубо интересуется Эмма и с удовлетворением видит, как удивленно поднимаются брови Регины. Тогда Эмма снова отворачивается, смывает с себя остатки грязи и только потом выходит из бассейна, направляясь туда, где лежит одежда. Регина не спускает с нее глаз, и в кои-то веки Эмма ощущает себя на коне.

– Я слышала, ты сегодня предотвратила покушение на Ауруса, – Регина все-таки не выдерживает. Эмма хмыкает, старательно заматывая набедренник.

– Все слышали.

А Регина еще и видела, ведь они тогда столкнулись перед таблинумом.

Эмма чувствует, как чужой взгляд змеей ползет по ее обнаженной и мокрой спине. Это будоражит, и волнует, и снова заставляет злиться. Тогда она резко разворачивается, и волосы хлещут ее по лицу.