– Вернись в домус.

Удивительно, но Регина не спорит и уходит быстрее, чем Эмма выбегает из кухни в галерею, устремляясь к воротам. Еще не оказавшись на улице, она уже чувствует запах гари, и он заполняет ее откровенным страхом.

Что-то случилось.

Что-то опять случилось!

Перед воротами толпятся мужчины. Кто-то поспешно задвигает засов, кто-то раздает оружие. Эмма поднимает голову, присматриваясь к отблескам пламени, танцующим за пределами лудуса. Потом ловит ковыляющего мимо Августа за руку.

– Что случилось? – требует она ответа.

– Римляне, – коротко отзывается он. – Цезарь прислал солдат.

У Эммы что-то обрывается внутри и падает к ногам. Мгновение холода сменяется яростным жаром, когда она понимает: нужно уходить. Прямо сейчас.

Пока она бежит за Региной, пока лихорадочно продумывает план действий, среди хаотичных мыслей то и дело выскакивает одна весьма неприятная.

Она сказала людям возвращаться.

Возвращаться в город, в котором сейчас будет кровавая бойня.

И это много хуже того, что она сделала с Паэтусом.

Навстречу по галерее бежит Лилит. Эмма проносится мимо, успевая крикнуть:

– К порту! Там Наута с кораблем!

Она не смотрит, услышала ли ее Лилит, но надеется, что да, потому что до этой части лудуса шум и гам еще не добрался.

Эмма врывается в спальню, в которой собиралась провести еще пару дней, и оглядывается.

Регина уже ждет. Кивает Эмме на сверток, лежащий на постели, и отрывисто бросает:

– Деньги и мои зелья.

Где-то на улице что-то с треском ломается, вслед за этим немедленно раздается протяжный собачий вой.

Эмма подхватывает сверток, и вместе с Региной они проделывают обратный путь до подземелий. Сердце стучит где-то в горле, хочется взлететь подобно птице и покинуть город как можно быстрее, но Эмма вынуждена довольствоваться лишь быстротой своих ног.

К подземельям пробраться не получается: обезумевшая от ужаса толпа суетится, ревет и давит своих. Гладиаторы никого не выпускают из лудуса, отпихивая от ворот, и тогда Эмма вспоминает про запасной выход. Он давно зарос, что сейчас только на руку: о нем больше не вспомнит никто. Схватив Регину за руку и заставляя себя не вспоминать, как ей больно, Эмма тянет ее за собой, в сторону от кричащих людей. Там, справа от ворот, ближе к тренировочной арене, остается только продраться сквозь колючие кусты и в два удара выломать хлипкие доски, преграждающие путь наружу. Эмма выскальзывает первой и оказывается в маленьком проулке, из которого ясно видно, какой хаос творится в городе. Стоит пройти несколько десятков шагов – и попадешь на лицу, охваченную всеобщим безумием. Эмма помогает Регине выбраться и неотрывно смотрит на блики пламени, танцующие между домами, прислушивается к звону мечей: греки просто так не отдадут город, тут можно не сомневаться.

Регина прижимается к плечу Эммы, и какое-то время они просто стоят так, не шевелясь. Позади них – безумствующий лудус, впереди – две сражающиеся армии.

– Надо идти, – наконец говорит Регина, и ее едва слышно из-за шума, разрывающего город на части.

Эмма кивает. Глядит на Регину и просит:

– Никуда не отходи. Держись рядом. Держись за меня.

Она понятия не имеет, как они пройдут сквозь это, но им придется попробовать.

У Эммы нет меча – она отлично понимает, что человек с оружием тут же станет удобной мишенью, тем более, если речь идет о двух женщинах, – но кинжал, засунутый за пояс, она придерживает, стараясь прятать его получше. У поворота на главную улицу, на которую им предстоит выйти, она поворачивается к Регине и крепко целует ее, шепча:

– Люблю тебя.

– И я тебя люблю, – эхом отзывается Регина и кивает, показывая, что готова.

Эмма набирает в грудь воздуха и рывком выталкивает себя и Регину в преисподнюю.

Жарко. Горят подожженные дома, и языки пламени так и норовят дотянуться до лица. Вокруг полный хаос, все куда-то бегут, все кричат, все пытаются спастись. То тут, то там слышатся детский и женский плач и разъяренные вопли мужчин. Эмма с Региной стараются не выходить на центр улицы, держатся поближе к зданиям и то и дело прячутся за деревья или мелкие постройки, не желая попадаться на глаза солдатам. Последние, впрочем, заняты исключительно друг другом, и буквально на каждом шагу приходится переступать через мертвых или умирающих. Хрипы и стоны сотрясают воздух, Эмма пытается не смотреть, но получается плохо. В какой-то момент прямо перед ними падает горящая доска, и искры от нее опаляют руки. Эмма шипит, как вода, попавшая на что-то раскаленное, и поспешно закрывает Регину собой, лихорадочно гадая, как им выбраться из этой пламенной преисподней. Всадники снуют из стороны в сторону, постоянно встречаясь оружием. Схватки вспыхивают везде, даже там, где невозможно представить: Эмма видит сражающихся на крышах и в фонтанах. Лошади шарахаются от огня и оглушительно ржут.

Путь до порта неблизок и так, но во всем этом он удлиняется в несколько раз.

Эмме с Региной откровенно везет: никто не обращает на них внимания. Для солдат с обеих сторон они всего лишь жители города, бегущие от смерти.

За очередным поворотом тупик. Эмма резко останавливается, когда видит вперед солдат, перекрывших улицу. Звон мечей оглушает, то и дело раздающиеся крики полосуют кожу. Эмма заслоняет собой Регину, придерживая ее свободной рукой, и бросает взгляды по сторонам, решая, куда пойти. Назад дороги нет, вперед тоже. Пробиваться с боем сквозь людей с оружием… Смерти подобно.

Внутри все обрывается, а Эмма старается связать узлы, потому что все равно нужно что-то предпринимать. И в момент, когда ей кажется, что выход найден – вроде бы сбоку виднеется какая-то дверь, – от толпы солдат отделяется неясная фигура и бегом направляется к Эмме с Региной, держа в левой руке меч наперевес.

Кинжал мгновенно перекочевывает в руку. Эмма ощеривается им, готовясь сражаться до последней капли крови. Сердце глухо стучит в груди, отбивая неведомый ритм. Эмма напрягает ноги, чтобы прыгнуть в атаку, когда солдат подбежит. Радует, что только он один заметил их: остальные по-прежнему заняты друг другом.

Из-за темноты, разбавленной лишь рыжими сполохами, не видно лица, и Эмма щурит глаза, зачем-то пытаясь разглядеть противника. А потом пораженно выдыхает:

– Ты!

Вот уж кого она совершенно точно не ждала увидеть здесь.

Рука с кинжалом опускается сама.

Габриэль кивает, улыбаясь.

– Здравствуй, Эмма, дочь Свана, – голос ее звучит тепло. – Я успела соскучиться по тебе.

Эмма облегченно выдыхает и позволяет себе немного расслабиться.

Габриэль совсем не похожа на себя. У нее не осталось одежды знати и длинных волос. Узкий нехитрый ободок охватывает коротко стриженые пряди, не позволяя им разбегаться в разные стороны. Легкие доспехи защищают грудь и плечи, оставляя слабо прикрытыми живот и ноги. В правой руке у нее зажат странного вида кинжал, напоминающий трезубец. У Габриэль грязное лицо, но счастливые глаза – сейчас Эмма видит это отчетливо. И, переведя взгляд на оставшихся солдат, она понимает, что устояли на ногах лишь те, чьи доспехи повторяют облачение Габриэль.

Греки.

Они побеждают.

Эмма открывает рот, чтобы спросить – попросить о помощи, – но в этот момент Габриэль отпускает ее взгляд и, чуть вскинув голову, широко улыбается кому-то за спиной Эммы. Та торопливо оборачивается на раздавшееся за спиной конское ржание и видит, как выехавший из стены огня высокий статный воин спешивается рядом с ними. На воине этом массивные – черные с серебром – пыльные доспехи, которые ничуть не пригибают его к земле, и шлем, почти мгновенно оказывающийся снятым.

Сзади едва слышно хмыкает Регина.

Теперь перед Эммой стоит рослая – почти на голову выше самой Эммы – черноволосая женщина, на загорелом лице которой сверкают безумно яркие синие глаза. Женщина так хороша собой, что не хочется отводить взгляд, но Эмма все же опускает его, когда понимает, кто перед ней.