Робин на арене. Эмма хочет посмотреть на него и пытается встать, но Студий не дает ей этого сделать.

– Надо же смазать! – сердится он. – Да и крови вот уже сколько натекло.

После его слов Эмма замечает, как сильно кружится голова. Она вяло кивает и подставляет Студию запястья, которые он осторожно промывает, а затем покрывает толстым слоем жирной мази и снова заматывает – теперь уже чистыми повязками. Руку он промывает тоже, а потом достает иглу, в которую вдета суровая нить, и Эмме приходится что было сил вцепиться в скамью, когда ей начинают зашивать рану. Голова кружится еще сильнее, Эмма вот-вот упадет, и она откидывается назад, спиной вжимаясь в стену и закрывая глаза. Тело болит – от ран и от перенапряжения, – под веками хаотично мелькают всплески огня, она не может перестать слышать крики толпы: еще и от того, что где-то там сражается Робин, любимец публики, и она наверняка подбадривает его. Эмма кусает губы, пока Студий продолжает ее зашивать, а потом облегченно вздыхает, чувствуя, что мучения кончились. Зашитую рану Студий тоже чем-то смазывает и аккуратно затягивает чистой тканью. Спрашивает Эмму, нет ли у нее других повреждений, та отрицательно мотает головой.

– Тебе надо что-то съесть и выпить, – заявляет Студий, поднимаясь. – До кухни дойдешь?

Эмма снова мотает головой. Может, она бы и дошла, но ей просто не хочется двигаться.

– Ладно, – буркает Студий. – Скажу, чтобы тебе сюда принесли еды.

Он уходит, а Эмма снова закрывает глаза и, наконец, выдыхает.

Она победила.

Она победила!

Радость робко поднимает голову и заглядывает в сердце. Эмма улыбается, прокручивая в голове бой, ища ошибки. Завтра Август, конечно, разнесет ее в пух и прах, но это будет завтра. А сегодня все хорошо. Она не подвела Ауруса. Она никого не убила. Один направил ее руку, позволил ей не дрожать. Завтра она принесет ему жертву, а сегодня просто скажет «спасибо».

Слышатся чьи-то шаги. Эмма думает, что это Студий с едой или кто-то, кому он велел принести ее, однако видит Лилит. Рука невольно принимается нащупывать меч, хотя оружие у нее отобрали еще на входе. Лилит понимающе усмехается. При ней тоже нет оружия. Она подходит ближе и, чуть помедлив, опускается рядом с Эммой на одно колено.

– Ты – хороший боец, – говорит она, и Эмма чувствует искренность в ее словах. – Я хочу поздравить тебя.

Эмма молча смотрит на нее. Потом спрашивает:

– Что будет с тобой за проигрыш?

Лилит небрежно пожимает плечами.

– Скорее всего, ничего. Или меня продадут кому-нибудь. Если, конечно, – она сверкает зубами, – кто-то захочет меня купить после сегодняшнего.

Она смеется, а Эмма искренне не понимает, как можно быть такой беспечной. Но, может быть, она просто не привыкла к мысли о том, что раб больше не владелец собственной судьбы? Должно быть, действительно не привыкла. И никогда не привыкнет. Это невозможно сделать.

Она выпрямляется, чувствуя, как все еще кружится голова, и наклоняется к Лилит так близко, что видит свое отражение в ее светлых глазах. А потом вдруг спрашивает то, о чем до этого даже не думала:

– Ты поддалась мне?

Разве так не могло случиться? В прошлом бою Лилит велели лишь обороняться, а в этом – проиграть.

Стремительно накатывает разочарование. Эмма еще не услышала подтверждение своим словам, а уже полностью, всем сердцем, верит в них. И все еще сомневается, когда Лилит отрицательно качает головой.

– Это был честный бой. Ты – сильный противник, Эмма. Даже если сама этого пока не замечаешь.

Эмма не замечает. А еще она вспоминает, как незадолго до боя открыла другую ложь. Может ли она вообще верить кому-то в этом городе? Но Лилит смотрит открыто и прямо, есть ли ей резон врать? В чем выгода этой лжи?

Эмма медленно кивает.

– Спасибо, – выдыхает она. – Мы еще встретимся?

Она имеет в виду – на арене, но Лилит, кажется, понимает вопрос как-то по-своему. Ее брови ползут вверх, а в глазах принимаются плясать веселые огоньки.

– Если ты захочешь, – отзывается она приглушенно.

Эмма недоуменно пожимает плечами. Разве это будет зависеть от нее? Как скажет Аурус. Или хозяин Лилит.

– В городе есть другие женщины-гладиаторы?

Лилит кивает и хмурится.

– Конечно.

– Тогда почему на этот бой меня снова выставили против тебя?

Для Эммы это лишнее подтверждение того, что бой был подстроен, и она снова мрачнеет. Лилит успокаивающе кладет ладонь ей на колено.

– Не ищи скрытых смыслов, Эмма. Иногда все гораздо проще, чем кажется.

Так странно, что проигравший успокаивает победителя. Эмма переводит взгляд на руку Лилит и отчетливо ощущает ее тепло. А потом слышит шаги и поднимает голову.

Это Регина. Она стоит с подносом в руках и очень пристально смотрит на Лилит и на ее руку. Эмма сглатывает и расправляет плечи. Ей отчего-то становится неприятно, и она уверена, что все дело в той лжи, что никуда не делась.

Лилит ободряюще улыбается Эмме напоследок, сжимает ее колено и встает. Проходя мимо Регины, она склоняет голову.

– Управляющая.

– Лилит, – спокойно отзывается Регина. Теперь она не сводит взгляда с Эммы, а та чувствует, как заново наливается ядом обида под сердцем.

Она хочет поговорить с Региной, но не прямо сейчас. Ее победа и так под сомнением, и от нее и вовсе не останется никакой радости.

Запястья начинают пульсировать, видимо, действие мази подходит к концу, но эта боль пока что далека. Эмма неровно вздыхает и хочет сказать, что устала, что ей нужно отдохнуть и побыть в одиночестве, однако Регина ставит к ее ногам поднос, а сама отступает на шаг. А потом говорит:

– Я думаю, ты хочешь поговорить. Я готова выслушать тебя.

Она соединяет руки на животе. Ее глаза кажутся почти черными, в них невозможно угадать истину.

И Эмма, с силой выдохнув, встает ей навстречу.

Комментарий к Диптих 10. Дельтион 1. Ave, Caesar, morituri te salutant

Хотя распространено мнение, что «поднятый палец» означал «жизнь», а опущенный — «смерть» (в таком виде жесты используются сейчас для одобрения и осуждения), на большинстве античных игр вне зависимости от направления оттопыренный палец означал «смерть», символизируя добивающий меч, а «Жизнь» обозначал просто спрятанный большой палец в кулак, символизируя меч в ножнах.

========== Диптих 10. Дельтион 2 ==========

Голова тут же начинает кружиться, и Эмма вынуждена сесть обратно.

– Съешь что-нибудь, – советует Регина, звук ее голоса только вызывает глухое раздражение. Тем не менее она права, и Эмма берет с подноса кусок хлеба с тонко порезанным вареным мясом, и съедает его так быстро, как может. В чаше оказывается гранатовый сок, и Эмма, почему-то надеявшаяся на вино, смотрит на него с отвращением, однако все равно выпивает. Голод немного отступает, правда вставать снова Эмма не рискует. И поднимает голову, глядя на Регину снизу вверх.

– Почему?

Это единственный вопрос, который волнует Эмму.

Почему Регина промолчала? Ей приказал Аурус? Он же приказал ей сблизиться с Эммой? Что он прикажет ей снова? Эмма понимает, что Регина делает то, что ей скажут. Но неужели Аурус действительно озаботился тем, чтобы Эмма не узнала, с кем была? Чего он опасался?

Регина оправляет подол светло-зеленой туники.

– Потому что не посчитала необходимым.

Она прекрасно поняла, о чем ее спросили.

Эмма не может поверить тому, что услышала. Не посчитала необходимым? Просто решила за них обеих? Или что?

Гнев толчками пульсирует в ране на руке. Эмма раздувает ноздри.

– Ты должна была сказать мне! – выпаливает она, сжимая было кулаки, но запястьям тут же становится больно.

– Я ничего тебе не должна, – возражает Регина.

Эмма осекается на полуслове, когда слышит это. В самом деле – это ведь так странно: желать откровенности от друга. Вот только Регина, кажется, так ее другом и не стала.

Может быть, зря она согласилась на этот разговор? Может, стоило уйти? Пережить все в одиночестве? А потом сказать себе, что все это – ерунда? Что бывает и хуже?