– Жив?!

Регина, баюкающая неподвижного Робина, молча качает головой.

Эмма распрямляется и выдыхает.

Буи! Бум! Бум!

В висках стучит. В крови еще плещется битва, трудно сразу отойти от ее эйфории, но под сердцем уже зарождается тугая боль от утраты.

Робин будто спит. У него спокойное лицо и закрыты глаза. Регина гладит его волосы, задевает плохо гнущимися пальцами щеки и нос, и продолжает молчать. Эмма видит, как слезы катятся из уголков ее глаз. Сама она почему-то не может плакать. Может, от радости, что Регина жива. Или еще ничего не осознала.

Подбегают Галл и Лилит. Галл издает гневно-болезненный крик и опускается на колени рядом с Эммой. Тянется к Робину, но Регина вскидывает голову и метает такой страшный по силе, по ярости взгляд, что Галл тут же убирает руки. Регина продолжает яростно смотреть и прижимает Робина ближе к себе. Эмме этот жест кажется довольно странным, но она заставляет себя вспомнить, что история Регины и Робина началась задолго до ее появления в лудусе.

Сбоку раздается стон. Это Паэтус начинает приходить в себя. Эмма дергается было, чтобы утихомирить его, но Лилит первой бьет его ногой по лицу так, что слышен хруст зубов. Паэтус коротко вскрикивает и опрокидывается на спину, снова теряя сознание.

Тихо. Слышно, как поют птицы.

Эмма смотрит на мертвого Робина и не может отделаться от мысли, был ли он счастлив в свой последний день. О чем он успел подумать? Что представлял? Какие планы строил? У него осталась дочь…

Вот так вот живешь-живешь, а потом просто перестаешь быть. Как уложить в голове…

Эмма закрывает лицо ладонями и горбится, не в силах дольше держать спину прямой.

Она виновата. Она могла сказать Робину не ходить с ними. Могла велеть ему отправляться с Роксаной и Лепидусом. Могла…

Теплая рука опускается на плечо Эммы. От этого прикосновения волной разбегается по телу легкая дрожь.

– Его надо похоронить, – негромко говорит Лилит. Эмма поднимает голову и больными глазами всматривается в подозрительно блестящие глаза подруги.

– Да… да.

Похоронить. Конечно.

Но Регина не отдает Робина. Даже Эмме, когда та мягко старается разжать руки, сомкнутые на мертвом теле. Регина смотрит зверем и совсем не помнит будто бы, что Эмма ей не враг.

– Милая, мы не можем забрать его с собой, – пытается Эмма и гладит руки Регины. – Мы вернемся в Тускул, вряд ли Робин хотел бы быть похороненным там, где…

Она не договаривает, но и так ясно.

Тускул – их общая клетка, из которой им все-таки удалось вырваться. Нельзя везти Робина обратно. Просто нельзя. Это…

Неправильно. Да, наверное, это лучшее слово. Да и Эмма так чувствует. Она и сама не хотела бы туда возвращаться, но другого пути попросту нет.

Галл и Лилит оттаскивают Паэтуса ближе к дому, где связывают и оставляют лежать. От дальних деревьев идут остальные. Эмма скользит по ним отсутствующим взглядом, зачем-то задерживает его на Аурусе и внезапно ощущает смутное беспокойство сродни тому, которое испытывала незадолго до всей этой бойни. Какое-то время она продолжает смотреть на прихрамывающего Ауруса, а потом резко понимает.

Он говорил, что жил тут какое-то время с Паэтусом. Потом ушел, когда тот привез Регину.

Приливной сильной волной поднимается от сердца ярость, располовиненная жарким гневом. Эмма дает Регине еще немного времени с Робином и поднимается, широко шагая навстречу Аурусу. Внутри дозревает яростный гнев.

Ланиста не мог не знать, что Паэтус тут не один.

Он знал.

И не пожелал предупредить.

Белла явно видит что-то в лице Эммы, потому что снова пытается загородить Ауруса своим хрупким телом, но Эмма даже не замечает ее, будто бы проходя насквозь. Аурус содрогается и останавливается, вздергивая подбородок.

– Ты знал, – слова камнями падают к ногам ланисты. – Ты знал, что он здесь не один.

Аурус открывает было рот, однако ни звука срывается с его узких губ. Карие глаза вспыхивают неясной эмоцией и тут же гаснут.

Эмме и не нужно ничего слышать. Умей она уничтожать взглядом, Аурус давно валялся бы на земле бездыханный. Но…

– Убирайся, – глухо велит она, стараясь держать себя в руках, однако они дрожат так, что приходится спрятать их за спину. – Убирайся и никогда больше не попадайся мне на пути.

Он и не попадется. Эмма точно знает, что на севере ему делать нечего.

Аурус напрягается, во взгляде его мелькает беспокойство.

– Ты обещала мне защиту, – начинает он запальчиво, и Эмма кивает, обрывая на полуслове:

– Обещала. Когда ты говорил, что здесь только Паэтус.

– Я такого не говорил! – фыркает ланиста, и вся беда в том, что он прав. Он такого действительно не говорил.

Эмма усмехается.

Нет, это не беда.

Настоящая беда заключается в том, что ей наплевать. Она давала обещание – и она может забрать его. Аурус не тот человек, перед которым ей будет стыдно. Напротив: она подведет его с особым удовольствием.

Белла подступает к Эмме и берет ее за руку, привлекая к себе внимание.

– Эмма, ведь ты обещала, – укоризненно говорит она, голос ее чуть дрожит. Вероятно, она боится предстоящего. Куда они с Аурусом пойдут?

Эмма медленно переводит на нее взгляд.

Почему ее должна волновать судьба той, что сама выбрала себе такую непростую дорогу?

На губы наползает невеселая усмешка.

– Робин мертв, – говорит Эмма, следя за Беллой, за выражением ее лица. – Он мертв. Потому что твой… Аурус не захотел предупредить нас.

Белла бледнеет, но полна решимости и дальше держать удар. Пальцы ее все еще сжимают безвольную руку Эммы.

– Он – его сын, – пытается она, и попытка настолько плоха, что Эмма едва удерживается от желания ударить Беллу. Нет, конечно, она не виновата. Любовь зла…

– А Робин – мой друг. И он мог быть жив сейчас.

Белла моргает и прикусывает нижнюю губу. Эмма продолжает улыбаться ей – нет, скалиться. И вряд ли тот оскал сильно красит ее.

Какое-то время они молча смотрят друг на друга, затем Белла отпускает руку Эммы и отступает к Аурусу. Взгляд ее меркнет.

Ланиста встревожен. Он порывается подойти к Эмме, однако Белла не пускает его. Тогда он шипит со своего места:

– Ты обманула меня!

У Эммы нет ни сил, ни желания продолжать этот нелепый, мерзкий разговор.

Обманула? Пусть скажет «спасибо», что до сих пор жив.

– Убирайся, – повторяет она. – Пока цел.

– А Паэтус?.. – пытается Аурус, и Эмма не выдерживает. Она бросается на него коршуном, ястребом, хищным зверем, опрокидывает на землю, седлает и принимается бить: куда попадет, обоими кулаками, едва слыша сквозь дикий грохот крови в ушах, как ломаются нос и зубы, почти не чувствуя боли в мгновенно ободравшихся костяшках.

– Убирайся! – ревет она, не замечая ничего вокруг. – Пошел вон! Прочь! Прочь!

Кто-то кричит – может быть, Аурус, может быть, Белла, а может, она сама, – и через пару мгновений сильные руки обхватывают неистовствующую Эмму, отрывают от ланисты и тащат прочь. Это Галл, он зажимает Эмму так, что у нее перехватывает дыхание, и держит, пока она продолжает орать:

– Пусть уходит! Пусть проваливает, пока я его не убила!

Всхлипывающая Белла помогает окровавленному и стонущему Аурусу подняться, и вдвоем они как можно скорее уходят к деревьям, за которыми и скрываются. Едва они пропадают из виду, как Эмма приходит в себя и успокаивается.

– Пусти, – велит она Галлу, и тот нехотя разжимает руки. Эмма чуть не падает, встряхивается, с гадливостью вытирает запачканные кровью руки о тунику и возвращается к Регине. На этот раз она не пытается ее уговаривать, а просто заставляет оставить Робина и отводит в сторону. Странно, но Регина не сопротивляется. Может быть, первый шок прошел. А может, она видела, что Эмма сделала с Аурусом.

Усадив Регину на большой плоский камень, поросший мхом, Эмма берет флягу, поднесенную молчаливым Августом, и смывает кровь: с ее рук и со своих. Стирает старательно, словно от этого сейчас зависит целая жизнь.