– Ступай, Эмма, – Регина поджимает губы и отворачивается. – У меня еще много дел. Я зайду за тобой завтра утром.

Она кажется раздосадованной, и Эмма не спорит. Быстрее летящего копья она выскакивает из помещения и пробегает несколько шагов прежде, чем перейти на более размеренный шаг.

Ей не верится, что все это происходит. Что она мирно разговаривает с Региной, что та ей отвечает, а не демонстрирует бесконечное превосходство. Но еще больше ей не верится, что они спокойно общаются после всего, что между ними вчера произошло. Может быть, все же стоило обсудить это? Но уже поздно, и Эмма спешит на тренировку, где недовольный ее опозданием Август скептически довольствуется объяснением про чистку зеркал.

– У Регины есть домашние рабы, – ворчит он. – Будет еще отбирать моих подопечных.

Он придирчиво следит, как Эмма проводит приемы, и выматывает ее после, сам беря в руки меч. Солнце уже садится, когда Эмма, наконец, плетется на кухню, чтобы поужинать, а затем в купальню, чтобы смыть с себя пот и грязь. На выходе из купальни она сталкивается с Марией и только хочет поприветствовать ее, как та опускает взгляд и прошмыгивает мимо, не отвечая на оклик. Эмма удивленно смотрит ей вслед. Что-то случилось? Или Мария не хочет разговаривать с ней после вчерашнего?

Она спрашивает об этом у Робина, и тот тоже кажется удивленным.

– Да мало ли что, – пожимает он плечами. – Может, настроение плохое. Или заболела.

Эмма думает, что заболело у Ласерты, когда чуть погодя та ловит ее в галерее и приказывает остановиться. Эмма покорно замирает, гадая, чем же провинилась в этот раз, что хозяйка не поленилась прийти в лудус на ночь глядя. Римлянка цепко ухватывает ее за подбородок и поворачивает голову то в одну сторону, то в другую.

– И все же, – бормочет она, щуря ярко-зеленые глаза, – что они все нашли в тебе?

Она склоняется ниже, так низко, что Эмма ощущает на себе ее дыхание, и будто бы стремится поцеловать, но в последний момент передумывает и отпускает.

– Прочь! – яростно приказывает она, и Эмма торопится выполнить приказ. У нее все еще нет уверенности, что там, в атриуме, была не Ласерта – или не Мария. Мысли принимаются с новой силой одолевать ее. Эмма раз за разом прокручивает произошедшее в голове, пытаясь понять, сделала ли она все, от нее зависящее, чтобы доставить женщине минимум неудобств. Ведь она получилась единственной, кто был между золотой маской и распаленной толпой. Будто своей спиной закрыла она женщину от чужих взглядов.

Вертя все это так и эдак, Эмма медленно начинает понимать, почему отнеслась ко всему проще, чем ожидала. Помимо того, что Аурус не положил ее под мужчину, он не положил ее в принципе ни под кого. Эмма не оказалась одна на своей стороне – с ней была та женщина, и вдвоем перенести подобное оказалось несравнимо легче. Может, поэтому она и утром проснулась с таким душевным подъемом?

Сегодня какой-то невыносимо сумбурный день. И странные люди вокруг. Усталость дает о себе знать, но Эмма все равно спускается в молельню. Ей кажется, что будет правильным помолиться Одину как следует. Ожидает ли она увидеть там Регину? Нет.

День все еще сумбурен и странен. Об утренней легкости можно только мечтать. Эмма останавливается на пороге и тихонько кашляет, обозначая свое присутствие. Регина вздрагивает и поворачивается.

– Ты преследуешь меня, – недовольно произносит она и поднимается с колен. Дым от курильни обвивается вокруг ее ног. Она заливает водой из кувшина плошку с тлеющими травами.

Эмма отрицательно мотает головой. А потом спрашивает:

– Что ты чувствовала, когда была со мной там, в купальне?

Эта мысль не покидает ее с того момента, как в комнате с зеркалами она ощутила неподходящие эмоции. Она хочет стать Регине другом, однако очень сложно дружить с тем, кто заставил тебя дрожать от невыразимого удовольствия. Но, может быть, в Риме можно и не такое?

Эмма думает, что если бы не обняла тогда Регину, то все было бы проще. Рано или поздно они оставили бы позади ту нечаянную близость. Она хочет, чтобы Регина дала правильный ответ. Чтобы развеяла все ее сомнения. И вот Регина подходит, аромат фазелийской розы сопровождает ее. А потом она говорит, и ее низкий голос пробирает Эмму до самых костей:

– Что бы я ни чувствовала тогда, Эмма, тебе лучше забыть об этом. Этого никогда не повторится.

Она смотрит на Эмму своими темными, почти черными глазами, и этот взгляд словно призван вытягивать душу.

– Я знаю, – хрипло отвечает Эмма. – Мне и не надо.

Она сама себе не верит в этот момент. Но что ей важнее: дружба с Региной или какое-то удовольствие, случайно ей перепавшее? Она не использует для этого женщин. И уж точно не Регину.

Регина одобрительно улыбается и уходит, оставляя Эмму в молельне. Та опускается на колени и вздыхает:

– О, Всеотец… Поделись со мной своей мудростью, научи, как распознавать действительно важное и как отбрасывать ненужное…

Она склоняет голову и прикрывает глаза. И ей чудится, что из темного угла на нее смотрит Один и добродушно улыбается.

========== Диптих 7. Дельтион 2 ==========

Когда Эмма просыпается следующим утром от того, что кто-то трясет ее за плечо, прежней легкости нет. Но нет и томительного ожидания невнятного будущего, и унылого предвкушения обычного дня. Теперь уже точно понятно: жизнь Эммы меняется. И, может быть, за это действительно стоит благодарить Ауруса. Или Паэтуса, ведь именно из-за него Регина сменила гнев на милость, и теперь стоит в комнате Эммы и терпеливо ждет, пока та окончательно проснется.

Эмма вскакивает, с далеким стыдом вспоминая встречу в молельне. Зачем, зачем ее потянуло что-то выяснять? Проще просто забыть, как и сказала Регина. Словно ничего не было. С какой бы целью ни пришла тогда Регина, ее помощь пришлась очень кстати, и нужно быть благодарной ей – так думает Эмма, а вслух произносит:

– Пора?

Значит, Аурус не против. Значит, сейчас она наконец-то выйдет за пределы лудуса!

Сердце отчаянно бьется в груди, хочется громко радоваться, но для начала нужно одеться.

– Пора, – Регина останавливает руку Эммы, протянувшуюся за туникой. – Ты пойдешь не в этом.

Эмма хмурится, когда Регина дает ей сублигакулюм и паллу и поясняет:

– Для выхода в город у гладиаторов своя форма одежды. Это сублигакулюм. Но поскольку сегодня прохладно, наденешь паллу сверху. Я жду тебя внизу.

Регина уходит. Эмма думает, что ей все равно, что надевать, лишь бы хоть ненадолго выбраться отсюда, и быстро облачается в предложенное, а на ноги натягивает недавно выданную ей кладовщиком закрытую обувь, немного похожую на северные сапоги: в последнее время действительно холодает, и босиком или в сандалиях ходить уже неприятно.

Около лестницы Эмма сталкивается с незнакомой рабыней, и та долго смотрит ей в глаза, будто силится узнать. Эмме становится неловко от такого взгляда, и она пару раз оборачивается вслед рабыне, жалея, что нет времени остановиться и поговорить с ней. А вдруг это та, что была с ней в атриуме? Догадка жжет язык, и первым, с чем Эмма обращается к Регине, когда спускается на нижний ярус, становится вопрос:

– Ты знаешь, кто был со мной в атриуме?

Она помнит, что Регина и сама спрашивала у нее об этом, но, может быть, она лишь хотела убедиться, что Эмме ничего не известно. Почему Эмма решила, что Регина знает? Потому что та – управляющая. Если это была рабыня, Регина обязана знать.

Регина стоит к ней спиной и поворачивается не сразу. А когда все же делает это, то лицо у нее выражает лишь благожелательное спокойствие.

– Откуда мне это знать? – улыбается она и поудобнее перехватывает большую корзину. – Идем, Эмма. Время не ждет.

Либо она врет, либо под маской скрывалась не рабыня. Эмме неприятны оба варианта, и она быстро находит третий: Аурус стремился сделать все тайно, а потому не посвятил в свои планы Регину. И правильно – кто она такая для него, чтобы что-то ей рассказывать?