Эмма пристально смотрит на нее.

– Я никогда не испытывала ничего подобного, – говорит она истинную правду. Когда Эмме исполнилось тринадцать, мать позвала ее на разговор и обстоятельно разъяснила все то, что сопутствует замужеству. Так Эмма узнала, что удовольствие чаще всего достается лишь мужчине, и не всегда он будет настолько милостив, чтобы и женщина последовала за ним. Мать не говорила, повезло ли ей с отцом, а Эмма не спрашивала, но твердо уверилась в том, что надо быть готовой и отдавать, не получая. Но вот сейчас Регина показывает ей, что может быть иначе. И без мужчины.

Регина молча разглядывает обнаженную Эмму. Скользит взглядом от груди до лобка и обратно. Эмма не знает, как поступить лучше: остаться на месте или подойти и попробовать поцеловать. Она ведь целовала ту женщину, в этом не было ничего сложного или страшного. Почему нет? Она в Риме. В Риме можно.

– Теперь ты знаешь, – наконец, говорит Регина. В ней нет эмоций, и это огорчает Эмму. Она не может понять, что скрывается в сердце Регины, почему она такая, какая есть. Эмма все еще хочет узнать ее, но не понимает, как. А вот Регина ее узнала. Или лучше сказать – познала?

Неприятно бьет в висок невесть откуда взявшееся понимание того, что Регина все же не просто так оказалась здесь. Это то, о чем говорил Аурус. Она хороша не только в роли управляющей.

Эмма не двигается, пытаясь справиться с нахлынувшей досадой, и сжимает кулаки. Это не ее дело. И никогда не будет ее делом. Нужно выкинуть это из головы.

Не получается.

– Скажи правду, – подступает она ближе, – зачем ты это сделала? Чтобы потом поглумиться?

Она с отчаянием и готовым рвануться наружу гневом ждет, как вспыхнут смехом глаза и сама Регина. Но Регина не спешит смеяться.

– Я поставила себя на твое место, – говорит она, когда Эмма подходит еще чуть ближе. – И я бы осталась неудовлетворенной. А в этом мало приятного. Кроме того, как мы выяснили, ты не умеешь себя ублажать.

Эмма припоминает тот их разговор.

Регина поспешно выставляет руку и упирается ею в плечо Эммы, когда та уже склоняется, чтобы все-таки поцеловать ее.

– А вот этого не надо, – Регина хмурится. – Мы не возлюбленные друг для друга.

Эмма перехватывает ее запястье и пытливо заглядывает в глаза.

– Для Коры и Ласерты ты делаешь то же самое?

Она не знает, почему задает этот вопрос, а не другой. Уж явно не для того, чтобы приравнять себя к господам.

Едва заметная тень пробегает по лицу Регины. Она возвращает Эмме взгляд и коротко отвечает:

– Нет.

Эмма чувствует непонятное удовлетворение, сродни тому, что испытала немногим ранее. Пожалуй, ей было бы неприятно узнать, что Регина бывает у Коры между ног. Эмма не хочет такого равенства. Оно ей омерзительно.

Ей все еще хочется поцеловать Регину, но та явно против. Тогда Эмма отпускает ее руку и спрашивает:

– Как я могу отблагодарить тебя?

Хоть Регина и сказала, что не потребует долг, но Эмма не может так. Ей нужно знать.

– Ты уже отблагодарила, – туманно отвечает Регина, коротко кивает и уходит, оставляя Эмму в одиночестве. Та смотрит ей вслед, потом прикрывает глаза.

Почему ей больше не страшно? Почему не стыдно? Особенно после того, что сделала Регина? Неужели Рим уже так глубоко проник в ее сердце, оплел его своими похотливыми руками и теперь не отпустит? Эмма помнит, как недавно ей было не понять, что можно испытать удовольствие, будучи с женщиной. Теперь она узнала это на собственном опыте. И это не сделало ее хуже.

Эмма наклоняется, поднимая набедренник и понимая, что ей придется идти к себе полуголой и не до конца отмытой. Почему-то и это тоже больше ее не страшит.

Она больше не сможет доверять Аурусу, но, может быть, это и хорошо. Он – не друг. Он – хозяин. И он действительно может сделать с Эммой все, что угодно. Сегодня он это продемонстрировал. Эмме очень повезло, но везение имеет обыкновение заканчиваться. Ей следует быть крайне осторожной со всеми в домусе. Особенно с семьей Ауруса – они невзлюбили ее все как один.

Эмма надевает набедренник, попутно стирая с бедер краску.

А что с Региной? Как теперь вести себя с ней? О чем говорить? Как смотреть в глаза?

Эмма думает, что уже заглянула ей в глаза после всего, и это никого не убило. Вероятно, не убьет и дальше. Та, прежняя Эмма, которой никто не касался, возможно, еще долго переживала бы случившееся. Но Регина явилась уже после того, как Эмма сделала то, на что способна не была. Или думала, что не была. Что ж, отец бы ею не гордился: она поставила жизнь превыше чести. Но в чем честь оказаться мертвой вдалеке от дома?

Она прислушивается к себе, чтобы понять, какие чувства у нее к Регине. Легкое смятение все же присутствует, но больше любопытства. Впрочем, вряд ли она захочет все это повторить.

Эмма все еще не собирается бежать. Это не значит, что ее устраивает находиться в рабстве и подчиняться людям, которые не состоят с ней в родстве. Она хочет выйти за пределы лудуса, чтобы понять, что представляет из себя Тускул. А для этого ей нужно хорошо проявить себя на играх. Что ж, она постарается.

Эмма поворачивается к бассейну и бездумно смотрит, как в его воде, покачиваясь, плавает одинокая золотая блестка.

Комментарий к Диптих 6. Дельтион 2

Фингер – скандинавская мера длины, чуть меньше 2 см.

Палла — женское одеяние, имевшее форму квадратного или продолговатого четырехугольного пледа, иногда с вышивкой.

========== Диптих 7. Дельтион 1. Dicis gratia ==========

Dicis gratia

для видимости

Когда Эмма просыпается утром, то у нее на удивление все хорошо. И это, наверное, странно, учитывая, что вчера ей довелось открыть в себе множество новых граней. Она встает, привычно молится Одину, благодарит его за то, что он присматривает за ней, и заводит руки за спину, разминаясь.

Что-то изменилось. Она чувствует это каждой частицей. Мать говорила ей, что все будет по-другому, когда она впервые ляжет с мужем, но рядом с Эммой – никакого мужа. А она все равно другая. Легкая. Да, наверное, это самое верное слово.

Эмма, впрочем, не до конца уверена, что все идет правильно. Она всегда была тихой и неприметной, выполняла то, что ей говорили. Выполнила и вчера. Но к чему это привело? Получается, как бы ни старалась она быть покорной, хозяева всегда найдут, за что ее наказать. Эмма знала это и раньше, но знать и прочувствовать на себе – все еще не одно и то же.

Она сжимает пальцы за спиной и напрягает мышцы, радуясь, как четко они отзываются. Сегодня тренировка будет хорошей, совершенно точно.

Робин крутится возле ее комнаты, но внутрь не заходит, и Эмма сталкивается с ним, когда выходит сама. Он кидается к ней, а в глазах его горит немой вопрос.

– Все в порядке, – кивает Эмма. – Правда.

Она улыбается, видя, что он не верит. Она бы и сама не поверила, если бы все это случилось не с ней.

– В порядке? – переспрашивает он и осматривает ее с ног до головы. – Ты уверена?

Эмма уверена. Она никогда бы не подумала, что прилюдное унижение поможет ей ощутить себя заново родившейся. Это очень и очень странно, но так есть. Может быть, теперь ей просто нечего бояться. Она понимает, что ее жизнь по-прежнему в руках Ауруса, но почему-то сегодня это волнует ее меньше. К тому же, он вчера доказал, что заботится о ней – весьма своеобразно, конечно. Это не повод заново довериться ему, однако предчувствие у Эммы хорошее. Аурусу она нужна как гладиатор. Он не должен позволить, чтобы с ней что-то случилось до игр. А она постарается показать себя с наилучшей стороны. Если она хочет выйти отсюда, ей нужно максимальное доверие. Добиться его непослушанием она не сумеет.

– Послушай, – Робин осторожно касается ее руки. – Тебе не нужно к Студию? Или ты уже была у него?

Он заботится о ней, и Эмме приятна эта забота. Но она смотрит в доброе лицо Робина и понимает, что он все еще не поможет ей сбежать – а она сбежит, когда будет готова. Может быть, это займет не один месяц, но Эмма умеет быть терпеливой: это качество всегда отмечал отец, когда учил ее и братьев сражаться на мечах. Братья, проигрывая, быстро теряли интерес, а Эмма, напротив, собиралась и становилась более внимательной и усердной.