До начала первого боя еще есть время, и Эмма кусает губы, не зная, как ей поступить. Ей и хочется, и не хочется посмотреть, как все это будет происходить. Словно чужой бой может что-то изменить в ее собственном. Медля, она отступает от решетки, не в силах принять верное решение. А потом разворачивается и направляется в домус.

Регина.

Ей нужно увидеть Регину.

Эмма понятия не имеет, чем эта встреча обернется для нее. Но внутри крепнет уверенность, что надо сделать так – и не иначе. Она прибавляет шаг, и потом и вовсе бежит, словно боится не успеть, словно Регина исчезнет, если она не поторопится.

– Где управляющая? – на бегу кричит она какому-то рабу, и тот отвечает:

– В южной купальне.

Эмма не знает, где сейчас юг, а где север, поэтому бежит дальше наугад, заглядывая во все помещения. Наконец кто-то из рабов указывает ей верное направление, и Эмма сбавляет шаг, пытаясь восстановить дыхание. Она не хочет показывать Регине, как сильно рвалась к ней.

Еще не войдя в купальню, Эмма слышит легкий плеск воды и останавливается вне пределов видимости. Дыхание почти пришло в норму, Эмма расправляет плечи и осторожно ступает на порог.

Регина сидит возле дальнего края бассейна, раскинув руки по бортику. От воды, в которой плавают разноцветные лепестки, поднимается пар. Голова Регины чуть запрокинута, глаза закрыты. Она отдыхает. Эмма старается ступать как можно тише, чтобы не побеспокоить ее. А может, и для того, чтобы без помех взглянуть на нее обнаженную. И она останавливается, когда видит небольшую грудь с темными сосками, но тревожит ее вовсе не то, что она впервые смотрит на Регину так.

Она узнает это тело. И чем больше смотрит, тем больше всплывает в памяти.

Атриум. Маска. Клубящийся дым. Бесконечность движений и гладкость кожи. Дыхание и жадный поцелуй, а после – дрожь.

Эмма, наконец, отчетливо понимает, что не так в признании Ласерты.

У римлянки нет шрама на груди. И никогда не было.

Зато он есть у Регины.

Эмма смотрит прямо на него и не может отвернуться. Смятение, злость, непонимание – все смешивается сейчас в ней.

А потом Регина открывает глаза.

Эмма вздрагивает и не может сдвинуться с места. Не может сказать ни слова.

Регина тоже ничего не говорит, не пытается прикрыться, просто молча смотрит на Эмму. И у нее спокойный, слишком спокойный взгляд, в какой-то момент становящийся откровенно насмешливым. Будто ей уже все равно. Будто она знала, что однажды такой момент наступит.

Эмма теряет дар речи. Сердце принимается стучать где-то в горле, становится нечем дышать, перед глазами плывет. Подкашиваются, слабея, ноги.

Конечно, Регина знала. Знала с самого начала. Ее посвятили в то, перед кем ей надлежало раздвинуть ноги. И она не могла отказаться. Она всего лишь рабыня.

Эмма сглатывает и, собравшись с силами, поспешно выбегает из купальни, устремляясь на арену. Кулаки отчаянно сжимаются сами собой. В голове шумит.

Регина не могла отказаться, но могла выбрать ничего не говорить Эмме, чтобы заставить ее переживать больше, когда она узнает – а она все равно узнала бы рано или поздно. Это слишком подло, слишком эгоистично, слишком… За что, за что Регина так ненавидит ее?!

«За что?!» – бьется яростной птицей в голове Эммы, пока она бежит по галерее, боясь остановиться, боясь вернуться.

Регина знала. И поэтому не разрешила Эмме оттолкнуть тогда свою руку. Вернула долг. Поставила на колени. Заставила стыдиться, оставив за собой последнее слово. Как спокойна она была, когда готовила Эмму к игрищам, прекрасно понимая, что готовит ее к себе.

Для себя.

Все это время Эмма думала, что ее унизил Аурус, но на самом деле это сделала Регина.

Бум, бум, бум!!! Так бьется кровь в висках, так стучит сердце, так гнев вливается по капле в каждую жилу, питает силой каждый волосок, огненным шлейфом протягивается вдоль позвоночника.

У Эммы нет времени печалиться обо всем этом сейчас. Ревущая от ярости арена ждет, чтобы гладиаторы вышли на песок и показали всю свою мощь. И этот становящийся все громче с каждым шагом рев молотом бьет по вискам и затылку, едва ли не сбивая с ног.

Эмма не волнуется больше. Она знает, что выиграет – в любом случае.

И Регина не уйдет от разговора.

Комментарий к Диптих 9. Дельтион 2

Сатурналии (лат. Saturnalia) — у древних римлян декабрьский праздник в честь Сатурна, с именем которого связывали введение земледелия и первые успехи культуры. Отмечался первоначально 17 декабря, а позднее торжества были продлены до 23 декабря.

Белла (лат. bella) – войны, мн. число слова «война» (bellum)

========== Диптих 10. Дельтион 1. Ave, Caesar, morituri te salutant ==========

Ave, Caesar, morituri te salutant

здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя

Когда Эмма занимает свое прежнее место у решетки, все уже изменилось. И в ее жизни, и в жизни арены. Трибуны заполнены полностью, ликующая толпа, соскучившаяся по играм, не умолкает ни на мгновение. Галл, сражающийся первым, важно расхаживает из стороны в сторону и то и дело кланяется, помахивая сетью: он и есть тот единственный ретиарий, принадлежащий Аурусу. Бои с ним проходят быстро и призваны подогреть интерес публики.

Эмма смотрит на арену сквозь слезящиеся глаза. Она никак не может отогнать от себя видение Регины и ее шрама. Как она могла не понять еще там, в атриуме? Как не почувствовала при поцелуе шрам на губе? Как не заподозрила во внезапно сменившемся поведении Регины чего-то плохого? Эмма винит себя, отлично, впрочем, понимая, что она видела только то, что хотела видеть. Она не стремилась подозревать Регину в ношении маски. Напротив – она бы хотела, чтобы все это оказалось неправдой. Но, увы…

Эмма сердито смахивает слезу указательным пальцем и, крепче вцепляясь в решетку, устремляет взор на арену.

Она не должна сейчас думать о Регине. Не должна!

Шум на трибунах внезапно становится тише, и Эмма видит, что в ложе появляется Аурус. На губах его цветет горделивая улыбка. Он поднимает руки, успокаивая толпу, а затем выкрикивает:

– Свободные граждане Тускула! Рад приветствовать вас на ежегодных играх гладиаторов!

Его последняя фраза тонет в шуме голосов и одобрительных выкриках. Эмма чуть не глохнет и трясет головой, словно пытается выбить оттуда весь этот гвалт. А потом снова прислушивается, гадая, как Аурусу удается так громко вещать на все это огромное пространство.

– Сегодня я приготовил для вас несколько сюрпризов, но давайте начнем с нашего старого, доброго Галла!

Толпа снова приветственно ревет, а Галл посылает ей воздушные поцелуи. На нем лишь набедренная повязка, поддерживаемая балтеусом – широким поясом, – и большой доспех на левом плече. Нет ни обуви, ни шлема. К балтеусу прикреплен длинный кинжал. В левой руке Галл держит сеть, в правой крутит трезубец, расхаживая по арене в ожидании противника. Вместе с ним ждет толпа, и Эмма ждет, и Аурус со всей своей семьей. Кору не видно, наверное, она сидит чуть подальше, зато и Ласерта, и Паэтус стоят возле парапета и жадно всматриваются вниз. Эмма сжимается, на какой-то миг забывая, что никто не может ее увидеть, а потом невольно ахает, когда Регина появляется за спиной Ауруса и что-то говорит ему на ухо. Хозяин мрачнеет и кивает, отсылая Регину прочь.

Эмма стискивает зубы – почти до боли. Что могла сказать ему Регина? Наверняка только то, что Эмма все узнала. Вот Аурус и недоволен.

Эмма со свистом втягивает воздух через нос и снова трясет головой. Обида клокочет у нее в горле. Обида, которую следует прогнать, чтобы выйти на бой с чистой, ясной головой – но теперь уже вряд ли получится. Эмма задерживает дыхание и снова запрещает себе думать о Регине. Но та сама появилась в ложе!

Толпа оживляется, когда на арене появляется противник Галла – незнакомый Эмме невысокий секутор, рядом с Галлом кажущийся и вовсе карликом. На нем шлем, закрывающий все лицо – круглый и гладкий, чтобы труднее было зацепить сетью, – а в руках – гладиус и средних размеров овальный щит с ярким рисунком. На левом предплечье он носит маннику – металлический наруч из нескольких сегментов, а ноги закрыты толстыми обмотками. Набедренная повязка и пояс похожи на те, что красуются на Галле. Секутор проходит в центр арены и становится напротив Галла. Оба, обернувшись в сторону ложи, замирают в ожидании вместе с толпой.