– Где вы сейчас живете? – спрашивает он с любопытством, пока они идут мимо тренировочной арены. Эмма на мгновение отвлекается, чтобы посмотреть, как Август привычно натаскивает гладиаторов. Заметны и новые лица: нынешний ланиста открыл двери к обучению для всех, и не только бывшие рабы захотели остаться, но и кое-кто из римлян тоже пожелал принять во всем этом участие.

– В лагере Завоевателя, – отзывается Регина. Эмма косится на нее и с удовлетворением отмечает, что никакие тени прошлого не тревожат любимое лицо. Во всяком случае, Регина выглядит спокойной и улыбается. А когда видит вышедшую навстречу Марию, у которой на руках смеется дочка Робина, то даже чуть ускоряет шаг.

– Вот и вы! – восклицает Мария радостно. – А мы вас ждали, да-да!

Ее ясное открытое лицо светится радостью. Эмма невольно отмечает, как много теперь улыбаются все вокруг. Да и зима будто решила отступить раньше срока, солнце пригревает уже который день, и становится все теплее.

Давид нежно целует жену в щеку, извиняется, что у него еще масса дел, и уходит. Мария передает девочку Регине и берет Эмму под руку, чуть отводя ее в сторону, где жадно спрашивает:

– Ну, какой он?

Зеленые глаза ее полнятся предельным любопытством.

Эмма приподнимает брови.

– Кто – он? – невольно усмехается она, безусловно, понимая, о ком речь.

Завоеватель тревожит умы многих. И то, что Эмма и Регина живут в его лагере, едят вместе с ним, разговаривают и даже могут потрогать при желании, поражает почти всех без исключения. Словно один из богов спустился на землю и расхаживает теперь среди смертных.

– Завоеватель, конечно! – восклицает Мария, чуть ревниво поглядывая на дочку, которой улыбается Регина.

Эмма тоже смотрит на Регину, и сердце само заполняется нежным теплом.

– Завоеватель… – задумчиво отзывается она, мыслями находясь уже далеко отсюда. – Он… женщина.

Регина округляет глаза, когда девочка тянется к ее носу, и тихо посмеивается, ускользая от прикосновения.

– Это я и так знаю, – обижается Мария. – Расскажи что-нибудь, что никому неизвестно.

Она настойчива – и очень. Это что, плата за возможность погулять по лудусу?

Эмма вздыхает, встряхивает головой и смотрит на Марию.

– Все остальное – великая тайна, – понижает она голос, будто и в самом деле делится чем-то секретным. – Как ты понимаешь, личность Завоевателя по-прежнему окружена таинственностью, и даже тем, кто приближен к ней, велено хранить молчание. Иначе…

И она проводит большим пальцем по своему горлу, показывая, что будет иначе.

Мария ахает и прижимает ладонь ко рту. Потом быстро-быстро кивает.

– Конечно, я поняла, – бормочет она расстроенно и гладит Эмму по плечу. – Тяжело вам там, да? Хотите жить здесь?

Эмма улыбается наивности Марии и качает головой.

– Мы скоро уедем, – сообщает она и добавляет: – На север. Домой.

При этих словах воображение рождает видение спокойного моря и корабля, несущегося вперед и только вперед. Эмма чуть прикрывает глаза, уже чувствуя прохладу на своем лице, и забывает, где находится. Только легкое прикосновение возвращает ее обратно в Рим.

– Пойдем, – нетерпеливо говорит Регина. – Хочу обойти тут все. А потом забыть.

Она улыбается, и Эмме приятно видеть ее улыбку: спокойную и открытую. Регина меняется, это видно очень отчетливо, и нет ничего, что радовало бы Эмму больше. Она любит Регину любой, однако от всего сердца желает ей только счастья. И они движутся к нему – широкими шагами.

Мария ушла, так и не сказав, как хотела бы назвать обретенную дочь. Эмма отпускает Регину в последнее путешествие по лудусу, а сама возвращается на тренировочную арену, где кивает Августу и всерьез размышляет, не попрактиковаться ли ей напоследок. Решив, что это отличная идея, она скидывает новенькую тунику, сандалии и, оставшись в повязках – нагрудной и набедренной, – берется за деревянные мечи, с каким-то особым трепетом вспоминая день, когда сделала это впервые. Август понимающе усмехается и становится к ней в пару, без предупреждения нанося первый удар. Эмма прогибается назад, деревяшка пролетает над ее лицом, с нее сыплется песок, благо в глаза не попадает. Не давая Августу времени нанести следующий удар, Эмма перегибается, ныряет вперед, оказываясь позади соперника, и бьет его в спину плашмя, мимоходом удивляясь тому, как легко у нее получилось это сделать. Буквально через мгновение ей прилетает ответный удар, от которого остается только пошатнуться. Оба противника разворачиваются лицами друг к другу, и поединок начинается заново. На этот раз Эмма действует иначе и уже не торопится оказываться у Августа за спиной. При очередном обмене взглядами она видит вдруг яростную грусть в глазах наставника, и нет никакого труда, чтобы понять, откуда она там взялась. Эмма останавливается ровно на один выдох, желая дать Августу возможность атаковать, но тот не собирается пользоваться преимуществом. Бой продолжается, никто не хочет бить всерьез, и поединок напоминает скорее танцы, чем настоящий бой. В конце концов, Эмма устает от однообразия и идет в атаку сама, вынуждая Августа отвечать. Обмен ударами затягивается настолько, что в глазах начинают плясать белые мушки, а пот заливает лицо и спину. У Эммы начинает дрожать левая рука, она то и дело встряхивает ею, чтобы сбить эту дрожь, а потом, понимая, что вот-вот уступит, проводит контратаку, против которой Августу оказывается нечего выставить. Он падает на здоровое колено и склоняет голову, признавая поражение. Оба тяжело дышат.

Позади кто-то громко хлопает в ладоши. Эмма оборачивается, заставляя себя не вспоминать, как таким же образом познакомилась с Паэтусом.

– Браво! – искренне говорит молодая девушка в доспехах; голубые глаза ее излучают похвалу. – Отличный бой, даже немного жаль, что постановочный.

Она стоит неподалеку, и ветер треплет ее каштановые волосы, перекинутые через плечо. В облике есть что-то такое, что неуловимо напоминает Лилит.

Эмма стирает с щеки пот и приподнимает брови.

Она не знает, что это за девушка и откуда здесь взялась. Доспехи на ней римские, однако же она спокойно расхаживает в них, и никто не спешит хватать ее.

Отдав тренировочные мечи Августу, Эмма наклоняется, подбирает свою тунику и, не надевая, подходит к девушке. Та с прищуром смотрит на нее, на губах таится легкая улыбка.

– Здравствуй, Эмма, – говорит она спокойно и протягивает руку в приветствии. – Мое имя Ливия. Я – дочь Завоевателя.

Она невысока, и без труда получается смотреть ей прямо в глаза.

Эмма протягивает руку до того, как осознает услышанное. Пальцы крепко сжимают пальцы, а сквозь тело будто проходит молния. Дочь Завоевателя?!

Эмма все жмет и жмет чужую руку, не в силах сопоставить лидера греческой армии и эту девушку – взрослую девушку. Но Завоеватель выглядит так молодо…

Эмма трясет головой и медленно разжимает пальцы.

Давно надо было принять тот факт, что в чужих возрастах она не разбирается.

Дочь воюет – как и мать. По своей ли воле?

Ливия снова улыбается. Вокруг глаз собираются едва уловимые морщинки.

– Вижу, ты удивлена, – констатирует она. Не собираясь скрывать, Эмма кивает.

– Я не думала, что… – она не заканчивает, понимая, что все это неважно. Если Завоеватель прислала сюда свою дочь, значит, на город у нее действительно обширные планы. Что ж… наверное, это к лучшему.

Ливия внимательно изучает Эмму. Глаза у нее не такие яркие, как у матери, однако сталь во взгляде ощущается не меньшая. Эмма поводит плечами, будто пытаясь сбросить с себя этот взгляд, и Ливия моргает, говоря:

– Хочешь поговорить здесь? Или пройдем в более тихое место?

Она кивает куда-то поверх плеча Эммы. Та оборачивается и видит, как гладиаторы глазеют на них и явно греют уши. Даже Август, обычно не выказывающий прямого любопытства, остановился и не сводит взгляда. Будто чего-то ждет.

Эмма не очень понимает, о чем им нужно разговаривать. Но, очевидно, это за них обеих понимает Ливия. Поэтому…