Оглушительный визг Капито переворачивает Эмме все внутренности. Что-то большое накатывает удушливой волной, едва не сбивая с ног, и лишает дыхания. Эмма хватает себя за горло, пошатываясь, и отступает назад, подальше от того ужаса, что продолжает твориться. Почти невозможно дышать, воздух со свистом срывается с губ, а втянуть его обратно почти не получается. Паника накрывает Эмму с головой, мир чернеет, в груди начинает болеть. Ее выворачивает едва ли не наизнанку, она падает было на колени, но тут же встает и бежит прочь с арены, не разбирая дороги, слепо тычась то в стены, то в колонны. Она не знает, сколько бежит так, сколько пытается вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы не умереть, но в какой-то момент теплые руки хватают ее и заставляют опуститься. Эмма едва ли не падает на жесткий пол лудуса и моргает, моргает, моргает, пока перед глазами не проясняется, и тогда она видит встревоженную Регину, которая что-то говорит. Эмма зажимает уши и отворачивается: она не хочет ее видеть, не хочет!
– Посмотри на меня, – доносится до нее, но Эмма мотает головой, и тогда Регина прижимает ладони к ее щекам, почти до боли, и заставляет ее это сделать.
– Посмотри на меня, Эмма, – повторяет она, и Эмма жмурится. Из-под плотно сомкнутых век катятся слезы. Она не знает, почему реагирует так. Она не понимает. Ничего не понимает!
– Посмотри на меня! – кричит Регина, и тогда Эмма смотрит. Заглядывает в карие глаза и в черных зрачках видит свое отражение. И принимается рыдать.
– Все хорошо, Эмма, – шепчет ей Регина, почти как тогда, в купальне, и целует в щеку. – Все хорошо. Отпусти это. Тебе не надо было смотреть. Не представляй себя на его месте. Не кори себя за то, что смотрела и ничего не сделала. Тут нет твоей вины.
Эмма не может остановить слезы, они все текут и текут. Она судорожно хватается за руки Регины, царапает их, сжимает, будто пытаясь подтянуться, и падает обратно на пол. А потом принимается смеяться и смеется до икоты, пока слезы продолжают течь, забиваясь в рот. Регина ничего больше ей не говорит, просто сидит рядом. Наконец Эмма затихает. В груди перестает вертеться огненный шар, руки и ноги больше не дрожат. В голове пусто и темно, глаза опухли и болят.
Регина гладит ее по волосам и убирает их с лица. Она нежна и мягка, и Эмма вяло думает, что это, наверное, какой-то обман.
– Зачем ты помогаешь мне, – шепчет она и слышит в ответ:
– Потому что могу помочь.
Это никак не соотносится с тем, что Регина обычно говорит Эмме, но Эмма так устала, ей так плохо, что она не может рассуждать и здраво мыслить. Ей хочется спать. Она пытается встать, и с помощью Регины удается это сделать. Они доходят до комнаты, где Эмма буквально валится на кровать. Последний визг Капито стоит в ушах надрывным звоном. Эмма морщится и сворачивается, подтягивая колени к груди, чувствуя, как Регина накрывает ее одеялом. А потом проваливается в тяжелый сон, в котором видит себя распятой на кресте вместо Капито, и сзади стоящая Регина втыкает в ее спину шипы от роз.
Больная от собственных снов, Эмма поднимается еще до рассвета и уже точно знает, что хочет сделать. Бегом она спускается в подвалы, но возле решетки видит Науту и замирает, не желая сейчас с ним разговаривать. Однако поздно: Наута и сам замечает ее и расплывается в широкой улыбке.
– Привет, красавица! – машет он ей радостно. – Пришла навестить страдальца? Так немного опоздала, вот что я тебе скажу.
Это не может значить ничего хорошего. На негнущихся ногах Эмма подходит к камере и с содроганием видит тело Капито, покачивающееся в петле. Веревка перекинута через потолочную балку и надежно закреплена. На голых ляжках Капито с внутренней стороны виднеются засохшие потеки, и Эмма не готова утверждать, что это только кровь.
Она молча смотрит на мертвое тело и чувствует лишь пустоту. Куда делись все те эмоции, что едва не убили ее вчера? Почему сегодня ей совершенно не жаль Капито?
– От судьбы не уйдешь, – равнодушно отмечает Наута, напоследок заглядывая в камеру. – И где только веревку взял?
Он смеется и уходит, насвистывая, а Эмма, обернувшись, видит, что пояс его пуст.
Комментарий к Диптих 8. Дельтион 1. Bona mente
Капито (лат. Capito) – большеголовый. Взято мною из-за ассоциации «большая голова – шляпа не сидит – Шляпник».
Женщинам дозволялось носить туники с рукавами.
========== Диптих 8. Дельтион 2 ==========
Гладиаторы сами хоронят* Капито: складывают в центре арены небольшой помост из тонких бревен и водружают на него тело, с головой завернутое в плотную ткань. Кирос, грек по происхождению, подходит и кладет две маленьких монетки на глаза покойника. В ответ на вопросительный взгляд Эммы поясняет:
– Иначе не пропустят его в загробный мир. Будет блуждать неприкаянно, еще и обратно вернется.
Никто не выражает одобрения, но и противников не находится. Робин подносит факел к телу и поджигает его, отвернув лицо. Ветер и смола, которой пропитана ткань, делают свое дело. Эмма зажимает нос, когда до нее доносится запах горящей плоти, и отворачивается. То же самое делает и Мария, и Эмма гадает, знает ли она, что делал вчера Давид. Наверняка знает. И одобряет или даже гордится. Может быть, на ее месте Эмма бы тоже гордилась. Если вообще пошла бы к Капито посреди ночи.
Костер пылает, гладиаторы потихоньку расходятся, остаются только те, кто будет разбирать помост. Эмма хочет поучаствовать, поэтому стоит на месте, обхватив плечи руками, и спрашивает у подошедшего Науты:
– Ты его повесил?
Наута разражается громким и довольно-таки фальшивым, по мнению Эммы, смехом.
– С чего ты взяла, лапушка? – его светлые глаза внимательно ощупывают лицо Эммы. – Зачем бы мне это делать?
Эмма смело смотрит на него.
– У тебя на поясе не было веревки. Капито не смог бы ее украсть. Да и сил бы ему не хватило, чтобы повеситься.
Наута снова смеется.
– Ты не представляешь, сколько сил иногда скрывается в человеке! – он хитро щурится. – А что такое, девочка с севера? Тебя заботит судьба сумасшедшего раба, который мог причинить еще больший вред, если бы остался в живых?
Он так и сверлит Эмму своим взглядом, и хочется отвернуться уже и не продолжать этот разговор, но Эмма сама его начала. И да, ее заботит то, что на ее глазах человека изнасиловали, а потом убили – даже не римляне! И никому до этого нет дела!
– Ты ведь знаешь, кто это был, – утверждает Эмма.
Наута неуловимо улыбается, и в этой его улыбке чувствуется торжество.
– Знаю.
Эмма кивает.
Вот и все.
Они убили его. Причинили боль, а потом убили. Облегчили страдания? Наверняка именно так они и считают.
Эмма смотрит на Робина, стоящего возле догорающего помоста.
Это был он? Регина дала ему разрешение разделаться со всем. Выходит, и она тоже согласна с таким положением вещей?
Эмма не хочет плохо думать о Регине. Она не хочет думать плохо ни о ком – может быть, кроме Науты, – но был совершен мерзкий, отвратительный поступок. Умер человек. И нельзя оставить это просто так.
Эмма остается вместе с Робином до конца и помогает ему потушить костер. Вместе с Давидом и Галлом они растаскивают бревна и аккуратно снимают то, что осталось от Капито, кладя на деревянные носилки. Эмма старается не смотреть, но все равно видит, как запекся труп. Ткань прогорела и местами прилипла к обугленной коже, от рук и ног остались кости, лицо сгорело почти полностью вместе с волосами. Монеты вплавились в глаза, в приоткрытом безгубом рту виднеются желтоватые зубы, вместо носа – черный провал. И запах, хуже всего запах! Эмму не тошнит только потому, что нечем: она не пошла на завтрак. Но какая-то муть все равно булькает внутри, и Эмма, в конце концов, отходит в сторону, жадно вдыхая чистый воздух.
– Эмма, иди! – кричит ей Робин. – Мы сами тут.
Эмма только кивает. Идя в лудус, она думает, что должна хуже относиться к Робину из-за случившегося. И к Давиду. И к Галлу. Но их она тоже может понять. Они защищали Марию. Вот только перестарались.
