Эмма встряхивается и старается быть внимательнее.

Сначала она думала, что будет хуже относиться к наставнику, но этого не случилось. Эмма не нашла в себе ни любви, ни ненависти к Паэтусу, а потому не смогла возненавидеть Августа. Кроме того, в чем он был виноват? Его отношения с хозяйским сыном длились уже давно, начавшись задолго до того, как Эмма появилась в лудусе. И Август предупреждал ее, как мог. Его вины ни в чем нет. И если ему нравится то, чем они с Паэтусом занимаются…

Август задевает ее плечо острием меча, оставляя неглубокий порез, и тут же вскидывает руки.

– До первой крови, Эмма, – говорит он. – Ты проиграла.

Эмма не удивлена. Ее голова забита чем угодно, но только не жаждой победы. А игры все ближе. Нельзя расслабляться.

Она зажимает рану ладонью, потом отнимает ее и рассматривает свою кровь. Вообще крови сегодня слишком много. И снова пригождается платок, данный Региной.

Чем ближе ночь, тем больше нервничает Эмма. Капито не ее друг, не ее родич, но от мысли, что все идет как-то неправильно, не получается отделаться. И когда до Эммы, сидящей у себя в комнате, доносятся возбужденные голоса, она немедленно выглядывает и видит, что гладиаторы, переговариваясь и смеясь, направляются к лестнице. В толпе Эмма видит Галла – рослого, довольно неуклюжего гладиатора, для которого Аурус поленился придумать имя, и все теперь точно знают, из какой страны Галл сюда прибыл – и бежит к нему, на ходу спрашивая:

– Что происходит?

Она уже знает, что. Колотящееся сердце подсказывает ей, что расправа близка.

Галл смотрит на нее с высоты своего роста и нехотя гудит:

– Идем Капито наказывать.

Эмма вцепляется ему в руку.

– Как? Как вы будете его наказывать?

Она окидывает взглядом гладиаторов и не может представить себе наказание, в котором бы потребовалось такое количество участников.

Галл тяжело вздыхает.

– Пойдем, сама увидишь, – предлагает он, и Эмма идет. Вместе с Галлом она выходит на арену, над которой успела сгуститься ночь. Чтобы отогнать темноту, по кругу зажжены факелы, и хорошо видно, что в центре возле столба установлен большой, в человеческий рост, деревянный крест, перевернутый в форме римской буквы Х. Эмма замечает Робина и бросается к нему.

– Робин, ты…

– Ты зачем здесь? – грубовато спрашивает Робин. На нем ничего нет, кроме легкого набедренника и сандалий, да и все мужчины вокруг тоже одеты минимально.

Эмма осекается.

– Я тоже гладиатор, – напоминает она. – Ты же говорил…

– Да-да, – машет рукой Робин. Он кажется очень занятым, и Эмма больше ни о чем его не спрашивает. Она видит, как гладиаторы образуют полукруг на арене. Ей тоже надо идти туда? Но никто не зовет, она остается на месте. Среди гладиаторов она видит также и Давида: он предельно серьезен, и смотрит ровно перед собой, будто о чем-то волнуется. Эмма отступает в тень, за колонну, и зачем-то хватается за нее руками, будто боится упасть.

А потом приводят Капито. Приносят. Четверо гладиаторов тащат его, голого, держа за руки и за ноги, а он воет и пытается вырваться. Он крутит головой и дергается изо всех сил, Эмма замечает страх на его лице и невольно разделяет его эмоции, сама не понимая, почему. У нее принимаются дрожать руки и плечи, да и ноги чувствуют себя неважно. Наверное, нужно уйти, но Эмма заставляет себя остаться.

Они будут бить его, теперь уже понятно. Эмма не видит кнута или плетки, но разве долго ее достать. Капито привязывают к кресту и засовывают ему в рот кляп. Эмма так напряженно следит за ним, что не замечает, когда рядом снова оказывается Робин.

– Тебе лучше уйти, – предлагает он, но Эмма трясет головой.

– Нет, нет, я останусь.

Она не знает, зачем ей это. Но и находиться сейчас где бы то ни было она тоже не сможет, зная, что здесь происходит.

Робин смотрит на нее и пожимает плечами, а потом поворачивается в сторону арены и зло говорит:

– Некоторые рабы не должны оказываться на свободе. Интересно, что сказал бы Завоеватель на это?

И он кивает в сторону Капито.

Эмма быстро оборачивается к нему.

– Что ты знаешь про Завоевателя?

Ей почему-то кажется, что эта информация может быть важной.

Но Робину не до этого. Он оставляет Эмму и идет в центр арены, к кресту. Эмма видит, как он проверяет, надежно ли затянуты веревки на конечностях Капито, потом кивает и поворачивается к Давиду.

– Начинай, как будешь готов, – говорит он ему, и Давид кивает. Эмме хочется закрыть глаза. Капито на кресте извивается и все пытается посмотреть назад. У него выпученные, дикие глаза, на лбу вздулись вены: Эмма стоит достаточно близко, чтобы видеть это. А еще она видит другое, и это заставляет ее затаить дыхание в полнейшем изумлении и отвращении одновременно.

Давид развязывает набедренник, оставаясь голым, и берется за свой член, принимаясь активно гладить его правой рукой. Он теребит его и оттягивает, и пораженная Эмма не может оторвать взгляд от этого действа. На ее глазах Давид возбуждает себя, его совершенно не смущает, что рядом стоят другие мужчины и смотрят. Даже Капито притих и не пытается вырваться. Доведя себя до нужной величины, Давид наклоняется, берет с земли кувшин и льет из него себе на член, а потом старательно растирает жидкость. Эмма сглатывает, вспоминая, как то же самое делала рабыня в атриуме. Значит, это масло. Значит…

Приглушенный испуганный вопль Капито заставляет ее содрогнуться.

Они будут насиловать его. Сделают то, что он собирался сделать с Марией.

Эмма ногтями впивается в колонну. Краем глаза она видит, как на другой стороне арены появляется Регина. Но она сейчас совершенно не волнует Эмму, все ее внимание отдано тому, что происходит у креста. И сердце ее стучит все быстрее, и воздуха начинает не хватать.

Давид, проведя еще пару раз руками по члену, подходит к безумному Капито и берется за его бедра, примериваясь. Ноги Капито раздвинуты широко, так широко, что ему, наверное, больно. Давид какое-то время продолжает примеряться, потом берется за свой член и засовывает его Капито в зад: не полностью, но этого оказывается достаточно, чтобы заставить Капито дергаться еще сильнее и выть так, что откликается собака, живущая при лудусе.

Эмме плохо. Ей плохо физически, ее подташнивает, но она никак не может не смотреть. Что-то заставляет ее это делать. И она видит, как Давид медленно и неотвратимо все глубже пропихивает член в зад Капито, а тот ерзает, и кричит, и стонет, временами срываясь на визг. В какой-то момент живот Давида оказывается полностью прижат к спине Капито. Давид выдыхает и резко начинает двигаться: вперед-назад, вперед назад, все время ускоряя темп. Он сжимает пальцами бедра Капито, контролируя свои рывки, а Капито хнычет и дергается, но добивается только того, что член Давида глубже входит в него, вырывая очередные вопли. Вдруг Давид останавливается и отходит. На его все еще возбужденном члене видна кровь.

– Следующий! – командует Робин, и гладиаторы один за другим принимаются повторять все то, что уже проделал Давид. Эмма тяжело дышит, у нее что-то давит в груди, и колонна – ее единственная опора.

К концу Капито почти не шевелится и не стонет, только хрипит иногда, когда кто-то засовывает в него член чуть дальше. Его тело обмякло, и лишь веревки не дают ему упасть. Голова качается из стороны в сторону, Эмма не видит лица, но может представить. Она будто проходит через все вместе с Капито, и отголоски его боли полосуют ее вместо кнута.

Робин оказывается предпоследним.

Когда наступает очередь Галла, и он выходит вперед, Эмма думает, что сейчас все закончится. Но вот он скидывает набедренник, и между ног у него почти сразу вырастает настоящая дубина: ему требуется всего только пару раз провести по ней ладонью. К счастью, Капито не видит, что ему предстоит. Зато видит Эмма и силится крикнуть что-нибудь, предупредить, но крик застревает в горле, а Галл подходит к Капито и похлопывает его по заду, заставляя содрогнуться. Капито чуть поворачивает голову и, видимо, все-таки умудряется разглядеть то, что его ожидает. Галл хватает его за волосы, вытаскивает кляп и что-то басит на ухо. А потом приставляет член к заду и одним мощным рывком пропихивает его внутрь.