Эмма вздыхает. Услышанное крайне лестно, но будет нечестным скрывать правду: рано или поздно она все равно выберется наружу.

– Я просто оказалась в нужное время и в нужном месте, – признает она то, что и так давно понятно. – Вокруг меня было много хороших умных людей, которые делали всю работу. А я… я всего лишь была символом, полагаю. Кем-то, кто говорил последнее «да». Или «нет». Кем-то, кто вдохновлял.

Ей не стыдно, что так все обернулось. Да, она не Завоеватель, она бы никогда не собрала армию и не попыталась бы освободить весь Рим. Но она сделала все от нее зависящее, чтобы сегодняшний день наступил. И может гордиться этим.

– Я могу задать вопрос? – спрашивает она, и Завоеватель кивает. Взгляд ее на мгновение становится настороженным, но почти сразу же расслабляется.

– Я обещаю ответить.

Эмма кивает, прекрасно понимая, что это очень важное обещание. Завоеватель не будет раскидываться ими просто так. Теперь следует задать вопрос так, чтобы ее не приказали казнить.

– Почему, – говорит она, и голос ее подскакивает вверх, – твоя армия вошла в Тускул раньше обещанного срока?

Быть может, сложись все так, как должно было, и Робин был бы сейчас жив, и Сулла, и Лупе не пришлось бы покидать город. Эмма не осуждает Завоевателя, но ей хочется знать, можно ли было все исправить.

Завоеватель задумчиво смотрит на нее. На красивом загорелом лице залегает какая-то тень, будто она догадывается о потерях, которые понесла Эмма.

– Я не могла доверять тебе до конца, – наконец, отзывается она, и этот простой ответ расставляет все по местам.

Безусловно, не могла. Эмма не удивляется и не обижается. Завоеватель слышала о ней впервые в жизни и, конечно же, не могла пустить все на ветер, все свои планы, лишь бы только помочь женщине-гладиатору вывести рабов из города. Она и так сделала много – и продолжает делать.

Эмма кивает, давая понять, что услышала ответ и приняла его. А потом не удерживается от продолжения:

– Я потеряла людей из-за твоего недоверия. Хороших людей. Друзей.

Она не могла оставить это при себе.

– Я понимаю, – спокойно говорит Завоеватель, и взгляд ее ненадолго становится сочувствующим. – Все мы теряли кого-то на этой войне. Мне жаль. Но я уже ничего не могу исправить.

Эмма кивает снова.

– Мне не легче, – говорит она прямо. – Я просто должна была тебе это сказать.

Ей и впрямь не легче. Может, облегчение придет позже. Или не покажется вовсе. Но держать при себе Эмма это больше не хотела.

Завоеватель одобрительно улыбается и, подступив, кладет теплую руку ей на плечо.

– Я ценю твою честность, – заявляет она, и Эмма ловит себя на облегченном выдохе. Все-таки очень странно стоять вот так перед новым властителем Рима и говорить на темы, которые действительно волнуют. Говорить и не особенно бояться, что тебя накажут. Впрочем, Эмма понимает, что еще какое-то время страх будет возвращаться.

Она слишком долго была рабом. Такое невозможно вытравить из-под кожи за один день. И всякий раз, как она станет касаться своего клейма, она будет об этом вспоминать.

Завоеватель все еще сжимает пальцы на ее плече. Это спокойное, хорошее прикосновение. Хочется, чтобы оно длилось подольше. От него не расползается по коже возбуждение, как от прикосновений Регины, но Эмма явно испытывает нечто светлое. И смотрит на Завоевателя, пытаясь понять, чего от нее ждут.

Завоеватель кивает ей.

– Чего ты хочешь? – спрашивает она. Светлые глаза ее сейчас кажутся темными, и Эмма не может отыскать в них свое отражение.

– Я хочу домой, – прямо говорит она. – Я очень устала.

Едва последнее слово срывается с губ, как усталость – та самая, о которой шла речь – наваливается камнем в месте, где все еще лежит рука Завоевателя. Будто поняв это, гречанка отступает на шаг, лишая Эмму своего прикосновения. И, чуть повернув голову, говорит неслышно подошедшей Габриэль:

– Возьми мой корабль. Отвезешь Эмму и Регину, куда они скажут.

Габриэль выглядит удивленной, но кивает. Тепло смотрит на Эмму и с улыбкой произносит:

– Может быть, все-таки подумаешь над тем, чтобы остаться?

Она тоже избавилась от доспехов по примеру Завоевателя, и на ней теперь короткая юбка, не закрывающая колен, и нагрудник из такой же плотной ткани, обнажающий плечи и живот. За голенища сапог заткнуты те самые причудливые кинжалы, напоминающие трезубцы. Короткие волосы уложено ровно, с лица смыты грязь и кровь. Сейчас Габриэль мало напоминает воительницу, она больше похожа на того автора, что однажды приехал в Рим.

Эмма переводит взгляд на тлеющий Тускул.

Остаться здесь… Зачем? Что они будут делать? Жить в лагере Завоевателя или в лудусе? А потом?

Эмма не представляет себе военное будущее, а стать мирным землепашцем в Риме… После всего пережитого… Но, может быть, им с Региной действительно стоит немного передохнуть? Найти Лилит и остальных… Пообщаться с Завоевателем и Габриэль… И сказать им, что корабль уже есть: Наута ждет.

Она вздыхает и улыбается.

– На пару дней, возможно…

Робкое сомнение растворяется в крови.

Да. Пара дней, чтобы прийти в себя после всей этой беготни и кутерьмы, после всех потерь.

Осталось сказать Регине. Да и ее раны тоже должны зажить, армейский лекарь вроде бы знает свое дело.

Габриэль радостно хлопает в ладоши, округляя счастливые глаза, и Эмма в который раз думает, как же она молода. Так и хочется спросить, сколько ей, вопрос вертится на кончике языка, и Эмма не удерживает его в себе.

– Скажи, – смущенно начинает она, – сколько тебе лет? – и торопливо добавляет: – Прости, можешь не отвечать, если…

Она умолкает, окончательно смутившись. Вот, снова она ощущает себя маленькой девочкой! Разве так возможно? Разве она, пройдя через все испытания, не научилась быть взрослой? Разве все потери и приобретения, все поражения и победы, всё то, что она вынесла, не закалило ее душу и сердце?

Завоеватель с Габриэль быстро переглядываются, и Габриэль отвечает – легко и непринужденно:

– Мне девятнадцать. Исполнилось прошлым летом.

Эмма может только открыть рот в изумлении.

Девятнадцать…

Она старше этой много чего повидавшей девушки?!

Да… получается так.

Эмма не знает, почему сейчас так важен возраст – может, оттого, что ей кажется, что она очень много чего не успела сделать. А Габриэль…

Габриэль завоевывает мир. В девятнадцать лет.

Странно, но она выглядела старше, когда представлялась автором пьесы. Или тяжелый макияж в римском стиле делал свою работу? Тогда Эмма решила, что они с Региной одного возраста.

Эмма резко выдыхает, сердясь на себя.

Ей-то мир не нужен, неужели она станет завидовать? Неужели прожитые годы теперь имеют для нее значение? Как, должно быть, тогда тяжело Регине – ведь у них с ней разница намного больше!

Завоеватель негромко смеется, чуть запрокинув голову. У нее белые и очень ровные зубы, невольно отмечает Эмма. А потом вдруг вспоминает кое-что.

Одно обещание.

– Одна гадалка просила меня передать кое-что тебе, – начинает Эмма и умолкает, не зная, как правильно сказать.

– Гадалка? – недоуменно повторяет Завоеватель, приподнимая брови. Переглядывается с Габриэль и вдруг напрягается так сильно, что Эмму чувствует эту волну, плеснувшую в воздухе. Глаза Завоевателя темнеют и сужаются, превращаясь в две щелочки.

– Алти, – не спрашивает, утверждает Завоеватель, и Эмма вздрагивает, будто от холода.

– Ты знаешь ее? – несмотря ни на что, она испытывает облегчение. Так гораздо проще, ничего не придется объяснять.

Завоеватель не смотрит на нее и будто бы даже не слышит. Она выпрямилась и вертит головой из стороны в сторону, словно ищет кого-то. Стоящая рядом с ней Габриэль успокаивающе поднимает руку.

– Ее здесь нет.

– Она всегда где-то рядом! – рявкает Завоеватель. Эмма отступает на шаг, не уверенная, что не принесла дурные вести, сама того не подозревая. В голову влезает воспоминание о том, как Алти узнала Габриэль – тогда, на рынке. Значит, они действительно все знакомы меж собой.